– Доброе утро, Ира! – вполне миролюбиво сказала вновь прибывшая. На меня она даже не посмотрела.

Все ясно. Поля объявила мне бойкот. Водился за ней грешок. Если обижалась всерьез, начинала игнорировать полностью. Будто человек вдруг взял да и стерся для нее с лица земли. И только если обида была не смертельной, обидчик мог рассчитывать на знаки общепринятого внимания. Здравствуйте – до свидания. Спасибо – пожалуйста…

В данном случае можно было не сомневаться: Полина в полнейшем отрыве.

Ирка, не заметившая никакой странности, кивнула. Поля прошла на свое место, достала из объемного пакета стопку журналов, судя по обложкам, каталогов сувенирной продукции. Заварила чай, уселась, включила радио. Приемник тут же ожил голосом нашего внештатного сотрудника, который вещал: «Алевтина прижала к груди стриженую голову новобранца»… Минуты две я слушала, наблюдая, как Поля раскладывает перед собой каталоги, делает в блокноте пометки, дует в чай, морщится, перед тем как сделать первый глоток. Потом попробовала вернуться к прочтению научных статей. Но кошмарная драма, разворачивающаяся в эфире, мешала мне сосредоточиться.

– Полина, – культурно попросила я, – ты не могла бы вырубить менеджера? Все равно никуда звонить не будем. Мешает только…

Поля моей просьбой пренебрегла. Демонстративно достала чистый бумажный лист. Стала аккуратно, по линеечке, разлиновывать.

Га-авна человек! Как скажет мой дядюшка, большой любитель фольклорного жанра.

Я встала. Подошла к приемнику и хотела уже было выключить. Но Ирка воспротивилась:

– Оксанка! Не выключай! Настрой лучше на музыку, пусть будет фоном. А то сидим, как на похоронах.

И то правда!

Я покрутила рычажок. Раздались сначала шумы с блуждающими между ними звуками симфонического оркестра. Потом снова мелькнул рассказ о стриженой голове. И наконец, невесть откуда к нам продрался тонюсенький голосок.

Песня была такая:

Он прилип ко мне, как колючка,

Присосался он, словно клещ,

Но его маленькая штучка —

Самая лучшая в мире вещь…

У меня дернулся глаз. Верный признак того, что штучка, не впечатлившая певицу размерами, уж никак не подвигнет меня к плодотворному созиданию. Я поискала на соседней волне. Там шел речитатив на английском. И правота человека, написавшего на дверях нашего лифта «РЭП – ОТСТОЙ!» стала для меня очевидной. Пуще других огорошила услышанная следом баллада о жигане, который, если переиначить с жаргонного диалекта, склонил к сожительству супругу уважаемого всеми правоохранителя.

Тут уж я не выдержала и рубанула сплеча фразу, которая все это время вертелась у меня на языке. И которая, по мнению авторов «Городка», являлась первородным названием к роману Горького «Мать».

Разумеется, произнесла я ее без всяких сокращений. Громко и забористо.

– …твою мать! У нас послушать-то что-нибудь приличное можно или нет?!

Ирка, не отрываясь от переписки, хохотнула. Поля обожглась чаем и досадливо закусила губу.

Плюнув, я оставила радиоприемник в покое. Дел было невпроворот. Вернулась на место под хрипы легендарной рок-группы и слилась с фармацевтикой.

Мы копались каждая в своем «огороде» весь день. Время от времени то я, то Полина обращались к Ирке за разъяснениями, как к старшей по званию. Наш конфликт в связи с этим не очень бросался в глаза, но даже не слишком проницательная Чижова (а вернее, не слишком внимательная) вскоре почуяла неладное. В тот момент, когда Полю потянуло на философию.

Она стала допытываться у Ирки, умерла ли героиня песни «Звездочка моя ясная». Или оборот «Мне нельзя к тебе на небо» является иносказательным? Ирка, прекратив барабанить, окинула Полю страшными глазами. Метнула быстрый взгляд на меня. И вдруг, полная изумления, воскликнула:

– Девки, да вы чего, не разговариваете, что ли?

Я, давно ожидая этого вопроса, испытующе уставилась на Полину. Та немного сконфузилась, но потом строго поджала губы:

– Мне не о чем разговаривать с человеком, который предал нашу дружбу, – заявила она.

Ого! Да у Балагуры-то тараканы в башке завелись! И еще какие! Ишь какие глобальные выводы делает!

– Принципиальная позиция, – сказала я, разозлившись. – А тебе не кажется, что ты несколько перевираешь события?

Полина в ответ только чиркнула что-то на полях каталога. – А что случилось-то? – вмешалась пораженная Ирка. – Девки, вы чего? Из-за Лихоборского, что ли?

Тут мы с Полей возмутились одновременно:

– При чем здесь Лихоборский?

– А в чем тогда дело? – допытывалась Чижова.

Не желая давать никаких разъяснений, Поля вышла из комнаты.

– Заболели – полячитеся! – крикнула я вдогонку.

То было мое последнее напутствие подруге на долгие шесть недель…

Ближе к вечеру наш архаический труд дал первые всходы. У меня на руках был подробный отчет о том, как и где следует рекламировать лекарственный препарат. Что подают в теплых тонах, так сказать, с пылу, с жару. А в каких случаях экономят на информации.

Ирка, счастливо улыбаясь, говорила о женщине по имени Влада. Доброй, сговорчивой тете, обещавшей по сходной цене уступить нам в аренду щиты у дороги. Среди добытого имелся также юноша по кличке Туман. Странный, но милый, он брался осуществить самое сложное – сделать так, чтобы по Москве, как по огромному организму, курсировал транспорт с ярким, кричащим лозунгом. К примеру: «Снадобье от мсье Лихоборского».

После такого доклад Полины, составленный скрупулезно по позициям – ручки, часы, ежедневники с указанием цен, – казался сущей безделицей. Впрочем, она недолго владела нашим вниманием. Отчитавшись, быстро собралась и ушла. Мы с Иркой снова остались вдвоем.

– Так что произошло между тобой и Балагурой? – сразу подступилась ко мне Чижова, едва за Полей закрылась дверь.

– Ничего, – благородно сказала я.

Хотя раскатать Полину пластилиновой колбаской очень хотелось. Я была на нее зла, а кроме того, на все сто уверена, что Ирка примет мою сторону.

– Ты на свидание-то не опоздаешь? – взглянув на часы, спросила я.

Ирка тоже обернулась на циферблат.

– Е…! Копать! – вскричала она.

Иркин лексикон процентов на восемьдесят состоял из подобных высказываний. Шуток-прибауток в крутом замесе с матерной бранью.

Она бросилась к шкафу. Вытянула свой чемодан и вывернула его наизнанку. На полу тут же образовалась огромная свалка.

– Так, Оксанка, помогай! – Ирка приложила к груди малюсенькую и, скорее всего, сильно тянущуюся кофтенку ядовито-горчичного цвета. – Мне пойдет эта вещь?

Я еще не успела ничего ответить, а Чижова уже кофточку отбросила.

– А эта?

Поначалу я еще пыталась вставлять какие-то комментарии. Потом лишь уныло наблюдала, как Ирка меняет у себя под подбородком разные наряды. Мне отчего-то стало грустно. Подумалось, что Сева так и не позвонил. А ведь уже почти семь часов вечера. И торчу я здесь до сих пор только потому, что надеюсь – вдруг позвонит. Вдруг пригласит меня на свидание!

– Ну! Чего молчишь-то? – перемеряв все, вознегодовала Ирка.

– Слушай, иди так! Тебе удивительно идет белый цвет.

Ирка обескураженно оглядела свои тертые-перетертые джинсы и простенький свитерок из ангоры, который к тому же не отличался особенной белизной. За давностью лет скорее приобрел больше серого.

– Да иди ты в задницу, Дорохова! Посоветовать толком ничего не можешь!

Она сердито запихала все обратно. Оставив на столе нечто черное, чем впоследствии оказались сразу две вещи: ажурная блузка и мини-юбка.

Переодевшись, Ирка тщательно расчесалась. Подкрасила ресницы, загнув их почти к самым бровям. Налепила на губы густой слой помады. Влезла в пальто и, послав мне воздушный поцелуй, исчезла за дверью.

«Ну вот! Чижик-пыжик отправился на Фонтанку», – подумалось мне.

На душе стало совсем погано.

«Интересно, а что за кренделя она подцепила себе на сей раз?»