– Да когда же в другой? Я ведь работаю. Да и тебя не застать.

– Ладно, – смягчилась я, – проходи. Будешь принимать участие в мозговой атаке. Может, чего дельного скажешь.

Витька отлепил от стены прислоненную доску, размером с нестандартную дверь, и внес ее в квартиру.

– Вить, мне полка нужна, а не встроенный шкаф-купе.

– Ничего, он из отходов скворечник смастерит. Да, Вить? – вступилась пробегающая в ванную Дорохова. На ней уже были мой халат и белая повязка для волос.

Витька, не ожидавший, что я не одна, с перепуга врезался доской в зеркало. От чего по зеркальной поверхности тут же побежала мелкая паутина. Глядя на эти трещинки, я почувствовала, как мои глаза буквально наливаются кровью. А Витькины усы, испуганно торчащие в разные стороны, производили на меня эффект красной тряпки.

– А-ай! – слабо выдохнула я.

И только потом уже громко вдохнула…

Но тут Оксанка поспешно сказала:

– Тихо, Ира! Все хорошо. Сегодня ты лишилась зеркала, но зато приобретешь полку. В следующее воскресенье Витя зеркало заменит, но разобьет, скажем, люстру. Это же нормально. Это как круговорот воды в природе.

Бешено вращая глазами, я осмыслила довод.

– Ну ладно, Витька, живи пока, – процедила я. – Твое счастье, что я сегодня добрая.

Пока мы с Оксанкой умывались, рукодельник успел застелить кухонный пол газетами. Взгромоздил доску на две табуретки и принялся пилить.

Штаб-квартиру по поиску идей, касающихся телепроекта, было решено развернуть здесь же, на кухне, чтобы попутно подкреплять мыслительный процесс кофе и сигаретами.

Я подошла на заседание редколлегии последней, благоухая свежестью туалетного мыла и имея при себе чистый лист бумаги и ручку.

– Значит так, господа, – сказала я, пока Оксанка дорезала остатки краковской колбасы, обнаруженной в моем звенящем пустотой холодильнике, – расклад такой… Ты, Витя, тоже слушай! Две головы хорошо, а две с половиной лучше.

Витька было покосился, но, воткнувшись взглядом в мои сурово сведенные брови, заулыбался и продолжил пилить. На полу под его ногами уже образовался приличный слой древесного порошка. Вообще, Витька – это моя палочка-выручалочка. Именно так я бы определила характер наших с ним отношений. Он был под рукой с первых же дней, как я приехала в Москву. Приходил на зов в любое время дня и ночи и держался строго на том расстоянии, на котором я позволяла. Витька надеялся сделать меня однажды своей верной спутницей жизни. Я же придерживала его на поводке. Время от времени даже прикармливала с руки – назовем это так. Ведь это очень удобно, когда под боком есть такой человек. Но ни о каких далекоидущих планах, конечно, и речи быть не могло. Тем не менее я старалась щадить Витькины чувства и никогда в его присутствии не говорила о встречах с другими мужчинами. Даже если это касалось всего лишь работы.

Прежде чем продолжить, я уселась за стол. Разложила листок и написала на нем слово «Сценарий». Потом сказала, обращаясь к Оксанке:

– Ласточка моя! Может быть, ты уже прекратишь обсасывать колбасную кожуру? И присядешь наконец?

– Угу, – кивнула Дорохова.

Догрызла какой-то отброс, болтающийся на веревке, и, швырнув в ведро, плюхнулась напротив меня.

– Так вот, вчера я договорилась с Лейлой Рушановной с телевидения…

– С какой еще Лейлой Рушановной? – нахмурившись, перебила меня Оксанка.

Я сделала ей страшные глаза. И она сразу въехала:

– Ах, так ты имеешь в виду ту самую Лейлу Рушановну? Так и говори.

– Ну, так я так и говорю…

Витька продолжал беззаботно пилить. Поскольку подобные эпизоды случались достаточно часто, он был невысокого мнения об умственных способностях Оксанки.

– Словом, она пообещала устроить нам встречу с одним человеком. Я не знаю, кто он: режиссер, сценарист, арт-директор, – у них там своя кухня, нам с тобой это ни к чему. Главное, что его епархия – это интеллектуальные ток-шоу. Я хочу подкатить к нему уже с готовым сценарием.

– Со сценарием ток-шоу? – уточнила Оксанка.

– Да. Тему я уже придумала. Она, правда, стара как мир – «Засилье бренда в искусстве». Но мы будем напирать на то, что, мол, в этой теме поблескивают благородные седины классики. И что обсуждать ее актуально во все времена. Как ты считаешь?

– Да-да, – со вздохом покивала Оксанка, – будем напирать…

Я задумчиво закатила глаза:

– Теперь бы еще понять, как нашу Бабу-ягу в этом проекте задействовать. Ведь чувствую, тепло! Очень тепло! Сама подумай! Девица пишет офигенные песни!

– А три ее подружки, – играя бровями, сказала Дорохова, – шикарно играют на разных музыкальных инструментах.

Я покосилась на Витьку. Его пила шла ровно, без надрыва. Значит, он опять не обратил на Оксанкино ехидство никакого внимания. Только спросил:

– Какая девица? Глядя на меня, Оксанка ответила:

– Лейла Рушановна! – И со зверским видом затолкала в рот кусок краковской. Часа два мы выстраивали стройную цепочку сценария.

Пошли от обратного. Кощей, проходящий сегодня как Баба-яга, не бренд. А просто талантливая девчонка, поющая на Арбате. Ну, хорошо, допустим. Привели ее в студию. Посадили на стул. Задали пару-тройку наводящих вопросов. Какие-то приглашенные люди послушали ее песни. И предположим, даже разделились на два противоборствующих лагеря – «за» и «против» того, чтобы девочка снискала себе славу у миллионной аудитории. Что дальше?

На мой взгляд, все это было как-то суховато. Не хватало накала страстей. Оксанка же и вовсе записала сценарий в дешевки.

Тут «полголовы», которые мы и в расчет-то не брали, неожиданно разродились идеей.

Витька возьми да и предложи:

– А поставьте своей Бабе-яге в противовес какую-нибудь фабрикантку.

Мы с Дороховой переглянулись. И секунд несколько смотрели друг на друга в полном изумлении.

– Кого-нибудь из «Корней»! – перемещаясь по столу на локтях, заговорила Оксанка.

– Нет, давай Тимати! – двинулась я ей навстречу. – Тимати – бренд? Бренд.

– А лучше даже не из «Фабрики», а кого-нибудь совсем бендистого. Например, Диму Билана!

– Не, – деловито постукивая молоточком, встрял Витька, – для сохранения баланса надо бы тоже девочку.

В общем, недолго думая, мы переписали сценарий, внеся туда соответствующие предложения и пожелания. Потом я заставила Оксанку захотеть посмотреть кино на кухне, а сама пошла в комнату – звонить Лейле Рушановне.

– Але, Дима? Это Ирина. Ну, как у тебя успехи?

– Привет! – Голос телевизионщика звучал облегченно-радостно (видно, не забыл еще мою вчерашнюю заключительную встряску!). – Все хорошо. Ваня согласился с тобой встретиться. И даже пригласил нас на рыбалку в следующие выходные. Поедем ко мне на малую родину. Под Калугу. Там места просто потрясающие!

– О-о-о… Какой же ты, Димка!.. Димка!

– Что?

– Я тебя обожаю!

Он улыбнулся в трубку:

– Да? А когда мы увидимся?

Когда-когда. Вот на рыбалке и увидимся. А то знаю я вас голубчиков! Ищи тебя потом свищи, вместе с Ваней твоим.

Но вслух я сказала:

– Ну, ты позвони мне завтра, договоримся.

– Может, сейчас договоримся?

– Ой, Димка, у меня на этой неделе встреча за встречей! Я пока никак по времени не определюсь.

Телевизионщик явно погрустнел:

– Ну ладно, тогда до завтра.

У-у, Чижова! Аферистка! Как тебе не стыдно? Бедный мальчик из деревни Кукуево думает, что встретил наконец-то хорошую девушку. Веселую, работящую – такая маме должна понравиться. А ты! Тьфу! Глаза б мои на тебя не смотрели!

Я захлопнула пудреницу, в которую погляделась для того, чтобы выудить ногтем из зуба волокна краковской. И пошла к своим.

Почему-то при моем появлении из дверей комнаты Дорохова загородилась рукой. Судя по неестественным содроганиям и всхлипам, она либо плакала, либо смеялась. Меня это в любом случае насторожило. Стараясь быстрее разглядеть причину, я ворвалась на кухню.

Посередине, обескураженный Оксанкиным поведением, стоял Витька. А рядом – ростом с него – возвышался какой-то ящик, надо полагать, моя полка, которая, честно сказать, была нужна мне для всякой макулатуры.