— Ты должна избавиться от гнева, — сказал Астамир.

Бринн мрачно посмотрела на мистика.

— Я своими глазами видела, как убили Ашвараву.

— Я видел много смертей, — отозвался Астамир. — И тебя спас от неминуемой смерти.

— Я видела, как убили родителей, — Лицо девушки исказила гримаса.

— Ты должна избавиться от гнева.

— Как можно забыть…

— Не надо забывать, — перебил ее мистик, — Ни в коем случае. Личность каждого из нас складывается в результате опыта, равно хорошего и дурного. Утрата воспоминаний хотя бы о части пережитого обедняет человека. Не надо забывать об этом. Пусть образы живут в твоей памяти, но не позволяй им подталкивать себя к самоуничтожению. — Бринн непонимающе посмотрела на него. — Гнев затуманивает сознание. Гнев толкает тебя на путь, с которого трудно свернуть, даже если здравый смысл подсказывает, что этот путь неверный. Да, ты собственными глазами видела, как убили Ашвараву. Но почему он погиб? Отчасти потому, что, ослепленный гордыней и гневом, не заметил подготовленной бехренцами ловушки.

Девушка не нашла что ему возразить.

— Это будет нелегко — снова поднять тогайру на борьбу с Тюрбанами.

— Это слово звучит в твоих устах отвратительно, Бринн Дариель, — заметил Астамир. — Тюрбаны… В нем есть оттенок презрения к врагу; вроде как речь идет не о людях, а о каких-то тварях.

— Презрения? Да будь у меня возможность, я бы поубивала всех Тюрбанов… ну ладно, всех бехренцев!

— Да? И бехренского ребенка тоже? И его несчастную мать? И человека, в жизни не поднимавшего оружия против тогайру? Неужели горечь поражения настолько изменила девушку, которой внушала отвращение необходимость прикончить беспомощных, лежащих на окровавленном снегу бехренских солдат? — Астамир улыбнулся, а потом, не выдержав, рассмеялся.

Бринн отвернулась, но возразить ей снова было нечего. Мистик оказался прав — уже в который раз! — и она чувствовала, что иначе как неразумными ее продиктованные гневом заявления не назовешь.

— Задумайся над тем, что для тебя входит в понятие «бехренцы», — посоветовал Астамир. — Отдай себе отчет в том, что не все они думают одинаково и не все заслуживают возмездия. Подумай о том, что даже те, кого ты ненавидишь больше всего, тоже люди и как таковые не меньше вас заботятся о своих детях, мечтают о лучшей доле для них и для самих себя.

— Ты предлагаешь мне отказаться от борьбы?

— Нет, просто хочу, чтобы ты оставалась верна самой себе. Ничего больше. Если ты снова встанешь на тропу войны, за это придется заплатить очень высокую цену. Прольется много крови, и бехренцев, и тогайру. Стоит ли свобода такой цены?

— Стоит! — без колебаний ответила Бринн.

— Тогда и говорить больше не о чем.

Астамир резко повернулся и ушел, оставив тогайранку на небольшом каменном мосту над глубоким ущельем.

Несколькими словами мистик сумел изменить линию ее жизни — совсем немного, но именно в том направлении, в котором уже и прежде устремлялись мысли самой Бринн.

Она знала: это всего лишь один урок из множества тех, что Астамир и другие братья и сестры Обители Облаков еще сумеют ей преподать.

— Я часто поражаюсь тому, насколько все мы схожи, несмотря на разные верования, разные имена богов и различные способы, помогающие достичь более высоких уровней сознания, — заметил Астамир, выходя из затемненной комнаты к поджидающей его взволнованной Бринн.

Девушка пошла на огромный риск, поведав мистику, который за последнее время стал ей очень дорог, об одном из величайших секретов тол'алфар — Оракуле. Но, похоже, ее рассказ о том, как она смогла разговаривать с погибшими родителями, не произвел на него того впечатления, на которое она рассчитывала.

— В конечном счете существует только одно направление, — начал Астамир, но замолчал, заметив на лице тогайранки разочарование, — Тебе известно о монахах церкви Абеля из Хонсе-Бира? — Бринн кивнула. — Они используют силу магических драгоценных камней, считающихся у них священными.

— Рейнджер, проходивший обучение вместе со мной, тоже умел пользоваться этими камнями, — сказала девушка.

— Жрецы-ятолы считают использование магических камней кощунством.

— А Джеста Ту? — спросила тогайранка.

— Мы используем их магию.

— И это вам так понравилось, что вы решили, будто их применение не противоречит вашей религии? — Помня отсутствие видимой реакции мистика на сообщение об Оракуле, Бринн не смогла удержаться от сарказма.

— Ту силу, которую могут дать магические камни и Оракул, Джеста Ту ищут внутри себя, — Астамир подошел к девушке и дотронулся до ее лба. — Вот здесь ничуть не меньше магии и силы. — К удивлению Бринн, он мягко провел рукой по ее лицу, шее, между грудями, по животу и дальше, к паху, — Линия силы проходит вот здесь. Это сердцевина твоей жизненной энергии, твое Чи. Очень немногие способны осознавать, какое могущество таит в себе эта энергия.

— Только Джеста Ту?

— Только немногие Джеста Ту, — поправил ее мистик. — И только после долгих лет обучения. Говоря «обучение», я имею в виду прежде всего работу мысли, — Он развязал свой пояс и показал его тогайранке. — Этот многоцветный пояс — символ истинного понимания. Сейчас в Обители Облаков такой пояс носят, если считать вместе со мной, трое. Из остальных же — а всего нас больше сотни — хорошо если несколько человек когда-нибудь достигнут того уровня просвещенности, который даст им право носить многоцветный пояс.

Бринн с благоговением прикоснулась к поясу и заметила, что он сплетен из тончайших разноцветных нитей, хотя с расстояния в несколько шагов выглядит черным.

Девушка не сводила взгляда с Астамира, снова аккуратно повязавшего пояс. С особой остротой именно сейчас она почувствовала его подавляющее превосходство, почти сводящее на нет все годы ее напряженного обучения у тол'алфар.

— И какое место отводится Оракулу в свете таких достижений? — спросила она, снова не сумев заглушить в голосе скептические нотки.

Мистик рассмеялся.

— Это замечательная вещь, бесценный дар, позволяющий далеко продвинуться на пути к просвещенности.

Тогайранка смутилась.

— А мне показалось, что на тебя он не произвел особого впечатления.

— Этим утром кое-кто из моих товарищей вручает себя ветру, — сказал Астамир. — Пойдем. Я покажу тебе нашего Оракула.

— Вручают себя ветру?

— Пошли, пошли, — Мистик протянул Бринн руку.

Чрезвычайно заинтересованная, девушка последовала за Астамиром. Тот вывел ее из монастыря через проход, который она раньше не видела. Спутники оказались у начала тропы, уходящей в гору. Вскоре, все еще продолжая подниматься, они увидели наверху шестерых мистиков в коричневых туниках, осуществлявших подъем, растянувшись в цепочку.

— Здесь довольно холодно, — заметила тогайранка.

— В этом весь смысл.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она, остановившись.

— Какая ты нетерпеливая, — со вздохом произнес Астамир и широко улыбнулся. — Это один из ритуалов ордена Джеста Ту. Хотя большинство наших братьев и сестер, способных вручать себя ветру, старше и опытнее тебя, мне кажется, ты тоже должна попытаться. Насколько я могу судить, ты прошла великолепное обучение и тебе доступны азы медитации, которую ты называешь общением с Оракулом.

— То, что ты предлагаешь, на шаг выше?

Снова почувствовав оттенок скепсиса в ее голосе, мистик рассмеялся.

— Это шаг в сторону, — объяснил он. — Тот же Оракул, только на наш лад. Одно из его проявлений, по крайней мере.

Бринн опять хотелось возразить, но на этот раз она удержалась.

— Тогда пошли. — Тогайранка снова взяла предложенную ей руку.

Они поднимались еще около часа, все медленнее по мере того, как возрастала крутизна склона, и наконец догнали тех, кого видели снизу. Астамир встал предпоследним в их цепочке, Бринн — замыкающей. Девушка опасалась, что встретит неприятие со стороны восходивших на гору, но никто, казалось, даже не заметил ее присутствия. Вспомнив о высоком ранге друга в ордене Джеста Ту, тогайранка подумала, что он, скорее всего, может устанавливать свои правила, в особенности если речь идет о его личном госте.