Позже, когда все прекратилось, и живорезы вернулись к своим обычным делам, то есть — безделью, Сворден спросил у Выползня:

— Значит, стоять на задних лапах и не жрать себе подобных достаточно, чтобы считаться человеком?

Живорез шевельнул огромным влажным носом и проблеял:

— Я-а-а уме-э-э-э-ю говори-и-э-э-эть и счита-а-а-ать. Ра-а-а-азве э-э-э-это не все-о-о-о, что уме-э-э-э-эет челобэ-э-э-ек?

— Надо еще уметь хорошо убивать, — буркнул Сворден.

Хижина Чудесника почти ничем не отличалась от остальных жилищ и напоминала тесную нору, устроенную в беспорядочной куче всяческого корабельного хлама. Да и воняло от нее так же.

Единственное, что указывало на высокий статус обитателя, — наличие перед дырой прислужника, который даже на фоне остальных живорезов отличался кошмарным видом и свирепой рожей. Глядя на него, как-то не верилось, что и этот экземпляр человека придерживается заповеди: «Не поедай себе подобных».

Лезть на карачках в зловонную дыру не хотелось, но Выползень притопнул копытами и промычал:

— Ту-у-уда-а, ту-у-уда-а.

— Сам знаю, — огрызнулся Сворден.

Страж, заметив его нерешительность, осклабился чудовищной ухмылкой, какой могут ухмыляться оголодавшие хищники, встречая добычу, саму идущую им в пасть. Широкие ноздри еще больше раздулись, принюхиваясь к жертве, но Сворден демонстративно перекинул автомат на живот и клацнул затвором. Грязно-бурая шкура стража пошла волнами и ощетинилась иглами.

— Слюни подбери, — посоветовал Сворден и со вздохом опустился на колени, чтобы протиснуться в дыру.

Ладони скользили по какой-то мерзости, смрад сгустился, и Сворден еле сдерживал себя, чтобы не вскочить на ноги, не разметать в клочки эту грязную берлогу и не зареветь в полном отчаянии: «Во-о-о-о-нь!!!». Все это смахивало на пытку протискивания в задницу дерваля, если бы такая пытка на самом деле существовала.

Проклиная Наваха, Чудесника, всех живорезов вместе и каждого по отдельности, Сворден полз и протискивался, протискивался и полз сквозь клоаку, и когда его терпению и выносливости наступил предел, узкий лаз вдруг растянулся, и он кубарем вкатился в жилище Чудесника.

— А вот и наш друг Сворден, — насмешливо произнес Навах. — Что-то он не слишком торопился навестить вас, друг мой Чудесник.

В ответ раздалось довольное уханье хозяина хижины, судя по всему изображавшее смех.

— Пусть друг мой Сворден простит меня за столь невинную шутку, — проскрипел Чудесник.

В зад Свордену что-то ткнулось, и только сейчас он заметил, что все еще стоит на карачках, тупо таращась в темноту. Он лягнул ногой, и Выползень жалобно мукнул:

— Че-э-э-гоооо пина-а-а-э-э-ся?!

Чудесник вновь заухал.

Сворден отполз в сторону от дыры и устроился поудобнее. Только сейчас он понял, что смрад куда-то исчез, а в хижине сухо и прохладно, будто влага и духота не проникают внутрь сквозь многочисленные отверстия.

Мрак тоже рассеялся, оставив лишь небольшой сгусток там, где располагался Чудесник. Навах приветственно помахал Свордену рукой.

— Ты свободен, — сказал Чудесник Выползню, и носатая морда немедленно исчезла.

Сворден ожидал услышать возню неповоротливого тела живореза в узком лазе, но тот каким-то образом ухитрился сделать все бесшумно. Десантник не поленился заглянуть ему вслед, чтобы понять как неуклюжему уроду это удалось, но там нос к носу столкнулся со стражем, который обдал его теплым дыханием и лизнул по щеке шершавым языком.

— Но-но! — Сворден отшатнулся, страж исчез, отверстие освободилась, демонстрируя, что никакого лаза и в помине нет, а имеется обычная дыра в половину вытянутой руки.

— Опять ваши штучки, Чудесник? — осведомился Навах, и тот довольно заухал.

Оскорбленный Сворден уселся на место и принялся разглядывать Чудесника, непроизвольно вытирая о штаны ладони в попытке избавиться от ощущения налипшей на них несуществующей грязи. Даже на фоне здешнего стойбища уродов хозяин хижины производил жутковатое впечатление.

Представьте себе скверно освежеванного копхунда, из которого вытащили почти все внутренности, а на их место запихнули некое странное существо, размером и видом напоминающее человеческого младенца. К телу этого существа прикрепили мышцы и сухожилия мертвого зверя, напрягая и расслабляя которые можно управлять движениями трупа, а смотрело, дышало, питалось, ухало оно сквозь разверстую пасть копхунда.

Как такое возможно Сворден не понимал. Он думал, что Чудесник всего лишь кутается в шкуру зверя, а то, что зверь продолжает ворочать глазами, шевелить языком и клацать кошмарными зубами не более чем фокус, рассчитанный на небогатых умишком живорезов. Но потом убедился в своей ошибке, став свидетелем внезапного преображения Чудесника в жаждущего крови копхунда.

Чудесник походил на паразита, поселившегося во внутренностях копхунда и полностью захватившего власть над его телом. Лишь когда он засыпал, к чудищу возвращалась его звериная сущность, и тогда неизменно сопровождавший Чудесника страж ловко накидывал на копхунда металлическую сбрую и ударами хлыста загонял зверюгу в хижину, где та принималась безостановочно выть с такой злобой, что даже у Свордена кровь стыла в жилах.

К счастью для живорезов, подобное случалось исключительно редко. Чудесник варил себе какую-то бодрящую отраву, от одного запаха которой из головы немедленно улетучивалась всяческая дрема, а сердце принималось стучать с частотой автоматной очереди. Навах отраву нахваливал и утверждал, будто она напоминает ему «кохве» — любимый напиток его выдуманной родины.

Поначалу Сворден принимал Чудесника за повелителя живорезов. Именно к нему привели их вместе с Навахом, когда они впервые здесь появились. По любому раздраю уроды бежали к Чудеснику за советом и примирением. Он же каким-то образом лечил больных и провожал умирающих в последний путь в чрево дасбута, выбранного в качестве могильника, и то и другое сопровождая свирепыми завываниями. Воду и пищу доставляли к нему в хижину, хотя Сворден несколько раз самолично наблюдал Чудесника, шныряющего по берегу в поисках выброшенный из воды тухлятины.

Но позднее Сворден осознал — невероятные способности Чудесника вовсе не делают его вождем живорезов. Живорезы вообще не понимали что значит жить единым племенем и подчиняться чьим-то указаниям. По отдельности каждый из уродов принимал советы и указания Чудесника, охотно откликался на его просьбы, и попроси тот конкретного живореза выпустить кишки ближнему своему, тот наверняка бы это сделал.

Однако проблема состояла в том, что у Чудесника это получалось только с отдельно взятым уродом в личном с ним общении. Прикажи он самому свирепому живорезу передать какое-либо приказание другому живорезу или группе живорезов, ничего бы не вышло. Уроды категорически не понимали — каково это слушаться приказаниям даже такого могучего создания, каким являлся по общему мнению Чудесник, переданным через кого-то еще.

Напади на поселение живорезов армия или легион материковых выродков, то для организованной обороны, а не бессмысленного метания, Чудеснику пришлось бы лично объяснить каждому из живорезов его место и задачи в бою.

Кехертфлакш, даже в хижину к Чудеснику живорезы являлись либо по собственной воле, либо по просьбе Чудесника, переданной им самим при личной встрече. Единственными в поселении, на кого Чудесник мог влиять опосредованно, оказались Сворден и Навах.

Можно без преувеличения назвать поселившегося в копхунде паразита всемогущим, но, к сожалению, его всемогущество не простиралось дальше вытянутой руки.

Навах непонятно называл живорезов сборищем воинствующих «анархистов». Он несколько раз пытался объяснить Свордену что же это такое, но от тарабарских слов «демократия», «тоталитаризм» у того начинала болеть голова, и Навах прекращал его мучать.

И еще Навах называл Чудесника «интеллектуалом», тоже кехертфлакш что означавшее, но Сворден понял это так — у Чудесника от всей Наваховой тарабарщины голова не болела или, по крайней мере, он терпеливо ее переносил.