В России положение было бы безысходно, если бы русский образованный класс (а из предыдущего изложения мы знаем, что русская интеллигенция находилась под сильнейшим еврейским влиянием), если бы русский образованный класс занял в отношении мировой войны ту же позицию, которую он занимал во время войны русско-японской. Но ничего подобного не было. Не только следа пораженческих настроений не заметно было в начале мировой войны, а наоборот – вихрь энтузиазма, патриотического энтузиазма, подхватил Россию. Печать трубила во все свои трубы: «ляжем», если не за Царя, то «за Русь».

Я удивляюсь и сейчас, как многие не поняли, что это обозначало. Ведь печать-то была на три четверти в еврейских руках. И если «ложа оседлости», сделавшая в России слово «патриот» ругательным словом (невероятно, но факт), сейчас склоняла слово «Отечество» во всех падежах и ради Родины готова была поддерживать даже «ненавистную власть», то сомнений быть не могло: еврейство, которое в 1905 году поставило свою ставку на поражение и революцию и проиграло, сейчас ставило ставку на победу и патриотизм.

Само собой разумеется, что оно рассчитывало на благодарный жест в конце войны; на то, что людям, исполнившим все обязанности, нужно дать и все права; разумеется, оно рассчитывало, что премией за патриотические усилия будет Равноправие. И ответственным людям, то есть прежде всего русскому правительству, надо было решить: да или нет. Принимая помощь русского образованного класса, то есть замаскированного еврейства, помощь вчерашних лютых врагов, власть должна была выяснить прежде всего для самой себя: решится ли она за эту помощь заплатить этой ценой? Ценой, которая не называлась, но всякому мало-мальски рассуждающему человеку была ясна.

И вот почему я говорю, что Богров поторопился убить Столыпина. Я совершенно убежден, что светлому уму покойного Петра Аркадьевича положение было бы ясно. Воевать одновременно с евреями и немцами русской власти было не под силу. С кем-то надо было заключить союз. Или с немцами против евреев, или с евреями против немцев. Но так как война была немцами объявлена и Россией принята, то выбора не было: оставалось мириться с евреями…» (Соковнин Г. П. А. Столыпин. Жизнь за Отечество. Саратов, 2002. С. 170).

Думается, тема «антисемитизма» исчерпана. Оставим ее для недобросовестной пропаганды рядом со «столыпинскими» галстуками и вагонами. И убийство Столыпина евреем Богровым – это следствие не антисемитизма, а иных причин, преимущественно русской жизни.

И. Солоневич так пишет о национальных отношениях в России: «Если исключить два очень больных вопроса, польский и еврейский, то никаких иных „национальных вопросов“ у нас и в заводе не было. Никакой грузин, армянин, татарин, калмык, швед, финн, негр, француз, немец, или кто хотите, приезжая в Петербург, Москву, Сибирь, на Урал или на Кавказ, нигде и никак не чувствовал себя каким бы то ни было „угнетенным элементом“ – если бы это было иначе, то царскими министрами не могли быть немцы и армяне. Все это мы учли очень плохо. Очень много мы не знаем вовсе» (Цит. по: Рыбас С., Тараканова Л. Указ. соч. С. 175).

Что же, попробуем узнать, опираясь на исторические факты. Ключевский отмечал, что Москва не любила ломать старые порядки в присоединившихся землях. В империи действовали в соответствии с традициями и обычаями населения: Кодекс Наполеона в Царстве Польском, Литовский статус в Полтавской и Черниговской губерниях, Магдебургское право в Прибалтийском крае, обычное право у крестьян, всевозможные местные законы на Кавказе, в Сибири и Средней Азии.

Солоневич пишет: «Еще сто лет тому назад на юге и западе США правительство платило за скальп взрослого индейца пять долларов, а за скальп женщины и ребенка по три и два доллара. Приблизительно в то же время завоеванные кавказцы – Лианозовы, Манташевы, Гукасовы – делали свои миллионы на „русской нефти“, из русских – не сделал никто. Завоеванный князь Лорис-Меликов был премьер-министром, а Гончаров во „Фрегате „Паллада“ повествует о том, как в борьбе против „спаивания туземцев“ русское правительство совершенно запретило продажу всяких спиртных напитков к востоку от Иркутска, – и для русских в том числе. Все это никак не похоже на политику „национальных меньшинств“ в США и Канаде, в Конго или на Борнео. Все это никак не похоже и на политику Англии в Ирландии или Швеции в Финляндии. Англия, завоевав Ирландию, ограбила ирландцев до нитки, – превратив все население страны в полубатраков. Швеция, завоевав Финляндию, захватила там для своей аристократии огромные земельные богатства, и против этой аристократии финское правительство вело свои знаменитые «дубинные войны“. Россия отвоевала от Швеции Прибалтику и Финляндию, не ограбила решительно никого, оставила и в Прибалтике, и в Финляндии их старое законодательство, администрацию и даже аристократию – прибалтийские немцы стояли у русского Престола и генерал Маннергейм был генерал-адъютантом Его Величества» (Цит. по: Рыбас С., Тараканова Л. Указ. соч. С. 178).

Здесь, по-видимому, встает вопрос: не совершаем ли мы ошибки, объясняя Столыпина Солоневичем?

Судите сами. Основная мысль Солоневича: исторический путь России был исковеркан Петром Великим, разорвавшим связь между властью и народом, оттого к нам пришло шляхетское крепостничество, превратившее крестьян в двуногий скот, а правящий образованный слой потерял способность понимать что бы то ни было.

Основная идея Столыпина: преодолеть ошибки прошлого и, освободив народные силы, строить Великую Россию. (В Великую Россию согласно идее государственности входили все народы.)

Россия как огромное, многонациональное, централизованное государство, утверждает Солоневич, является исторической формой существования русских, крепче которого на протяжении одиннадцати веков не было в мире. Он приводит примеры влияния нашествий – от татаро-монгольского до французского – и говорит: вероятно то, что из-под надгробной плиты, сооруженной Карлом Марксом над русской национальной доминантой, вдруг поднимется, казалось бы, давным-давно похороненный Александр Невский.

Короче говоря, перед нами ярко выраженный сторонник российской национальной идеи.

В мае 1909 года определился новый курс Столыпина – провозглашение принципа великорусского государственного национализма. Для современных людей, которые считают национализм и шовинизм одним и тем же явлением, такой курс покажется малосимпатичным. Однако попробуем прояснить тогдашнюю национальную обстановку. Действие имперского принципа равенства всех национальностей вызвало у некоторых видных интеллигентов озабоченность. Петр Струве выступил с рядом статей на эту тему: «Русская интеллигенция обесцвечивается в российскую… Так же, как не следует заниматься обрусением тех, кто не желает „русеть“, так же точно нам самим не следует себя „оброссивать“. В тяжелых испытаниях последних лет вырастает наше национальное русское чувство, оно преобразилось, усложнилось и утончилось, но в то же время возмужало и окрепло. Не пристало нам хитрить с ним и прятать наше лицо».

Тогда же поэт Андрей Белый напечатал в журнале «Весы» статью против засилья нерусских деятелей в литературе: «Главарями национальной культуры оказываются чуждые этой культуре люди… Чистые струи родного языка засоряются своего рода безличным эсперанто из международных словечек… Вместо Гоголя объявляется Шолом Аш, провозглашается смерть быту, учреждается международный жаргон… Вы посмотрите на списки сотрудника газет и журналов в России: кто музыкальные, литературные критики этих журналов? Вы увидите сплошь имена евреев, пишущих на жаргоне эсперанто и терроризирующих всякую попытку углубить и обогатить русский язык» (Цит. по: Рыбас С., Тараканова Л. Указ. соч. С. 180).

Такие статьи прежде были бы немыслимы. В настроении части интеллигенции происходили значительные перемены. Почему? Говорить об антисемитизме не приходится, ибо он вообще не свойствен русской интеллигенции, видевшей в защите прав евреев одну из своих задач. Здесь, пожалуй, другое. Здесь, пользуясь ленинскими аргументами, в чистом виде борьба двух тенденций развития национальной культуры. Подобная постановка национального вопроса в области культуры не имеет ничего общего с государственным национализмом и только сигнализирует об ущемлении интересов той или иной группы.