В первое же утро в отеле сразу после приезда в страну он шел по вестибюлю, когда услышал за спиной, как кого-то окликнули: «Эй, ты!» Сначала он не обратил внимания, решив, что обращаются не к нему, но оклик повторился: «Эй, парень, постой!» Он повернулся и увидел, как к нему направляется невысокий седовласый мужчина с усами.

— Я могу вам чем-то помочь, сэр? — оторопев, поинтересовался он, пытаясь скрыть за вежливостью свое замешательство. Когда мужчина подошел ближе, он почувствовал, что от того пахнет спиртным.

Услышав акцент Бентона, незнакомец напрягся, и в глазах вспыхнул огонек.

— Убирайся обратно на родину, парень. Мы не хотим, чтобы из-за таких, как ты, у нас были беспорядки.

Первой реакцией Бентона было ударить обидчика, который был меньше ростом и старше его. Но потом, поняв, что тот именно этого и добивается, он повернулся и вышел из гостиницы. А потом весь остаток того дня провел, придумывая разные достойные ответы на этот выпад.

Он спросил, есть ли у нас какой-нибудь местный эквивалент слову «хамло». Я ответила, что обычно этим словом буры у нас называют англоязычных либералов, но есть пара слов, по смыслу соответствующих оскорбительным «педик» и «скотина». «Педик» его вполне устроил.

Я спросила, зачем он приехал. После долгих лет игнорирования событий в Южной Африке Америка, особенно черная, вдруг сильно ими обеспокоилась. Разве его приезд не был на пользу врагам черных?

Он ответил, что решение далось ему нелегко. Он ненавидел своего босса. Когда стало ясно, что кому-то из «Блумфилд-Вайс» придется отправиться в Южную Африку, чтобы проверить местные газеты Нелса, его начальник решил командировать Бентона. Тот отказался, и начальник обозвал его трусом. На мой взгляд, это вполне тянуло на иск по расовой дискриминации, но, судя по всему, именно этого босс и добивался: он всегда пытался заставить Бентона разыграть именно эту карту. Но Бентон уверяет, что никогда на это не ссылался и не будет ссылаться и впредь: он хочет добиться успеха благодаря своим способностям, а не цвету кожи. Он еще сомневался, когда ему позвонил Нелс.

Нелс, похоже, предвидел такое развитие событий. Он сказал, что Южной Африке нужны люди, подобные Бентону, которые покажут белым, что в других странах черные могут быть хорошо образованными, а женщины — занимать высокие посты. Чернокожие посол США в ООН Эндрю Янг и член совета директоров «Дженерал моторс» Леон Салливан посетили Южную Африку, и их визит многим открыл глаза. Бентон мог сделать то же самое.

Разговор с Нелсом произвел на Бентона сильное впечатление, тем более что он всегда был поклонником Леона Салливана, что и предопределило его решение.

Ужин удался. Но в самом конце Бентон сказал о «Зейл ньюс» нечто такое, что явилось для меня полной неожиданностью. Я испытала шок. Настоящий шок! Когда мы снова начнем разговаривать с Нелсом, я постараюсь выяснить побольше. Если вообще начнем разговаривать.

7 июля

Нелс вчера вернулся из Дурбана, а завтра улетает в Штаты. Я этому только рада. Особенно тому, что он будет далеко от этой женщины, кем бы она ни была. Сейчас я не хочу о ней даже думать.

В отсутствие Зан мы снова оба почувствовали напряжение. Я упомянула, что ужинала с Бентоном предыдущим вечером, но не стала расспрашивать Нелса о том, что узнала. Спать мы легли молча. Нелс выключил свет и повернулся ко мне:

— Liefie?

— Да?

— Я хотел с тобой кое о чем поговорить. Я собираюсь это сделать уже несколько дней.

Я застыла, лежа на своей половине кровати и отвернувшись. О его любовнице должна была заговорить я, а не он. Я не люблю отдавать инициативу.

— Ты помнишь, как в субботу мы с Зан отправились на прогулку?

— Да, — ответила я, сбитая с толку.

— В тот день она мне кое-что рассказала. То, что она узнала, когда была в Лондоне.

— Я понятия не имела, что она летала в Лондон.

— Я тоже, — отозвался он. — Может, ей надо было кое-что утрясти в Лондонской школе экономики, я не знаю. А расспрашивать ее мне не хотелось.

— И что?

— Там она случайно натолкнулась на южноафриканца. Члена Коммунистической партии Южной Африки.

— Кого именно?

— Она не сказала. Но не забывай, что она живет с дочкой Маккаев. Может, это были ее родители. Или друзья ее родителей. Кто знает? Но этот южноафриканец сообщил ей очень тревожную новость.

Я ждала. Корнелиус лежал на спине, глядя в потолок.

— Он сказал, что существует список, в котором есть мое имя.

— Что за список?

— Список тех, кого поставят к стенке, когда произойдет революция.

— Не может быть! — Я повернулась к нему.

— Это так.

— И ты веришь?

— Я не знаю. Думаю, что да. Штаб-квартира КПЮА находится в Лондоне. Это общеизвестный факт.

— А кто еще в этом списке?

— Судя по всему, этот список большой. Этот человек больше не назвал ей других имен. За исключением одного.

— И чье это имя?

Он облокотился на локоть и впервые за вечер заглянул мне в глаза.

— Твое.

В кабинете Корнелиуса царил беспорядок. Из-за бумаг не было видно ни кусочка блестящей полировки на дорогой мебели: кругом валялись таблицы, финансовые отчеты, распечатки статей, аналитические справки и даже газеты. Корнелиус старался читать ежедневно хотя бы «Гералд» и «Филадельфия интеллидженсер», но все равно их непрочитанные экземпляры продолжали накапливаться. Были в кабинете и экземпляры «Таймс», которые он изучал особенно внимательно.

Эдвин выглядел изможденным. Он по-прежнему был одет в тройку с галстуком, верхняя пуговица уже несвежей рубашки была застегнута. Корнелиус запретил подключать к работе персонал «Зейл ньюс», а это означало, что Эдвину приходилось самому выполнять то, что при обычных обстоятельствах он спокойно поручил бы проходившим практику магистрам делового администрирования. Он выполнял все прилежно и качественно, но времени на сон практически не оставалось.

Из Корнелиуса, напротив, энергия била ключом. Он не мог заставить себя сидеть на месте и постоянно перескакивал с одной проблемы на другую. Он полностью отдался подготовке к предстоящей сделке и буквально замотал Эдвина.

В кабинет вошли банкиры «Блумфилд-Вайс». Первым шагал Бентон, за ним двигался Дауэр, но теперь, когда сделка перешла в практическую плоскость с соответствующей оплатой гонораров, их команда увеличилась до шести человек. Не исключено, что в штаб-квартире банка на Броудгейт сделкой, не афишируя ее, вплотную занимался еще целый батальон сотрудников.

— Прошу извинить за беспорядок, джентльмены, — начал Корнелиус. — Как продвигаются наши дела с банками?

Дауэр открыл было рот, чтобы ответить, но его опередил Бентон:

— Отлично. Думаю, что сначала были кое-какие сложности: уж больно велики цифры — от этого никуда не денешься. Но нам удалось уговорить «Бэнк оф Скотланд» стать ведущим управляющим.[17] Это надежный банк, и я уверен, что свою работу он сделает качественно.

— Каковы их условия?

— Энди? — Бентон повернулся к Дауэру, кипевшему от возмущения. Корнелиус видел, что Бентон старается отодвинуть Дауэра на вторые роли, а тот с этим явно не согласен. Корнелиус всегда находил это стремление банкиров показать собственную значимость утомительным, но за двадцать лет уже привык к этому. При всех своих недостатках, а их было немало, «Блумфилд-Вайс» всегда был рядом с ним и в хорошие, и в трудные времена, а это дорогого стоило. Но Корнелиус никогда не доверял им безоглядно. В конце концов, они были инвестиционными банкирами со всем, что из этого следует.

Дауэр принялся объяснять детали финансовых условий, которые банки захотят включить в юридические документы, и презентации, ожидавшей Корнелиуса и Эдвина на следующий день. Затем беседа вновь перешла к цене, которую они были готовы заплатить за «Таймс».