Спасибо тебе, честный моряк! Спасибо за подарок! Я очень жалел, что пробил отверстие так низко. В свое время, однако, это было благоразумно: я думал только о том, как бы скорее утолить жажду.

Хорошо, что я вовремя спохватился: если бы бочка опорожнилась до уровня отверстия, остатка хватило бы на неделю, не больше.

Как ни старался я установить размеры утечки, я ничего не мог придумать. Я щелкал по бочке ножом, думая догадаться по звуку. Но потрескивание шпангоутов и шум волн сильно мешали мне. Получался как будто полный гулкий звук, что означало большую потерю. Невеселое открытие. Пришлось оставить этот способ. К счастью, отверстие было маленькое, не больше мизинца, которым я его затыкал.

Только за большой промежуток времени при такой тоненькой струе могло уйти так много воды. Я тщетно старался припомнить, когда я в последний раз пил, но напрасно: мне казалось, что это было только сейчас. В таком смятении чувств трудно заметить время. Пришлось отказаться и от этого способа.

Долго я стоял, изобретая метод, которым легче всего было бы определить оставшееся в бочке количество воды. Час назад я думал о пище. Раньше я беспокоился о воде и теперь снова вернулся к воде, потому что пищи у меня было сколько угодно.

Я слышал, что пивовары, бондари и таможенные надзиратели в доках определяют количество жидкости в бочке, не прибегая к измерениям, но не знал, как это делается, и очень жалел об этом.

Был, правда, один способ измерить бочку: зная из физики закон сообщающихся сосудов, по которому жидкость в них всегда стоит на одном уровне, я мог бы ввести в отверстие бочки трубку или кишку, соединенную с другим сосудом, и тотчас же увидел бы, сколько еще у меня осталось воды. Но у меня не было ни трубки, ни кишки, ни другого сосуда, и от этой идеи пришлось отказаться.

Тут же я придумал новый план, настолько простой, что я удивился, как не додумался до него раньше. Просто следовало проделать другую дыру, повыше, потом еще одну и так далее, пока вода перестанет течь. Самая верхняя дыра покажет мне уровень жидкости, остальные же можно будет заткнуть втулками.

Конечно, предстояло основательно поработать, но другого выхода не было. Кстати, работа меня развлечет, и я не буду тосковать, сидя без дела в темноте. Я уже готов был приступить к работе, когда мне пришло в голову провертеть сначала дыру в другой бочке, стоявшей в конце моей крошечной камеры. Если и та, другая, тоже окажется с водой, то я могу путешествовать сколько угодно: двух таких огромных бочек хватит надолго.

Без промедления я стал сверлить вторую бочку. Я работал спокойно, так как моя жизнь, в сущности, от этого не зависела. И все же я был сильно разочарован, когда из новой дырочки брызнула не вода, а чистейшая водка.

Снова я вернулся к первой бочке, наметил клепку и стал ее буравить.

Через час или около того последний тонкий слой дерева начал поддаваться ножу. Я волновался немного: хотя непосредственной опасности умереть от жажды больше не было, но будущее было достаточно туманно; неудивительно, что я вскрикнул от радости, когда холодная струйка воды полилась по моему лезвию. Я быстро закупорил отверстие и перешел к другой клепке, повыше.

И эта клепка через некоторое время поддалась и смочила мои пальцы влагой.

Еще выше — тот же результат.

Еще выше — здесь уже не было воды. Я находился почти у самой крышки. В предыдущей дырочке еще была вода, — следовательно, уровень ее находился между двумя последними дырками, а это значило, что бочка полна на три четверти. Превосходно! Хватит на несколько месяцев!

Вполне удовлетворенный, я уселся и съел галету с таким удовольствием, словно это был черепаховый суп и оленье жаркое за столом у самого лорд-мэра.

Я был совершенно удовлетворен. Ничто меня не беспокоило. Перспектива просидеть шесть месяцев взаперти, может быть, была бы неприятна при других обстоятельствах, но теперь, испытав ужасный страх мучительной смерти, я относился к ней спокойно. Я решил терпеливо перенести свое долгое заключение.

Шесть месяцев предстояло мне провести в унылой тюрьме, шесть месяцев — никак не меньше. Вряд ли меня освободят раньше чем через полгода. Долгий срок — даже для пленного или преступника, в светлой камере, с постелью и очагом, когда ежедневно слышны звуки человеческих голосов. Даже при всех этих преимуществах находиться взаперти шесть месяцев — тяжелое испытание.

Мое заключение гораздо хуже. Я стеснен в узкой норе, где я не могу ни стоять в полный рост, ни лежать вытянувшись; нет ни подстилки, ни огня, ни света; я дышу затхлым воздухом, валяюсь на жестких дубовых досках, питаюсь хлебом и водой — самой грубой нищей, которую только способен есть человек, и так без малейших изменений, не слыша ничего, кроме беспрестанного поскрипывания шпангоутов и монотонного плеска океанской волны, — так должен я провести шесть месяцев.

Однако я не унывал. Я был так рад избавлению от смерти, что не заботился о том, как буду жить в ближайшее время, хотя наверняка мне предстояло скучнейшее существование.

Но при всем этом я не терял головы. Я решил точно измерить свои запасы пищи и питья, чтобы определить, хватит ли их до конца путешествия. Сначала я не сомневался, что такого большого ящика галет и такого неистощимого запаса воды мне хватит на бесконечное время. Но потом я стал рассудительнее. Капля долбит камень, и самый большой запас воды может истощиться за долгий срок, а ведь мне предстояло находиться в трюме шесть месяцев, то есть около двухсот дней.

После некоторого раздумья я пришел к заключению, что надо установить, сколько и чего у меня есть. Если воды и питья больше, чем надо, то я не буду вовсе о них думать. Но если есть хоть малейшее сомнение, хватит ли моего запаса до конца путешествия, то мне придется перейти на сокращенные пайки.

Когда я думаю теперь о тех временах, я удивляюсь, как благоразумен я был в столь раннем возрасте. Странно, до чего осторожно и предусмотрительно может вести себя ребенок, когда инстинкт самосохранения руководит его поступками.

И немедленно приступил к расчетам. Я положил на путешествие шесть месяцев, то есть сто восемьдесят три дня. Неделю, которая прошла с момента отплытия, я не принимал во внимание, так как боялся преуменьшить истинный срок плавания. Но мог ли я быть уверенным, что за эти шесть месяцев корабль придет в порт и будет разгружен? Мог ли я доверять этим ста восьмидесяти трем дням?

Нет, не мог. Я не был уверен. Обычно считалось, что путешествие в Перу занимает шесть месяцев. Но я не знал, составляют ли эти шесть месяцев среднюю продолжительность плавания, или это кратчайший срок. У меня не было ни одной точной цифры, на которой я мог бы основываться.

Корабль мог задержаться из-за штилей в тропических широтах, из-за бурь вблизи мыса Горн, знаменитого неустойчивостью своих ветров; он мог задержаться и по другим причинам, и путешествие невольно продлилось бы дольше ожидаемого срока.

С такими мыслями начал я изучать свои запасы. Было нетрудно определить, на сколько хватит мне галет: следовало только сосчитать их. Судя по их величине, мне достаточно было двух штук в день. Даже одна в день может поддержать жизнь. Я решил быть поэкономней.

Излишне было выкладывать галеты из ящика для подсчета: в длину ящик имел девяносто сантиметров, в ширину — шестьдесят и в глубину — тридцать, а круглые галеты имели пятнадцать сантиметров в диаметре при толщине в два сантиметра. Таким образом, в ящике было ровно тридцать дюжин галет.

В сущности, перебрать галеты поштучно было для меня не работой, а развлечением. Я вынул их из ящика и разложил дюжинами. Оказалось ровно тридцать; только в одном столбике не хватало восьми галет, которые я уже съел.

Значит, было триста шестьдесят галет минус восемь, что составляет ровно триста пятьдесят две. Если съедать две в день, то запаса хватит на сто семьдесят шесть дней. Это немного меньше шести месяцев. Но ведь я не был уверен, что мы будем путешествовать ровно полгода. Значит, я должен съедать меньше двух галет в день.