Слушая старого церемониймейстера, Генрих с удивлением думал о том, когда же тот успел подготовить такую длинную складную речь. «Неужели, — думал мальчик, — Христианиус не терял надежды на освобождение и, находясь в плену, все время сочинял ее?»

После награждения за храбрость и верность королевской фамилии двух рыцарей, сопровождавших короля в странствиях: рыцаря-гнома Эргрика и церемониймейстера Христианиуса, — суд перешел к рассмотрению вины владетелей феодов, а особенно преступлений барона Хильдебранта… Король Реберик Восьмой был милостивым правителем. Он не стал сурово наказывать изменников-вассалов, так как понимал: государство без благородного сословия существовать не может, а новые правители, бывает статься, окажутся еще хуже прежних, уже раскаявшихся. Поэтому король лишь обложил вероломных графов и баронов огромными штрафами и ограничил их вольности и права. Тем же феодалам, которые не поддержали Хильдебранта, король разослал гонцов с приглашениями ко дворцу и объявил, что все они будут награждены золотыми с бриллиантами орденами за верность королевскому трону. Особенно внушительные награды были присуждены четырем герцогам королевства Берилингии: Вильгельму Храброму, Альбрехту Четвертому Праведнику, Иоанну Ротшвайнскому Слепому и Эрнсту Лармбергскому Лысому. По сведениям, достигшим короля, эти герцоги отложили на время свои вековечные распри и направлялись к столице Берилингии во главе объединенных армий. Такое стремление свергнуть узурпатора и освободить из темницы своего истинного правителя очень растрогало короля Реберика Восьмого, он даже утер слезу.

Что же касается барона Хильдебранта, то король вначале хотел отрубить ему голову, но потом решил, что есть наказание и пострашнее. По велению короля, Хильдебранта лишили всех владений, титулов и наград и определили жить в лесу, в совсем крошечном замке.

Тепло одевать, вдоволь кормить и под страхом смертной казни запретить подавать к столу сладкое! — таков был приказ короля.

Лучше убейте! Лучше убейте меня! — закричал в ужасе сладкоежка — бывший барон. Он бросился к столу, где все еще стоял поднос со сладостями, и принялся запихивать себе в рот пирожные, крендели, марципаны, как будто мог наесться ими до конца своих дней. Стражники с трудом оттащили Хильдебранта от сладостей и увели с площади.

Перед королевским балом Бурунькиса и Капунькиса посвятили в рыцари. Каждому из них выдали короткие мечи, а чуть позже обещали дать и доспехи. На складе доспехов таких маленьких размеров не имелось, и изготовить два комдлекта специально для глюмов поручили гномам, известным мастерам кузнечного дела. Через месяц гномы обещали заказ выполнить.

Сразу же после церемонии посвящения в рыцари начался бал. Принцесса Альбина была еще слишком слаба, чтобы принимать в нем участие. Генрих снял доспехи, отыскал свой меч и сдал все на хранение рыцарю-гному Эргрику. Получив от казначея расписку, он поднялся в покои принцессы. Альбина сидела в кресле у камина и держала в руках книгу, с которой не расставалась даже в плену у колдуна Безевихта. Возле кресла на полу сидели Капунькис, Бурунькис и щенок Ремос. Увидев Генриха, Ремос радостно тявкнул, а Альбина поднялась с кресла и сделала грациозный реверанс.

Я слышала, вы отказались от половины царства? — спросила она, подумав, что Генрих, после столько подвигов, может обидеться на прежнее фамильярное «ты».

Да, отказался, — подтвердил Генрих, мысленно отметив переход принцессы на «вы». «Ну конечно, она ведь принцесса, а я простой смертный. Пропили времена, когда мы могли разговаривать на «ты». Теперь все по-другому. Оно и правильно, каждый должен знать свое место», — грустно подумал Генрих. — Я должен попросить у вас прощения, госпожа Альбина, — сказал он после короткой паузы.

И за что же? — спросила принцесса, расстроенная тем, что Генрих своим «госпожа» умышленно подчеркивает свое особое положение героя.

Вы уже знаете, наверное, что из-за меня, хоть я того и не хотел, ваш отец решил не выдавать вас ни за кого замуж…

Да, мне известно о решении моего отца… Смею вас уверить, что я решила исправиться, никогда больше не проявлять своеволия и всегда послушно следовать воле короля.

Ах, как жаль! — вырвалось у Генриха.

Вам жаль? — сказала принцесса, и в голосе ее прозвучала откровенная обида.

Я совсем не хотел стать помехой, ставшей между вами и тем, кто дорог вашему сердцу.

Генрих виновато развел руками. Принцесса с облегчением вздохнула и улыбнулась.

Я так счастлива, что судьба познакомила нас, Генрих, — сказала она смущенно. — Вначале вы казались мне смешным… Да-да — смешным, особенно когда вы привели с собой на свидание этого противного Клауса Вайсберга. — Принцесса поежилась. — А потом вы сбежали от меня на балу в честь победы над Безе-Злезе…

Ну, у меня были дела. И потом, Капунькис хотел меня познакомить со своими друзьями-гномами. Вот. Между прочим, замечательные ребята эти гномы, гм, — краснея, принялся сочинять Генрих. Он запнулся и вдруг выпалил: — Вы были такой красивой в тот вечер. Я даже не знаю, что со мной произошло…

Принцесса бросила книгу в кресло и сделала шаг к Генриху.

Вы самый лучший человек из всех, кого я знаю. Как бы я хотела, чтобы мы… дружили, — потупилась Альбина и тоже покраснела.

Ну, не знаю… если бы не дела… а то, ну… я, как вам сказать, ну… в общем-то, я бы тоже хотел… но… — залепетал какую-то ерунду Генрих, в глубине души проклиная себя за малодушие. В эту минуту он больше всего на свете желал, чтоб язык перестал ему подчиняться, а принцесса на время оглохла.

Бурунькис и Капунькис переглянулись.

Пропал бедняга! — важно заметил Капунькис. Бурунькис, соглашаясь, кивнул.

Вы очень милый, — вдруг сказала принцесса и, привстав на цыпочках, поцеловала Генриха в щеку. Генрих от неожиданности замолчал и глупо захлопал ресницами. Принцесса тут же развернулась и выпорхнула из комнаты, хлопнув дверью.

Не ожидал я такого от принцессы! — покрутил головой Бурунькис.

По-моему, это любовь, — хмыкнул Капунькис, — Теперь бедняге от свадьбы не отвертеться: принцесса — девчонка упрямая, будет и двести лет ждать, если понадобится…

Маленький глюм запнулся на полуслове и отлетел к стене.

Ты чего? — спросил он Генриха, потирая затылок.

Не смей такого говорить об Альбине! — погрозил ему кулаком Генрих. — Она не такая.

Молчу, молчу, — поспешно закивал глюм. — О, гляньте, Альбинка книжку забыла! Любопытно, что читают принцессы, находясь в плену? Ага, «История горькой любви рыцаря Ристана и прекрасной принцессы Гизольды»! Тьфу — чушь какая! — Капунькис принялся листать книгу, и из нее вдруг выпал листок бумаги. Он несколько раз кувыркнулся в воздухе, а когда упал на пол, все увидели, что это фотография Генриха.

Ну и ну! Вот так дела! Так вот, значит, в кого влюблена принцесса. А я-то хотел ее возлюбленного придушить! Вот я дурень так дурень! — покачал головой Бурунькис.

Откуда у принцессы моя фотография? — ничего не понимая, спросил Генрих.

— Так я ее и принес, — признался Бурунькис. — Принцесса как-то спросила, нет ли у меня портрета Героя, чтоб она могла время от времени смотреть на него… Тогда, сказала она, никакой страх ей нипочем. Ну, вот. А я как был у тебя дома, так одну фотографию и взял. Тебя решил по пустякам не спрашивать — у тебя ж фотографий много, что тебе, жаль одну отдать?

Генрих промолчал. Да и что он мог сказать? Все это время он был как слепец, думал о принцессе бог весть что, а оказывается, она любит его и только его.

Ох, какой болван! — сказал наконец Генрих. — Даже хотел простудиться и умереть. Ну, не глупость ли?

Кто хотел простудиться и умереть? — оживился Капунькис.

Да так, один мой знакомый, — ответил Генрих. — Послушайте, друзья, мне нужна ваша помощь.

Мы всегда рады тебе помочь.

Замечательно. Дело в том, что мне необходимо попасть в Большой Мидгард, узнать, как поживают мои родители, и вообще, как там обстоят дела.