— Какое домой! Там уже ни денег, ни работы, сплошная безнадёга! В Нью-Йорк и только в Нью-Йорк!
Открытка с очаровательным голубым видом снова возникла перед глазами. Игорь пытался образумить сумасшедшую попутчицу, спрашивал, есть ли у кого остановиться в Нью-Йорке, есть ли у меня деньги? Я только махала рукой:
— Деньги заработаю, пойду няней в любую семью. У меня есть один телефон, позвоню с аэропорта. Заберут, куда денутся, не оставят же на вокзале жить.
Нечаянный спаситель только вздыхал. Он пошёл со мной в здание аэропорта, купил для меня телефонную карточку, рассказал, как ею пользоваться и на всякий случай дал телефон своего нью-йоркского друга. Пожелав удачи, он пошёл к выходу. Я проводила взглядом его квадратную фигуру и, только когда он скрылся за стеклянными дверями, достала блокнот с телефонами.
Прошло всего несколько часов после побега из Майами, а казалось, что я там никогда и не была. Остался позади стеклянный дом, взбалмошный Дэвид, липкая жара, и чудесным образом куда-то исчезла измучившая меня вечная мигрень.
В аэропорту Кеннеди было серо, скучно и грязно, совсем как в Шереметьево. Повеяло чем-то родным и знакомым от луж талого снега на полу, от вида людей, одетых в куртки и пальто. Меня должен был забрать Николай, которому, как могла, описала свою внешность, стараясь быть объективной. До своих знакомых я не дозвонилась, и пришлось воспользоваться номером, который дал добрый Майамский спаситель. Оказывается, Игорь успел ввести в курс дела своего друга, и мне не пришлось долго объясняться и блеять, умоляя о помощи. Николай сразу деловито приказал:
— Я закажу для тебя билет до Нью-Йорка, а ты через полчаса подойди в кассы, покажешь паспорт, а из Кеннеди позвонишь мне, и я за тобой приеду.
Предупредив горячую благодарность, хохотнул:
— Не тушуйся, сестрёнка, за билет деньги отдашь, и долго не загостишься — устроим тебя на работу.
Я не имела представления ни о компьютерах, ни о кредитных карточках и не понимала, как через полчаса билет, купленный в Нью-Йорке, окажется в Майами, и как об этом будет знать строгая служащая в голубой униформе.
В аэропорт Кеннеди я прибыла налегке, с одной сумкой, из которой вытащила хлопковый джемпер и накинула поверх майки. В Майами была такая зверская жара, что, забыв о том, что на дворе, тем не менее, месяц январь, я оставила свою видавшую виды шубку висеть в шкафу среди новеньких шёлковых блузок, белого пиджака и слаксов — подарков Дэвида.
В туалете я остудила пылающее лицо холодной водой, расчесала вставшие дыбом от нервных перегрузок последних часов волосы и вышла в холодный неуютный зал, боясь, что никто за мной не приедет или что мы с Николаем не узнаем друг друга.
Страхи были напрасны — Николай сразу же вычислил меня, не по сезону одетую, загорелую и взвинченную. Ах, как же я была счастлива, несясь в неказистой машине навстречу новой судьбе, которую буду строить сама, не полагаясь на милости чужих и ненужных дядек! Прости, Дэвид, что невольно тебя использовала как средство передвижения!
Вскормленная прекрасными сказками о принцах, одним махом вытаскивающих трудолюбивых золушек и терпеливых ассолей из нищеты и страданий в яркий мир больших возможностей, больших денег и большой любви, я бездумно, как мотылёк, полетела на зов мечты.
У нас любви с Дэвидом, из провинциальной убогости казавшимся мне принцем, не получилось, а без неё стеклянный дом-дворец оказался клеткой, возможность не работать — тяжёлым испытанием, а материальная зависимость — отчуждением и постоянным унижением. Тут уж больше подходит сказка про Дюймовочку, та её часть, как пыталась бедная крошка вырваться из норки отвратительного крота.
Я больше не попадусь в такую ловушку, зная теперь, что между богатством и счастьем нельзя ставить знак равенства, и что есть такие вещи, которые невозможно терпеть даже из-за явной их выгоды.
Жена Николая, Тамара, не разделяла моих восторгов по поводу новой жизни. Она скептически хмыкала и задавала вопросы, чем же так был плох Дэвид. Полученные ответы её не удовлетворяли, они на самом деле выглядели неубедительными и расплывчатыми. Судя по Тамариному мечтательному лицу, уж она смогла бы терпеть прибамбасы Дэвида.
По её просьбе я вновь и вновь описывала дома, где успела побывать, туалеты и образ жизни богачей. Мне уже самой стало казаться, что я совершила глупость, не сумев воспользоваться возможностями жизни с Дэвидом. Неожиданно меня поддержал Николай:
— Молодец, что не стала угождать этому старому хрычу! Думают, что если у них есть деньги, то им можно издеваться над людьми!
Я с упоением уплетала картофельное пюре с сосисками, запихивала в рот куски чёрного хлеба. После двух рюмок водки было тепло в животе и на душе. Всё было безумно родным, привлекательным и вызывало восторг — и вид привычных сердцу многоэтажек со светящимися окнами, и кружащие за окном снежинки, и сама эта квартира, обыкновенная, но нестерпимо милая, и даже проползший по столу таракан вызвал у меня приступ счастливого смеха. Проваливаясь с головой в омут глубокого сна, я услышала тихий шёпот:
— Провинциальная дурочка, — но обидеться не успела.
С тех пор, по-видимому, психика моя поставила перед сознанием мощную блокировку, и я никогда не сомневалась в правильности выбора, что касалось эмиграции как таковой, а жизнь в Майами постоянно пыталась осмыслить и оценить. Очевидно, чтобы не испугаться разрушений, оставляемых позади, и не дать ностальгии задавить себя, я сознательно не участвовала в разговорах, в которых критиковалась Америка и любые аспекты американской жизни.
Тамара жалела меня. Уж она-то знала, через что мне, нелегалке, предстоит пройти. Статус легального жителя может принести только замужество за гражданином страны. После преодоления первой вершины открываются новые горизонты — поиска своего места под солнцем и приличной работы. То есть впереди — годы учёбы и штудирования языка. Об этом я не думала и не пыталась осмыслить ширины океана, который предстояло переплыть. Назад дороги не было.
И ещё — поддерживала мысль о том, что когда-нибудь я приеду в Задорск навестить подруг, и новость эта, конечно, докатится и до него. Он узнает, что я живу в Америке, да не на какой-нибудь завалящей ферме в глуши, а в Нью-Йорке, что я богата и счастлива. Это будет моей маленькой женской местью. Только глупое тщеславие и ярость оскорблённого самолюбия давали мне силы жить, работать и терпеть.
Дня через три наступило отрезвление от щенячьей эйфории. Вид ползущего таракана уже не вызывал приступа буйного веселья. Стало очевидно, что семья моих спасителей, имея видимый материальный достаток — две машины, хорошую одежду и забитый деликатесами холодильник, всё же испытывает финансовые затруднения и живёт в постоянном страхе — потерять работу и опуститься на низшую социальную ступень. Николай, закончивший в МГУ исторический факультет, подрабатывал извозом в так называемом кар-сервисе, процветающем только в Бруклине, а Тамара, филолог по образованию, до глубокого вечера просиживала в ожидании клиентов в салоне парикмахерской, где она арендовала маникюрный столик. Вечерами до поздней ночи крутилась обычная семейная карусель — сделать уроки с Джулией, уложить спать маленького Томаса.
Горю желанием перейти на собственные хлеба. С одной стороны, своим благодетелям помогаю экономить на няне, с другой, становится уже невыносимой зависимость, да и хозяев утомляет затянувшееся гостеприимство. Николай, как ни тяжело ему со временем, возит меня в агенство, где набирают женщин по уходу за стариками. Он кокетничает с русскоязычной чиновницей. Навалившись грудью на стойку, жарким шёпотом обещает не остаться в долгу. Сотрудница, добрая украинская тётка, с жалостью смотрит на «русску дивчыну», которая, по выданной Николаем версии, сбежала от нещадно её колотившего американского мужа. Тоже шёпотом она подсказывает, как оформить бумаги. Парадокс — чтобы устроиться на любую работу, нужно доказать, что у тебя имеется опыт.
