Да, теперь Лаврентьев знал о ней абсолютно все…

Вот уже три дня у Оксаны плохое настроение. Такой неудачи на раскопках у нее еще не было. Неделю копают — и безрезультатно.

Конечно, если смотреть философски, отрицательный ответ — тоже ответ. Но невесело стоять над пустым котлованом, утешая себя мыслью, что ты обогащаешь науку одними отрицательными ответами.

По узкой тропке Оксана поднялась на вершину кургана. Отсюда открывается вид на всю территорию Эоса…

Двадцать пять веков назад здесь вырос город над Понтом. Его улицы несколькими террасами спускались к морю. Минуя театр, гимнасий, стадион, житель Эоса выходил на глазную городскую магистраль. Широкая, мощенная битой черепицей, керамикой, щебенкой, она параллельно морскому берегу прорезала верхнее плато и упиралась в беломраморный храм Аполлона, которого Эос считал своим богом-защитником.

Для пешеходов были тротуары, выложенные крупными камнями. Корабли, приходившие в Эос от берегов Эллады, везли эти камни, отшлифованные волнами Эгейского моря.

С палуб по шатким доскам сносили на берег остродонные амфоры, наполненные янтарным вином и густым оливковым маслом, аттическую посуду, расписную керамику из Иония, яркие ткани, изделия греческих ваятелей и ювелиров. Разгрузившись, корабли брали на борт зерно и рыбу, мясо и рабов и уходили к берегам Афин и Милета, Самоса и Родоса, Ольвии и Боспора.

В гавани Эоса и на прибрежных улицах было всегда оживленно. Здесь с утра до вечера пылали двухъярусные печи. В них обжигали черепицу, простую посуду, снятую с гончарного круга, пирамидальные грузила для рыболовных сетей, круглые пряслица для ткацких станков. В толстостенных глиняных тиглях плавилась медь, из которой отливали украшения и трехгранные наконечники для стрел. Кузнецы ковали лемеха и короткие мечи. На широких открытых площадках сушили прямоугольные кирпичи из глины с примесью измельченной соломы.

Особенно многолюден был рынок. У портиков, крытых красной черепицей, толпились покупатели.

Город окружали высокие зубчатые стены из огромных каменных плит. Вдоль глубоких и крутых балок степы зигзагами спускались к берегу, где у самого моря стояла мощная фланговая башня.

Остатки этих стен сохранились до наших дней, как сохранились и занесенные многовековыми слоями песка и пыли остатки площадей, жилых кварталов, общественных зданий Эоса, которые уже много лет изучает экспедиция академика Лаврентьева.

С кургана Оксане видно, как люди спешат на свои рабочие места. Она посмотрела на часы. Пора. Оксана отвязала веревку, и по флагштоку медленно пополз вверх алый вымпел.

Начался новый июньский день раскопочного сезона 1955 года.

Участок, которым заведует Оксана Васильевна Сокол, находится неподалеку от кургана, опоясанного невысокой оградой из каменных плит, плотно пригнанных друг к другу.

Десять землекопов осторожно, не спеша, углубляют дно котлована с отвесными стенками. Перекопанную землю выбрасывают на борт раскопа, мимо которого протянулись рельсы узкоколейки. Над перекидным ковшом вагонетки двое молодых рабочих просеивают землю через прямоугольный металлический грохот.

Оксана стоит рядом. В синем комбинезоне она кажется еще стройнее и выше. На голове у нее косынка с козырьком, под которой едва поместились косы, собранные в узел. Красивое лицо Оксаны сумрачно. За три последних дня ничего, кроме одиночных камней да комочков ссохшейся глины, не задержалось в решете.

Еще одна вагонетка с землей ушла на поворотный круг. Оксана проводила ее взглядом и направилась к брезентовому тенту, натянутому в виде гриба с подветренной стороны участка. Только теперь она заметила Сергея Ивановича.

Академик Лаврентьев в белом чесучовом костюме и светлой летней шляпе шел на участок необычным для человека его возраста быстрым и легким шагом.

Полушутя Оксана скомандовала: «Лопаты вверх!» Рабочие, улыбаясь, подняли лопаты — так здесь обычно приветствуют появление начальника экспедиции.

Сергей Иванович поздоровался.

— Ну, как дела, Оксана Васильевна?

— Сегодня, как вчера… Только не хватает, чтоб этот журналист приехал.

Лаврентьев насупился:

— Разве мы для рекламы работаем? Оксана Васильевна, никогда не думал, что вы тщеславны…

Сокол досадливо махнула рукой:

— Да я не о себе!.. Просто обидно. Так надеялись на этот участок! Шутка ли сказать — самый центр города…

— А может быть, мы узнаем, что в этой части города ничего не было?

— Сергей Иванович, по-моему, вы предпочитаете дружить со словом «было».

— Как каждый археолог… Но, право, для трагедий не вижу никаких оснований.

Лаврентьев, постукивая палкой, подошел ближе к борту раскопа и, слегка прищурив левый глаз, спросил:

— Глубина метр восемьдесят?

— Сто семьдесят три.

— Тем более. До материка еще копать и копать.

Услыхав эти слова, работавший поблизости немолодой землекоп предложил:

— Сергей Иванович, а может, новый раскоп заложим?

— И будем искать золото? — с усмешкой добавил Лаврентьев.

Наступило неловкое молчание.

— Кузьмич, какой сезон вы у нас работаете? — Чувствовалось, что Сергей Иванович сердится. — По-моему, десятый…

— Аккурат десятый.

— За десять лет можно убедиться, что мы экспедиция археологов, а не кладоискателей.

— Сергей Иванович, вы уж извините… может, я не так сказал, но просто больно смотреть, как Оксана Васильевна переживает.

Лаврентьев с укоризной посмотрел на начальника участка, хотел что-то сказать, но в это время донесся крик:

— Оксана!.. Оксана!..

Лаврентьев и Сокол оглянулись.

Над соседним раскопом, метрах в ста пятидесяти от участка Сокол, показалась молодая женщина. Она не заметила начальника экспедиции и, держа над головой амфору, продолжала звать Оксану. Снизу ей передали второй сосуд, третий. Она осторожно складывала их рядышком на борту раскопа.

— Два дня копают — и уже… — сказала Оксана Васильевна. — А у меня ничего — одни камни. — И она показала на груду камней у раскопа.

— Ничего нет только там, где не ищут. — Лаврентьев отозвал Оксану в сторону: — Вы слыхали, что Кузьмич предлагает?.. Людям передается ваше настроение.

Это прозвучало упреком.

Сергей Иванович перешел на соседний участок. Здесь его встретил хранитель заповедника Остап Петрович Шелех, который с началом раскопок становился одновременно начальником участка. Он выбрался из котлована, отряхнул густую пыль, осевшую на его синюю рубаху с закатанными рукавами, и затеребил седоватую бородку клинышком. Немногословный и скупой на жесты, хранитель заповедника был чем-то взволнован. Сегодня для этого имелись все основания.

Темное пятно на светлом глинистом дне раскопа, накануне замеченное Остапом Петровичем, действительно оказалось горловиной ямы.

Расчистив ее, отряд Шелеха утром нашел склад амфор. Фотограф экспедиции Коля Малыгин, паренек лет двадцати, в манке и спортивных брюках, уже был на месте и успел сфотографировать находку.

— Сорок пять амфор, все с клеймами, и ни одной трещины, — говорил Шелех, помогая Лаврентьеву спуститься по деревянной лесенке к яме-хранилищу…

Оксана по-прежнему стояла у раскопа, наблюдая за работой. Сегодня она была очень недовольна собой. Какое малодушие! Совсем как практикантка. Будто не она седьмой сезон в экспедиции и второй год начальник участка! Из котлована подали камень. Сокол недовольно поморщилась.

— Опять камень! — Хотела сдержать себя, но слова уже сами вырвались.

Медленно, без всякого интереса, берет она щетку, счищает налипшую глину — и вдруг вскрикивает. У нее в руках кусок мраморной плиты с высеченными греческими буквами. Оксана еще не пришла в себя от первого впечатления, а ей подают второй кусок, третий. Неочищенными она прикладывает их к первому. Куски сходятся.