— Тиара Пилура приобретена мистером Дюраном…

…Павел Александрович Тургин задумывался, не слишком ли он увлекся давней историей о короне Пилура. Но чем больше у него было материалов, тем меньше оставалось места для сомнений. И он предпринимал все новые и новые поиски.

Так однажды, развернув комплект «Южноморской копейки» за 1913 год, Тургин среди отчетов о военных действиях, вспышках холеры, заседаниях Думы, сообщениях о выходе в свет книги «Сто советов, как разбогатеть» и новинки синематографа «Поимка фальшивомонетчиков» увидел заметку на второй полосе. Она называлась «Загадочная корона»…

Ровно за сорок два года до этого июльского дня, когда старый номер «Южноморской копейки» попал на глаза Тургину, в Берлине, на Вильгельмштрассе, чиновник германской секретной службы положил перед графом Иоахимом фон Беделем тот же номер южноморской газеты. На второй полосе толстым синим карандашом была аккуратно очерчена заметка на две колонки.

— Донесение нашего консула из Южноморска, — сказал чиновник. — Сомнения в подлинности тиары Пилура.

— Что такое? — гневно поднял брови фон Бедель.

— Вот перевод.

Чиновник положил рядом с газетой два скрепленных листка машинописи. Бедель читал, подчеркивая карандашом отдельные строки:

«…Некоторые южноморские знатоки и любители древности высказывают сомнение в подлинности нашумевшей в последнее время короны Пилура, которая продана за баснословные деньги. Поражает, что, кроме короны, до сих пор не обнаружены другие вещественные следы пребывания Пилура на нашем юге, где эта корона была найдена.

И вдруг да окажется, подумали мы, что эту корону сделали не древние мастера, а какой-нибудь наш южноморский ювелир…»

— Этого еще не хватало! — зло бросил Бедель. — Нигофф у нас на учете?

— Да, ваше сиятельство, еще со времени переезда в Россию. Вот его карточка. Он в резерве.

— Как с ним связаться?

— Через торговый дом «Ханке и Кº».

— Надо его срочно вызвать…

И вот Нигофф, перепуганный и жалкий, стоит перед графом Беделем, который толстым цветным карандашом постукивает по газетному листу.

— Может, воды вам предложить? — язвительно говорит Бедель совершенно растерявшемуся Нигоффу. — Ну, продолжайте, я слушаю. Садитесь.

Нигофф опустился на край стула и, не в силах овладеть собой, залепетал:

— Ваше сиятельство, этот человек раскопал сотни древних могил. Его вещи у нас в Берлине, в Лувре, в Эрмитаже… Я уверен… корону он выкопал. Потом экспертиза ученых… Сам Регль…

— Хватит! — оборвал его граф. — Подлинная это тиара или фальшивая, меня не интересует. Запомните только: малейший скандал с короной будет стоить вам головы. Делайте сами все, что нужно.

Ганс Карлович хорошо знал, что граф Бедель человек слова, и по дороге из Берлина в Южноморск одна неотступная мысль буравила его мозг.

За четверо суток пути он так ничего и не придумал. Совершенно разбитый, подавленный, сел он в экипаж, который должен был везти его с вокзала на Морскую. И вдруг вывеска трактира «Счастливый якорь» натолкнула Нигоффа на простую мысль.

…Уже на следующий день он сидел с Хомяком в отдельном кабинете «Якоря».

Официант не раз стремительно сбегал по лестнице.

— Еще полдюжины Гансу Карловичу! Сегодня немец вовсю гуляет… Магарыч поставил…

Стол, за которым сидели изрядно охмелевший Хомяк и Нигофф, делавший вид, что он тоже пьян, был уставлен бутылками, закусками. А официант то и дело бегал вверх и вниз, неся всё новые блюда.

— Пей, Хомяк, пей! — хлопая его по плечу, кричал Нигофф. — Я плачу… Все плачу,

— Ганс Карлыч, после короны и я заплатить могу. — Маленькие посоловевшие глаза Хомяка превратились в узенькие щелочки.

— За новую корону, — предлагал немец, подливая ему водки в стакан.

— Э… э… Такое счастье раз в жизни бывает.

— Я бы вдвое дал! — разошелся Нигофф, салфеткой вытирая мокрое, раскрасневшееся лицо.

— Где же ее… взять? — заплетающимся языком, делая большие паузы, спрашивал все более пьянеющий Хомяк.

— Искать и выкопать.

— Да разве такое выкопаешь?..

Нигофф насторожился и, чувствуя, что нужные ему слова уже висят у Захара на кончике языка, заговорил почти над самым ухом собутыльника:

— Втрое дам, вчетверо! — И он хлопнул тяжелой волосатой ладонью по краешку стола, который только и был свободен.

— Умер человек… А какой золотой мастер!.. — плачущим голосом вдруг проговорил совершенно пьяный Хомяк.

Нигофф вскочил, схватил Хомяка за плечи, начал трясти:

— Кто умер, кто?

На круглом животе Ганса Карловича, распиравшем черный жилет, золотой желудь запрыгал так, будто брелок вот-вот оторвется от цепочки.

— Я ничего не сказал… — еле ворочая языком, прошептал Хомяк.

Ганс Карлович отпустил его, и Хомяк повалился на стол. Сшибая стаканы, рюмки, упала бутылка, и со стола полилось вино…

В то время как журналист Тургин был занят делами полувековой давности, полковник Троян шел по следам недавних событий.

Поздним летним вечером 1955 года Троян сидел за рулем машины, которая медленно сворачивала с центральной улицы Южноморска. Вдоль ограды городского сквера, откуда доносились приглушенные голоса, тихий смех и мягкий плеск фонтанных струй, дымя папиросой, прохаживался коренастый, лет тридцати пяти человек в штатском. Это был майор Анохин.

Из рупора на столбе звучала музыка. Когда она стихла, над сквером раздался голос диктора:

— Двадцать два часа. Передаем южноморские известия.

Майор посмотрел на часы, затем вдоль улицы и прислушался.

— У нашего микрофона, — объявил диктор, — хранитель государственного заповедника Эос Остап Петрович Шелех…

В это время: возле Анохина остановилась машина, открылась дверца. Пока Анохин садился и машина тронулась, в рупоре зазвучал другой голос:

— Как известно, археологическая экспедиция, которую возглавляет выдающийся ученый, член Бюро Всемирного Совета Мира академик Лаврентьев…

На улицах Южноморска в этот час всегда большое движение. Когда Троян вывел машину на шоссе, он переключил скорость и сказал:

— Расписку проверили. Она подлинная. В 1913 году академик Лаврентьев действительно был в Берлине. — Троян повернулся к сидевшему рядом Анохину: — Вы закончили разработку картотеки?

— Да, товарищ полковник. Там для нас новых только три фамилии. Остальных людей Регля мы давно обезвредили, а некоторые сами явились с повинной.

— Велыка хмара и малый дощ, — заметил Троян.

— Ваше задание выполнили. Карточки лаборатория исследовала.

— Результат?

— Написаны давно. Лет пятнадцать назад.

— Вопрос ясен, — сказал полковник, — картотека, очевидно, составлена в период оккупации.

— Но как она оказалась в склепе? — спросил майор.

— И еще одна загадка: зачем она понадобилась теперь и при чем здесь расписка Лаврентьева? — добавил Троян.

— Тут, должно быть, какая-то давняя история, которая висит над Лаврентьевым.

— Этим я займусь сам, — решительно произнес полковник. — А с картотекой будем кончать. И начнем с Куцего.

— У меня, товарищ Троян, мало надежд. Старик, конечно, нечист на руку, и где-то его зацепили, но вряд ли здесь начало клубка.

— Получите ордер и послезавтра произведите обыск у Куцего, — предложил полковник. — Учтите, это старый хищник. Он здесь разграбил больше двухсот курганов. Старик умеет находить, но умеет и прятать.

— Ищите, — равнодушно сказал Трофим Куцый, словно ордер был предъявлен не ему, а малознакомому соседу.