Так проходили день за днем, ночь за ночью, пока не настало время отъезда.

Коул и Мэтью стояли перед домом, готовые вскочить на лошадей, два человека, которых Кристин любила: один – одетый в серую, другой – в синюю форму. Оба красивые, молодые, оба уносили с собой частицу ее души.

Кристин молчала. Шеннон плакала и обнимала то одного, то другого. Кристин поцеловала и обняла брата, затем ей нужно было попрощаться с Коулом. Она вдруг подумала обо всех, кто погиб в эти дни и кто погибнет потом. Кристин не хотела отпускать Коула. Она не могла объяснить ему, не могла сказать, что ненавидит и любит его одновременно.

Она обняла его и страстно поцеловала. И они стояли так, задыхаясь от волнения, глядя друг на друга. Потом он вскочил на лошадь.

Шеннон и Кристин стояли и смотрели, как мужчины пожали друг другу руки. Один из них поехал на запад, другой – на восток. Коул – в Канзас, Мэтью – в Миссури.

Шеннон была готова заплакать.

– Они снова покинули нас, – вздохнула Кристин и прижалась к сестре. – Пойдем. Надо прополоть огород. Сейчас жарко, и работа будет не из легких. Мы и думать о них забудем.

– Мы будем о них думать, – возразила Шеннон. Глаза ее блестели от слез.

И это Шеннон, подумала Кристин, всегда такая непримиримая, категоричная. Она знала, если Шеннон даст волю слезам, то проплачет целый день.

– Ладно, пойдем работать.

Едва они принялись за прополку, как услышали приближающийся цокот копыт. Кристин обернулась в смутной надежде, что это возвращается Коул или ее брат. Шеннон ей что-то крикнула.

Неужели Зик? – мелькнуло в голове Кристин.

Но это был не он. Они увидели отряд юнионистов. Впереди скакал капитан в такой же форме, как у Мэтью. Перед домом они остановились, но не спешились.

– Кристин Слейтер! – позвал капитан.

Он, наверное, ровесник Мэтью, подумала Кристин.

– Да? – ответила она, подходя к нему.

Он неловко сглотнул.

– Вы арестованы.

– Что? – переспросила она, скорее удивленная, чем испуганная.

Его кадык смешно подпрыгивал.

– Да, мэм. Сожалею. Вы и ваша сестра арестованы по приказу генерала Хэллека. Я в самом деле сожалею, но нам велено арестовать всех женщин в округе, которые помогали Куонтриллу и его людям, оказывали им содействие.

– Помогали и оказывали содействие?! – вскрикнула Кристин.

Она начала смеяться так, что не могла остановиться.

– Возьмите ее.

– А ну-ка подождите! – крикнула с крыльца Далила.

Капитан покачал головой.

– Возьмите миссис Слейтер и ту, что помоложе, тоже.

Один солдат слез с лошади и потянул Кристин за руку. Она с силой вырвалась.

Молодой солдат беспомощно взглянул на капитана:

– Сэр…

– Мой брат в Армии Союза! – выкрикнула Кристин. – Моего отца убили бушхокеры, и вы арестуете меня за… за помощь Куонтриллу? Какого!..

Солдат снова протянул к ней руку, и она ударила его в живот. Шеннон закричала, Далила сбежала по ступенькам крыльца со скалкой в руках.

– Помоги нам Бог, – проговорил молодой капитан. – Мало нам мятежников, так Хэллек подкинул еще эту работенку с женщинами! – Он спешился и подошел к Кристин. – Возьмите же ее…

Двое солдат схватили Кристин за руки. Она со злостью посмотрела на капитана.

– Очень сожалею, мэм, – искренне проговорил он, затем ударил ее в подбородок, и она, как подкошенная, упала ему на руки.

– Какие же у тебя светлые волосы! Совсем белые! – Джозефина Андерсон восхищенно пропускала сквозь пальцы пряди волос Шеннон. Сама она была хорошенькой молодой женщиной с пухлыми щеками, улыбчивой и легко краснела. Но едва рядом оказывались янки, ее улыбка мгновенно гасла. Джозефину, последовательную конфедератку, и ее сестру Мэри взяли через несколько дней после ареста Кристин и Шеннон. Теперь все они делили угол в большой комнате на втором этаже ветхого дома в Канзас-Сити. Кристин прониклась искренней симпатией к сестрам, не смотря на их фанатизм. Их братом, как выяснилось, был не кто иной, как Билл Андерсон, тот самый Билл Андерсон, который сообщил Кристин о том, что Коул был некогда в отряде Куонтрилла.

Ну, так что же? Кристин с самого начала сообщила девушкам, что знает их Билли. Она также рассказала им, что случилось с ее отцом. Да, разумеется, ей бы хотелось жить в другой стране, где люди не разделены на два противоборствующих лагеря.

Слова Кристин удивили сестер, но они уважали ее право иметь свою позицию, даже если она и чужда им.

Когда было упомянуто имя Коула, Мэри отреагировала на это так же восторженно, как Шеннон.

– Ты действительно вышла за него замуж? – изумилась она.

Коул бывал у них, когда еще воевал в отряде Куонтрилла. Они не слишком много знали о нем, лишь то, что у него была какая-то тайна.

– Он очень скрытный, ну вы сами знаете, – сказала Мэри.

– А какие у него глаза… – Джозефина мечтательно вздохнула.

– Как жаль, что он покинул Куонтрилла! – с жаром проговорила Мэри. – Он бы уже наверняка очистил половину Канзаса к этому времени.

Кристин заверила их, что Коул по-прежнему служит в рядах Армии Конфедерации, в кавалерии, как и его братья. Затем Шеннон стала им рассказывать про Мэтью, и как он присоединился к Армии Союза после смерти их отца.

Ужасная трагедия, согласились Мэри и Джозефина.

– Удивительно, как он еще не стал джейхокером, – проговорила Джозефина. – Мне так жаль. Вы живете в Миссури, ваш брат – в синей форме, а муж одной из вас – в се рой. Как ужасно…

Понимание – вот что самое главное. Именно оно помогло женщинам найти общий язык и сблизиться.

Все лето генерал Юинг, командующий местным отрядом Армии Союза, держал женщин под арестом, чтобы их мужчины не могли прийти к ним за продуктами и одеждой. Власти не были к женщинам жестоки, их не обижали. Молодые офицеры вели себя сдержанно, несмотря на вспышки недовольства со стороны заключенных женщин. Их недовольство было вполне оправданно, если учесть условия, в которых их содержали: полуразвалившееся здание, готовое рухнуть в любой момент, скудная пища, антисанитарные условия… Да еще полнейшее бездействие.

Кристин отчаянно рвалась домой. Говорила, убеждала, что ее задержали напрасно, что ее должны отпустить. Тюремщики извинялись, неловко опускали глаза, но ничего не могли сделать. В конце концов, она смирилась.

Она чувствовала себя разбитой, сломленной. В первые недели после ареста ее часто тошнило. Кристин считала, что в этом виновата недоброкачественная пища. Но причина была совсем в другом, теперь она знала. Она беременна. В феврале будущего года она родит ребенка Коула. Это ее ошеломило. Хотя чему она удивляется? Если женщина спит с мужчиной, то у них вполне могут появиться дети.

Кристин сама не понимала, рада ли она своей беременности. Порой она лежала и мысленно бранила Бога, который допустил, чтобы ее ребенок появился на свет в то время, когда родные могут быть смертельными врагами, когда убийство и кровопролитие – обычное дело.

Порой ночью Кристин дотрагивалась до своего еще плоского живота и представляла себе, каким будет ее ребенок. И в эти мгновения, хотя и злилась на Коула, хотя и считала, что он такой же негодяй, как Зик, она знала, что любит его. И хотела его ребенка. Маленького мальчика с такими же, как у Коула, блестящими серыми глазами. Или девочку. А возможно, ребенок будет со светлыми, как у нее, волосами и голубыми глазами… На кого бы ни было похоже ее дитя, ему судьбой уготовано быть красивым. Кристин верила в это.

Ребенок Коула… Она мечтала взять его на руки. Мечтала увидеть Коула, все рассказать ему.

Но временами она начинала мучиться сомнениями. Возможно, Коул не обрадуется известию. Вероятно, он захочет развестись с ней, как только кончится эта война, с горечью думала Кристин.

Ну и пусть. Ей это не важно. Она хотела ребенка, хотела его растить и любить и хотела, чтобы он жил в мирное время. Война не может длиться бесконечно. И ей все равно, кто победит. Главное, чтобы кончилась война. Чтобы ее ребенок мог смеяться и бегать по полям, смотреть на солнце и радоваться его теплу.