Далила вышла из кухни. Старые часы в прихожей пробили час. Все молча стояли в столовой, пока не услышали, как цокот копыт лошади Билла Андерсона не растворился в пыли миссурийской равнины.

Кристин резко повернулась к Малакаю, глаза ее метали молнии.

– Это правда?

– Кристин… – начал, было, он и замолчал.

– Это правда? – потребовала ответа она. – Коул – один из них?

– Нет! – воскликнул Джейми, выступив вперед. – Он не один из них. Теперь нет.

Кристин повернулась к юноше:

– Но он был с ними? Это правда или нет?

– Да, черт возьми, он был! Но у него имелась очень веская причина.

– Джейми! – остановил его Малакай.

– О Господи! – выдохнула Кристин. Она без сил опустилась на стул. Малакай взял ее за руку, но она вырвалась и снова вскочила на ноги. – Как вы не понимаете? Они же убийцы! Они убили моего отца!

– На этой войне много убийц, – сказал Малакай. – Куонтрилл – лишь один из них.

– Но именно бандиты Куонтрилла убили моего отца, – возразила Кристин. – Именно они приходили за мной.

На лице Малакая застыло напряженное выражение.

– Кристин, дела Коула – это дела Коула. Когда он найдет нужным, он, может быть, все объяснит. Он просил нас с Джейми не вмешиваться. Возможно, он знал, как вы отреагируете на подобные новости. Не торопитесь осуждать его. Помните, он пришел сюда не для того, чтобы обидеть вас. – Малакай повернулся и пошел к двери.

– Он участвовал в рейдах Куонтрилла, – прошептала Кристин.

– Коул сделал лучшее, что мог, для вас, – тихо сказал Малакай. Он оглянулся. – Вы можете позволить своей сестре выйти. Я связал ее там внизу, чтобы не вздумала появиться перед Биллом Андерсоном. Едва ли бы ему понравилось то, что она собиралась сказать ему, а вот то, как она выглядит… ему могло даже слишком понравиться.

Малакай вышел. Внезапно всем показа лось, что часы тикают слишком громко. Кристин, совсем растерянная, взглянула на Джейми.

Он попытался улыбнуться, но улыбка получилась какая-то жалкая.

– Похоже, я мало, что могу сказать. Но я люблю своего брата и считаю, что он хороший человек. Есть вещи, объяснить которые может только он. – Он помолчал, смущенно глядя на Кристин. Затем пожал плечами, и тоже вышел.

Кристин долго сидела в столовой. Она со всем забыла о Шеннон и, только почти через час, вспомнив о ней, спустилась в погреб. Шеннон была похожа на раненую тигрицу. Она возмущалась, сыпала ругательствами, клялась, что, если Малакая не убьют на войне, это сделает она.

Вполне возможно, что Шеннон разорвала бы его на мелкие кусочки, но, к счастью для себя, он уехал осматривать ограду на дальние пастбища.

Шеннон набросилась на Кристин:

– Как ты могла? Как ты могла? Впустить этого человека в наш дом, в папин кабинет! После того, что они сделали!..

– Шеннон, пойми, я сделала это, чтобы Куонтрилл раз и навсегда оставил нас в покое. Может, ты забыла Зика? Я – нет!

– Подожди, вот вернется Мэтью, – не унималась Шеннон, – уж он позаботится об этих убийцах из отряда Куонтрилла… и о Малакае, и…

– Шеннон, – устало проговорила Кристин, – я думала, ты сама собираешься позаботиться о Малакае. – Кристин чувствовала себя неимоверно усталой. – Если уж ты хочешь убить кого-то из братьев Слейтер, убей того, кого следует.

– Что ты имеешь в виду? – в недоумении спросила Шеннон.

– Коул… – тихо, но отчетливо произнесла Кристин, печально глядя на сестру. – Коул Слейтер, человек, за которого я вышла замуж, участвовал в рейдах Куонтрилла. Он был одним из них…

– Коул? – Глаза Шеннон лихорадочно блестели. – Я не верю тебе!

– Это правда, Шеннон. Билл Андерсон приезжал, чтобы сказать это мне. Он хотел, чтобы я узнала, что вышла замуж за человека, который ничем не лучше Зика Моро.

– Он лжет!

– Не лжет. Малакай подтвердил это.

– Тогда и Малакай тоже лжет!

– Нет, Шеннон. Малакай не станет мне лгать.

Несколько секунд Шеннон молчала. Затем повернулась к сестре:

– Они из Миссури, Кристин. Они не могут не быть конфедератами. Мы тоже были конфедератами. Я думаю, пока… пока не убили отца. Пока Мэтью не присоединился к юнионистам. И если Коул и участвовал в рейдах с Куонтриллом… ну что ж, думаю, у него были на то причины. Коул совсем не та кой, как Зик. И мы с тобой знаем это.

Кристин улыбнулась. Шеннон права. И Малакай тоже прав. Коул совсем не похож на Зика. И все же ей было больно. Она злилась, потому что была напугана. И потому что любила его.

– Может быть, ты и права, Шеннон, – тихо сказала она.

– Коул никогда не сделал бы ничего бесчестного! Он не сделал бы! – с жаром воскликнула Шеннон. – И…

– И что?

– И он твой муж, Кристин. Ты должна это помнить. Ты вышла за него замуж. Теперь он твой муж.

– Я дам ему шанс все мне объяснить, – сказала Кристин. Она даст ему шанс. Но когда? Он уехал, и неизвестно, когда она снова, увидит его.

Через два дня Пит с другими работниками вернулись после продажи скота. Джейми и Малакай готовились к отъезду в свои армейские части. Кристин сожалела, что повздорила с Малакаем. Она горячо обняла его, обещая молиться за них, затем поцеловала Джейми, и он заверил ее, что, как только его часть будет где-нибудь неподалеку, обязательно заглянет проведать их с Шеннон.

Шеннон поцеловала Джейми, а потом поцеловала Малакая. Он обнял ее на миг, печально улыбнулся.

И оба брата ускакали.

Кристин и Шеннон смотрели им вслед, пока те не скрылись из виду. Подул холодный ветер, растрепал волосы Кристин, запутался в ее юбках. Наступала зима. Кристин вздрогнула. Ей было холодно и одиноко.

Зима была длинной и холодной. В декабре Шеннон исполнилось восемнадцать, а в январе Кристин отметила свое девятнадцатилетие. Зима оказалась не только холодной, но и спокойной – зловеще спокойной.

В конце февраля к ним наведывались юнионисты и забрали пахотных мулов. Молодой капитан, возглавлявший отряд, дал Кристин за них доллары янки. Капитан привез письмо от Мэтью, – письмо, которое передавалось от солдата к солдату, пока не пришло к ней.

Видимо, Мэтью не получил письмо, которое Кристин послала ему через Томми, – он никак не отреагировал на сообщение о ее за мужестве. Не знал он ничего и о набеге Зика Моро на ранчо после смерти их отца.

Грустно было читать это письмо. Сначала Мэтью писал, что он молится, чтобы у них с Шеннон все было благополучно. Затем шел долгий рассказ о трудностях военного быта: сон в палатках, подъем в пять утра, бесконечная муштра и в дождь, и в снег. Далее он рассказывал о первом большом сражении, в котором принимал участие. Страх ожидания, грохот пушек, ружейные залпы, крики и стоны умирающих. Хуже всего было ночью, когда пикеты находились так близко, что с ними можно было перекликаться. Он писал:

«Кристин, мы их предупреждаем, чтобы прятались, иначе наши снайперы перестреляют их. В прошлом месяце мы стояли лагерем на реке; днем сражались, ночью торговали с противником. У нас кончился табак, но оставалось много кофе, а эти ребята с Миссисипи, наоборот, имели полно табака и совсем мало кофе, так что мы исправляли эту ситуацию. А потом была перестрелка. Я столкнулся лицом к лицу с Генри – мы с ним только перед этим сделку совершили, если можно так сказать. Я не мог ни нажать на курок, ни поднять палаш. Вдруг раздался выстрел, и Генри повалился на мою лошадь и посмотрел на меня, перед тем как умереть, и сказал, чтобы я забрал его табак – не хочет огорчать мать, она не знает, что он курил. А потом спросил: «А что, если тебя убьют?» Я попытался засмеяться и сказал ему, что моя мать умерла, и отец тоже, а мои сестры все поймут, так что ничего, если я умру, и при мне будут и карты, и табак, и все такое. Он тоже попытался улыбнуться. Потом закрыл глаза и упал. Я был потрясен. Иногда и те, и другие пристают ко мне: что, мол, парень из Миссури делает в синей форме? Я могу им ответить только одно: они все равно не поймут. Самое худшее вот что: война – это, конечно, ужас но, но это все-таки лучше, чем находиться дома. Это лучше, чем Куонтрилл, и Джим Лейн, и Док Дженнисон. Здесь мы убиваем людей, но убиваем в бою, а не нападаем на безоружных, не убиваем хладнокровно. Мы не грабим, не насильничаем и не устраиваем резни. Иногда с трудом вспоминается, что я был хозяином приграничного ранчо и вообще не хотел никакой войны и что не питал особых симпатий ни к одной из сторон. Только Джейк Армстронг из Канзаса это понимает. Если джейхокеры забирают твое добро, убивают твоих близких, тогда ты становишься конфедератом. А если бушхокеры сжигают твою ферму, тогда ты присоединяешься к юнионистам, и никакого значения не имеет, где ты родился.