Гай. Не желаю! Пусть читает Белковский.

Ксения Ионовна. Он болен.

Гай. Отошлите ему на квартиру. Ничего не читаю! Идемте с вами в кино, в лес, на Оку… Я хочу смотреть на звезды, гладить руку женщины, молчать… Чего вы смотрите, точно я очумел? Кто имеет право делать из меня чумного, если я хочу того, чего хотят все здоровые люди? Гай — ответственный работник? Гай не может пойти к Ксении Ионовне и целоваться. А конторщик Тюшкин может?.. Возражаете? Говорите, что я использую служебное положение, что я вас унижаю, что я развратен?.. Мне неудобно, невозможно, стыдно! Что обо мне скажут?.. Аа-ах!..

Ксения Ионовна. Я вас люблю, Григорий Григорьевич…

Гай. Вот видите, до чего я дошел, что не знаю, как ответить… Я слышу, как мне в мозг проникают капли стыда. Ты, коммунист, сиди в келье автомобиля!.. Пойдемте, Ксения, бродить по вечеру… Даже из такого дня выхожу живым. Я жив, друзья мои, я жив!

Спальня Гая. Беспорядок. На столе бутылка. Гай полураздет. Ночь.

Гай. Ну, вставай… Чего ты все лежишь? Вставай! Долго я тебя буду просить? Что, мне руки у тебя целовать?

С кровати подымается Максим.

Максим. Лежу и думаю. Купил к весне белые штаны - и те тушью залил. Пропадает молодость!

Гай. Да! В Москве, на Варварке, дергает меня за рукав кто-то, и кричит: «Ну, здоров, Сор». Отчего Сор? А это друг. Хохочет. Сор, говорит, — это старый ответственный работник. Вникни. Ядовито! Постареем, сдадут нас в богадельню для почетных строителей социализма, и ни один подлец спасибо не скажет.

Максим. Директор… (смотрит на часы) гут-найт? Как ты думаешь? Завтра в шесть по заводу…

Гай. Я думаю, новый человек, а пью… Одна писательша молодая, у нас что-то такое сочиняет, дала просмотреть. Я там про себя вычитал, будто я тип новой человеческой формации или интеллектуальности. Ученая писательша, в очках… Вот бы ей сказать: приходи вечером коньяк пить! Они же думают, что новый человек — это такой барбос, которому не бывает ни грустно, ни весело, вместо сердца у него подметки из синтетической резины… Впрочем, я ничего не знаю о новом человеке. Я СОР… Вот что, разыщи мне в книжках «Анну Каренину» и уходи спать.

Стук в дверь: раз, другой. Входит Софья.

Софья (долго смотрит на Гая, подняла с пола полотенце). Чисто русский вид. Спой, Гай… Запой, а я послушаю.

Максим ушел.

Гай. Не ругайся… Такое дело, тетя Соня. По ночам один, при лампе, я пью коньяк и засыпаю. Просплю два часа, спущу ноги, а они трезвые, и опять не хочу спать… Мой друг, мне страшно! Я спаиваю себя, и никто об этом не знает.

Софья. Бабу тебе надо. Весна. Ясно. Чего тут петь стихи? Найди себе бабу.

Гай. Неуживчивый я… Отчего я такой неуживчивый? С Эллой не мог ужиться. Не могу видеть выдуманных баб!.. Нашел другую. Ты ее знаешь…

Ксения Ионовна. А эта чересчур естественна, одна мать-природа нежная, как пух. Хозяйка. В пышках с медом утону… Чего ты бутылки воруешь?.. Ладно. Воруй. Спасибо, что печешься. А то я один…

Софья (сняла жакет). Милый Гриша! Давай я с тобой поговорю нежно. Дай-ка лицо твое поближе… Вот тебе, детка! Вот тебе, птенец! (Бьет Гая по щекам.)

Гай. Ты это шутишь…

Софья. Никак нет! (Снова бьет.)

Гай (хохочет). Никогда… нигде… нигде на земле не били… Слушай, мне обидно… Директора бьют… По морде бьют и не извиняются. Пожалуйста, повежливее…

Софья. У тебя бессонница?

Гай. Страшная!

Софья. Тебе тяжело. Ты слаб. Устал. Лично живешь безрадостно. Холодная постель, полотенце на полу, тарелка разбитая. Но зачем ты, умный человек, себя раздра… ну, как это вы, мужики, говорите?.. Раздра… раздракониваешь? «Я одинок…» Коммунисты не бывают одиноки. Я тоже рвусь, но я не одинока. Высшая наша дружба — партия. Не понимаешь - уходи из партии. Ты для нее конченный человек.

Гай. Соня, кому говоришь? Мне?

Софья. Какая, однако, выдержка! Он пьет, и никто не знает. Я сама не вижу, как он развивает планы своих действий, как он зверски хватает дело… а ты коньячишко один дуешь… Нет, пить ты у меня брось! А от бессонницы вылечим. Ишь, нашел средство! У всех вас одно средство.

Гай. Верно, но не дерись. Все-таки неудобно. Щеки горят. Как мальчишка без штанов.

Софья. Я тебя вылечу. Ты у меня без коньяка спать будешь, как мертвый.

Стук в дверь.

Гай. Кто там?.. Монаенков? Входи.

Вошел Монаенков.

Как дела? Получил деньги?

Монаенков. Стыдно сознаться…

Гай. Ну, все ясно. Сказали, чтобы оборачивались сами? Знаю. Что делать? Пусть в меня бочку брому вольют, а я не могу заснуть ни сегодня, ни завтра. И я понимаю человека. Ему мне нечего дать. Я не один. Страна в напряжении. Ну, что мне делать?.. Я пойду. Не могу я сидеть один. До свиданья, Монаенков! Завтра утром займемся водой.

Монаенков. Чорт его знает, за что и браться теперь!

Гай. Монаенков, ты брось линять!.. Я в наркомате пословицу слыхал: «Не единой Москвой строятся гиганты»… Завтра займемся водой…

Монаенков. Линяй не линяй, а пускать нечего. (Ушел.)

Гай. Да, пускать нечего, оттого я и спать не могу… Вот ты теперь замолчала, а то дралась… Посидела бы ты на моем месте, керосин бы запила… Дал я тебе распоряжение по станкам? Дал. Указал, над чем следует голову ломать? Указал. Ну что? Подобрали народ? Что это в самом деле — деньги, деньги, деньги! А мы что — сидеть? Готовое оборудование принимать? А если блокада?

Софья. Работаю и по ночам коньяк не пью… Оденься. Иди. Иди в гости к Наташе. Знаю, что она — по тебе козырь. Поухаживай.

Звонит телефон.

Гай (у телефона). Да… В гости иду к приятельнице… Факт. Деньги? Деньги лежат в Наркомфине… Привет нам с тобой прислали… Чего же тут заседать, станки на заседаниях не делаются. Целую. (Положил трубку.) Белковский тоже… (иронически) болеет.

Софья. Оденься, пойди пройдись. Поухаживай… Понимаем же мы! Дай я тебя обниму, Гай. Ты — как слиток хорошего металла. Только жаль, если дашь трещину под молотом. (Обняла.)

Гай. Эх, тетя Соня!.. Милая ты, тетя Соня!