Огромный деловой кабинет, где стены от пола до потолка состоят из стекла. Кабинет занимает угловую часть строения, и отсюда видна панорама медеплавильного завода. Свирепствует пурга. В кабинете горят верхние матовые плафоны, так как дневного света нехватает. Кабинет обставлен с деловой роскошью. Жданович и Черемисов.

Черемисов. Ты что тут исследуешь?

Жданович (безразлично). Директор просит сделать ему кондиционный воздух одной температуры зимой и летом.

Черемисов. Негодуешь? (Усмешка.) Негодуй.

Жданович. А ты — нет? Неплохо выглядишь.

Черемисов. Безделье. Разжирел. (Кивнул на окна.) Телеграф еще не действует?

Жданович. Порвало… чинят.

Черемисов. Жданович…

Жданович. А?

Черемисов. В свой старый цех перехожу… на металл…

Жданович. Не понимаю… Зачем?

Черемисов. Опять-таки варить металл.

Жданович. Ну, а смысл какой?

Черемисов. Прямой. Я кто? Металлург. Жданов и ч. Да, но…

Черемисов (перебивая). Что?.. Я не Люшин — сидеть в бумажном хламе. Четыре месяца держали — хватит.

Жданович. А вспомни ту ночь, когда вы с Миньяровым уезжали.

Черемисов. Я памятливый.

Жданович. Ехал на три-четыре месяца, а просидел полтора года. Сколько тут против тебя наковыряли материалов!

Черемисов. Значит, плохо ковыряли, если я жив-здоров.

Жданович. Да, но…

Черемисов. Что нокаешь? Не мог же, в самом деле, Трабский полтора года временно исполнять обязанности директора.

Жданович. Но ты мог бы сюда и не возвращаться.

Черемисов (усмешка). А я привязчивый… (Серьезно.) Какой ни на есть, но я ведь инженер-цветник. Мне надо уметь столько же, по крайней мере, сколько умеешь ты. Понятно?

Жданович. Но я хочу сказать, что это очень круто, Черемисов. В цех… к печам.

Черемисов. А на печах можно варить различные металлы. И некоторые новые идеи меня больше всего сейчас занимают. (Грубо-непримиримо.) Чорт вас возьми, вы здесь отстанете не только от Запада, но от самих себя. Надо же иметь в виду войну. В Испании идет подготовительная репетиция. Немецкие фашисты открыто проверяют свою технику. Если не в цех, то никуда. Уеду.

Жданович. Удивительный ты человек!

Черемисов. С Митькой Месяцевым, с молодыми мастерами поставим опыты…

На пороге Трабский.

Добьюсь. Поставлю на своем. Пойду варить металл.

Трабский (с подчеркнутой европеизированностью, которая легко переходит в грубую бестактность). Вот как! Вы и меня посвятите в свои проекты? (Ждановичу.) Главинж, а вы зайдите ко мне минут через пятнадцать.

Жданович. Слушаюсь. (Ушел.)

Трабский (приглашая Черемисова сесть). Прошу. Как надо понимать ваши слова?

Черемисов. В буквальном смысле. Перехожу на производство.

Трабский. А вы не думаете, Дмитрий Григорьевич, что этот жест может выглядеть трагически?

Черемисов. Я не подчеркивал и не подчеркиваю, что я обиженный.

Трабский (смеется). Знаю, знаю, на кого вы зуб имеете… Но вы преувеличиваете.

Черемисов. Не будем спорить.

Трабский (открыто). Ох, Черемисов, Черемисов, куда же мне вас деть? Я понимаю: производственник, человек большой энергии.

Черемисов. А я вам помогу… Вы меня пошлите в цех с особыми исследовательскими задачами…

Трабский (просто, с юмором). А вы оттуда начнете со мной борьбу?

Черемисов (в тоне реплики). Мне было бы сподручней из аппарата начинать борьбу. Прибавлю, Яков Яковлевич, у вас прорва ошибок, дилетантство… Ударила непогода, и вы завтра останетесь без хлеба.

Трабский. Не я планировал завод в пустыне.

Черемисов. А где же его планировать? В Москве, на Театральной площади?

Трабский (раздраженно). Я не меньше вас знаю, как планировать. Все дело в том, что мы из кожи лезем вон. Вы понимаете, не маленький.

Черемисов. «Нельзя не подгонять страну, которая отстала на сто лет… и которой из-за ее отсталости угрожает смертельная опасность». И вы не маленький.

Трабский. Цитата?

Черемисов. Да, цитата.

Трабский. А я в цитатах не нуждаюсь. Вы еще были мальчиком, когда я в Петрограде… Хотя это общеизвестно в партии. Вот что, Черемисов: уезжайте-ка отсюда подобру-поздорову. Какого чорта нам с вами драться!

Черемисов. А почему нам непременно драться?

Трабский (не обращает внимания). Назначили-сижу. Устал я. У меня склероз, подагра. Чуть непогода — боли. А я ведь в партии с пятнадцатого года. Старик.

Черемисов. В пятьдесят лет?

Трабский. Эх, дорогой мой, пятьдесят, но какие пятьдесят! Давайте лучше, Дмитрий Григорьевич, мирно разойдемся.

Черемисов. Простите, Яков Яковлевич, но я вас плохо понимаю.

Трабский. Как угодно.

Черемисов. Не понимаю. Почему вы мне работать не даете?.. Либо вам все равно, либо не все равно. (Сдерживаясь.) Поймите, что по-настоящему моя биография коммуниста начинается с первой пятилетки, с первыми людьми на стройке, с комсомольцами, которые учились обжигать кирпичи…

Трабский. Красиво. Биография хорошая. Но здесь рассказывают, будто вы критиковали что-то… выступали против генеральной линии партии.

Черемисов (изумленно). Я против генеральной линии?

Трабский (доброжелательно и пристально). Вы не пугайтесь. (Отвел в сторону глаза.) Не в лоб, конечно. Это было бы бездарно. (Прямо.) Но по какому-то принципиальному и серьезному вопросу вы, Черемисов, позволили себе критиковать…

Черемисов (прерывает, резко). Да, критиковал. И это навсегда определило мой жизненный путь большевика. Горжусь. А вы хотите меня припугнуть.

Трабский. Чудак вы. Черемисов! Надо же, наконец, нам с вами объясниться откровенно или нет? Было такое — критика советского правительства — или не было?

Черемисов. Было.

Трабский. Что же это такое было?

Черемисов. А то, что я решил критиковать линию технической отсталости. Я тогда был очень молод, многого еще не понимал, не знал, кто и зачем обманывает советское правительство. И меня сразу вызвал в Москву Серго Орджоникидзе, взял за руку и привел к Иосифу Виссарионовичу.

Трабский. Вот как! Интересно.

Черемисов. И я вам точно могу повторить, что мне сказал товарищ Сталин. (Доля вызова.)Интересно или нет?

Трабский. Но почему вы… так повышенно?

Черемисов (усмешка). Характер у меня такой… (Строго.) И есть еще незабываемые вещи у людей!.. Путеводные, определившие их судьбу.

Трабский (нетерпение). Но что же сказал вам Сталин?

Черемисов. А то сказал, что есть у нас два рода критиков. (Повторяет по воспоминанию.)Одни критики хотят исправить советскую власть, обревизовать, повернуть ее на свой вкус и толк. Никогда и никому не позволим мы ревизовать советскую власть, посягать на самое святое-на ленинизм. И есть другого рода критика, практическая, по живому делу, но без ревизии советской власти, без посягательств на самое святое — на ленинизм. К какому роду критиков вы хотели бы себя причислить?

Трабский (вдруг). Я?.. Вы меня спрашиваете?

Черемисов. Нет. Это у меня тогда спросил товарищ Сталин.

Трабский (после раздумья). Понимаю, Черемисов. Вы настоящий…

Черемисов. Настоящий, нет ли — не мне судить. Но повторяю: я хочу работать. А ваш разговор сейчас какой-то…