Входит Месяцев.

Черемисов. Эх, дорогой! (Месяцеву.) Ты еще зачем явился?

Месяцев. Ангелина Тимофеевна послала.

Черемисов. Миньярова не видел?

Месяцев. Они с Кряжиным о чем-то толкуют… ссорятся будто.

Черемисов (легко). Ну, садись. Расскажи, Месяцев, как ты женился?

Месяцев. Нет, я вам лучше расскажу, как я сейчас разводился.

Черемисов. Как?.. И ты?..

Месяцев. И? Как это понимать «и»?

Черемисов. Не торопись понимать все «и». Во всяком случае, мы с Кряжиным над своими «и» точки поставили.

Месяцев. Митя, у тебя, видать, большие неприятности.

Черемисов. Большие неприятности… Ну, что за дрянь вот этот случай! Какая нищета! Нет, братцы, Горького надо читать, его мещан… окуровских… Что ж они, вымерли все в восемнадцатом году? Нет, неправда. «Большие неприятности»… Ты, Месяцев, чудак! Если бы они были большие, то я бы здесь не распивал шампанское. Не то. Большое — значит высшее. И перед высшим все это пыль и дрянь.

Кабинет Черемисова в новом доме. Мебели немного, и белая комната кажется еще необжитой. Два стола — один чертежный, другой письменный. Диван, на котором спят. Книги на полках и столах. Куски пород, руды, слитки металла. Везде газеты. Прошло три года. Черемисов сделался заметно старше, возмужал, что скорее всего проявляется в его манере. На нем общепринятая в то время полувоенная одежда цвета хаки, белые фетровые бурки. Наташа занимается уборкой.

Черемисов (на пороге). Наташа, как же вы сюда проникли?

Наташа. Извините, Дмитрий Григорьевич, я шла Месяцева уводить домой. На заводе до третьих петухов, встает в шесть утра. У вас по окнам свет, решила — заседание. Взялась за ручку, дверь не заперта. Где ваша домработница?

Черемисов. Не знаю, декретный отпуск, что ли…

Наташа. Нельзя так жить, товарищ Черемисов, по-моему, здесь года три не убиралось.

Черемисов (рассеянно). Да, вы думаете?.. (Улыбка.) Не выходит. Два с половиной года как дом построили. Но надо как-нибудь заняться.

Наташа. Вот я и занялась… Ох, эти неженатые мужчины, вы хуже детей! Хозяйку надо, Дмитрий Григорьевич.

Черемисов. Зову своих с Урала. Отец упрямится.

Наташа. Я о другом… настоящую хозяйку… Понимаете?

Черемисов (рассеянно). Да, да… обязательно.

Наташа. Что обязательно?

Черемисов. Хозяйку.

Наташа. Вы у Миньярова сидели?

Черемисов. Да, у него.

Наташа. Ужинали? Нет, конечно. Табак глотали. Есть у вас харчи в доме?

Черемисов. Харчи?.. Я дома не харчусь. Но за окном есть что-то… Э, Наташа, третий час, бросьте. (Осматриваясь.) Нет, вы действительно уют-порядок мне наводите? Спасибо, милая Наташа, тронут, но… (Махнул рукой.) Эх!.. Слыхали? Миньярова у нас забирают.

Наташа. Как? Сняли?

Черемисов. Нет. Его давно звали работать в комиссию партийного контроля, теперь пришло решение. Какой я без него директор! Никакой.

Наташа. Ну уж… никакой. Скромничаете.

Черемисов. Никто не знает, что без него давно бы я просыпался и полетел… и полечу. Вот-один выговор сделали… с предупреждением. Одно к другому. Мы думали, что вот-де кончим пятилетку — и пошла машина. Нет, шалишь, машиной надо овладеть. Поздно понял, ют и оскандалился.

Наташа. Когда на заводе узнали про этот выговор, у нас ночью в доме мастера собрались. «Наше пятно», «Мы подвели Черемисова» — вот общий вывод. Что-то решали, спорили, потом уж за полночь пошли к Ждановичу. Они поправят дело, вот увидите.

Черемисов. Да, да, я знаю. Приказ заставил призадуматься. Это очень хорошо.

Звонок.

Наташа. Сама открою. (Ушла, вернулась.) Девушка принесла из заводоуправления правительственную телеграмму-молнию. Но ей надо что-то передать вам… подчеркивает — лично.

Черемисов. Пусть войдет.

Наташа. Я приготовлю вам поесть. Что Месяцев, чте вы… Тот на человека не похож. (Ушла.)

Является неизвестная девушка.

Черемисов (молча поздоровался, взял телеграмму). Я вас слушаю, но разрешите… (Прочел что-то неожиданное, даже забыл о девушке.) Простите, я вас слушаю.

Неизвестная девушка. Я от Катеньки…

Черемисов. Как? Из Ленинграда?

Неизвестная девушка. Нет, неверно выразилась. Мы вместе с ней работали здесь в лаборатории. Сейчас на дежурстве приняла эту телеграмму… Наверно, вы уедете. От Катеньки получено письмо… очень плохое.

Черемисов. Что там случилось?

Неизвестная девушка. Осенью схватила воспаление легких, теперь есть нехорошие признаки… Учиться не бросает…

Черемисов. Вот почему я так давно… Да, да, она учиться не бросит.

Неизвестная девушка. Извините, если скажу очень прямо, но я ближайший друг Кати. Она вам не напишет, что ей… видно по письму, что ей живется трудно. Она вас очень высоко…(Смело.) Любит она вас.

Черемисов (строго). Да, я приму все меры.

Неизвестная девушка. Если бы вы навестили… чувствуется по письму.

Черемисов (строго). Да, наверно, скорей всего. (Мягко.) Спасибо, что известили.

Неизвестная девушка. Она лишь мне одной доверяет. Она сюда вернется непременно.

Черемисов. Благодарю. Вы очень верно поступили.

Является Миньяров.

Неизвестная девушка. До свидания. (Уходит.)

Миньяров. Пойдем закусим. Наши спят. Нашел рыбину. Усача.

Черемисов (после паузы). На вот, читай. Я что-то плохо понимаю.

Миньяров (прочел и посвистел). Ну, дело ясное: твой старый друг Роман Максимович старается.

Черемисов. Но как же так? С одной стороны, выговор, с другой — особое задание. Я должен куда-то ехать ликвидировать прорыв.

Миньяров. Кряжин, Кряжин.

Черемисов. При чем же Кряжин, если приказ о выговоре подписан самим Серго?

Миньяров. Слушай… (Сердится.) Ты что, в объективизм играешь? Не знаешь, как можно доложить, как поднести материал? Низкий процент использования руды — правильно. Но доложи, что в этом направлении идет работа, мобилизовано внимание всего завода. Только я не понимаю, чего хочет Кряжин. Но без личных, мелочных мотивов и тут не обошлось. Он мне однажды в раздражении буркнул: «Конкурента мне растите». Конкурента — вон какое убеждение.

Черемисов (пожал плечами). И все равно товарищ Кряжин в цель не попадет. Ты знаешь, что мне говорил Серго Орджоникидзе в его манере, напористо, с огнем: «Думаешь, меня не бьют? Бьют, как турецкий барабан. Бьют за мои собственные ошибки, бьют за ваши, бьют за русскую отсталость, бьют за войну».

Миньяров. Как — за войну?

Черемисов. Я то же самое спросил, тут мне и дали жару: да что ж вы думаете, уважаемые строители, слова об окружении капиталистическом Сталин вам бросает для пламенных дискуссий? Вы думаете избежать смертельной схватки? Рассердился так, что я не знал, куда мне деться. Потом прибавил: «Ступай, работай и никогда не обижайся, если с тобой будут очень строго обходиться». Так чорта после этого мне Кряжин с его интригами.

Являются Наташа с тарелками и Жданович.