– Но, Микаэла, что вы такое говорите? Я помню Хыо с детства, он всегда был одинаковый – не пропускал ни одной хорошенькой женщины.

– А почему? Вы когда-нибудь задавались вопросом – почему? Потому что он искал меня.

Микаэла говорила так чистосердечно, убежденно, что у Синтии на глаза навернулись слезы.

– Если бы я могла поверить, Микаэла, я была бы счастлива. Но это ложь! Хыо говорил это многим женщинам.

– Мне он говорит правду, я верю ему.

Синтия встала с дивана и подошла к окну.

У нее было ощущение, что она вступила в борьбу с некой необоримой силой, слишком могучей и непонятной ей самой.

В споре с этим ребенком – или с мудрой женщиной? – все слова казались пустыми, неубедительными. Синтия вдруг почувствовала себя еще менее уверенно, чем раньше.

– А как быть с его женой? – спросила она, помолчав.

Микаэла красноречиво пожала плечами:

– Она не жена ему вот уже много лет. Разве вы знаете ее, Синтия? Вы и те, кто осуждает Хью? Вам известно, что она собой представляет? Она вышла за Хью, потому что он был богат. Она никогда не любила его, любила совсем другого человека, но у того не было денег. И в первый же вечер медового месяца она заявила, что вышла за Хью только из-за его богатства. А потом оказалось, что она больна чахоткой. Ей нельзя было иметь детей. Более того, сама мысль о ребенке казалась ей ужасной. Вы знали такие подробности о семейной жизни Хью?

– Нет, не имела представления, – честно призналась Синтия, – и мне искренне жаль Хью, если это так.

– Это правда, Синтия! Хью действительно можно пожалеть – он был совсем молод, когда женился, он по-настоящему любил жену. Удивительно ли, если после тягостного, кошмарного медового месяца он стал искать развлечений на стороне?

– Хью можно только пожалеть, но тем не менее она все еще его жена.

– По закону, возможно, но с точки зрения моральной и духовной – нет. Я буду ему женой настоящей, не на бумаге, которая даст ему счастье и все, чего он был лишен все эти годы.

– Но если так, – возразила Синтия, – вы подумали о последствиях? Подумали ли вы об унижениях, оскорблениях, которые вам придется выносить постоянно, всегда? Подумали ли вы о тех, кто любит вас, о позоре и несчастье, которое вы на них навлечете? Вы подумали о своем отце?

Микаэла как-то странно взглянула на Синтию.

– О моем отце? – проговорила она.

– Да, – откликнулась Синтия. – Отец любит вас, Микаэла, сможете ли вы причинить ему такое горе и зло?

– Мой отец! – повторила она насмешливо. – Милая Синтия, вы исполнены благих побуждений, но вам известно так мало. Что сделал для меня мой отец? Вы знаете хоть что-нибудь о том, какой была моя жизнь до приезда в Англию? Знаете ли вы, сколько унижений я пережила с самого раннего детства? И все из-за моего отца, моего доброго отца, который, судя по вашим словам, любит меня!

Синтия застыла от изумления, а Микаэла продолжала:

– Вам никто не говорил правду, а он в особенности! Он восхищается вами и глубоко уважает вас, а потому не посмеет вам сказать, что я рождена вне брака.

– Микаэла! – воскликнула в ужасе Синтия.

– Да, это правда, – сказала Микаэла. – Из-за его беспечного увлечения, минутного восторга, по сути дела, ничего не значивших в его жизни, я долгие годы страдала от стыда. Того самого, о котором вы сейчас так убедительно рассуждаете.

Представьте себе, Синтия, каково это – не иметь ни отца, ни матери? Когда тебя растят, все время стараясь скрыть сам факт твоего существования? Бабушка и дед были привязаны ко мне и добры, но вечно боялись, да, боялись – как бы люди не стали спрашивать, откуда я взялась. Они прятали меня! Представляете? И сами прятались. А моя мать панически боялась, что кто-нибудь узнает о том, что у нее есть дочь. Я видела ее всего несколько раз за всю жизнь.

– Бедное дитя! – прошептала Синтия.

Ей так тяжело было видеть боль в глазах Микаэлы. Слышать исступленный гнев и страдание в ее голосе.

– Наверно, я была чересчур ранима, – продолжала Микаэла, – и все мое детство, как только поняла тайну своего происхождения, я хотела умереть. Не потому, что так уж тяготилась своей долей, а потому, что они все – мать и дед с бабушкой – так всего этого стыдились! И теперь я должна отказаться от счастья – а я счастлива впервые в жизни – ради отца?

Синтия опустила голову. Ей нечего было больше сказать. Почему Роберт скрыл это от нее, не предупредил? Неужели он не ожидал, что так глубока ее обида на него?

– Одно лишь могу сказать в его защиту, – продолжала Микаэла уже спокойнее и мягче, – он не знал моем существовании. И, когда узнал, сделал все, чтобы загладить свою вину, но раны многих лет за несколько месяцев не залечиваются, слишком глубока обида.

– Вы были предельно честной, Микаэла, – сказала Синтия, – но вы забыли об одном. Что, если у вас будут дети?

Воцарилось неожиданное молчание. После долгих минут Микаэла заговорила:

– Никогда, – сказала она. – Я буду принимать все необходимые меры.

– Это не так просто, как кажется, – вздохнула Синтия. – И еще одно обстоятельство, Микаэла. Вы сказали, что жена Хыо не хотела детей и ей не разрешено было иметь детей. И с вами он должен будет пережить такое же разочарование?

– Не разговаривайте больше со мной! – истерически вскричала вдруг Микаэла. – Зачем вы пришли сюда? Я знаю: я поступаю правильно.

Я люблю Хью, а он меня – ничто другое не имеет значения. – Она бросилась в кресло. Синтия подошла к ней.

– Микаэла, – произнесла она спокойно, – будьте честны с собой. Взгляните фактам в глаза. Вы сами страдали из-за того, что были рождены вне брака. Вы лучше кого бы то ни было знаете, каким горем и унижением это может обернуться для человека. Хватит ли у вас смелости пойти на подобный риск – произвести на свет дитя и обречь его на такую лее горькую судьбу? И в то же время, может ли любовь мужчины и женщины быть поистине счастливой без ее самого высокого воплощения – собственного ребенка?

– Замолчите, я не желаю вас слушать! – закричала Микаэла в ярости.

Она вскочила и заметалась по комнате, как раненый зверь.

– Что же мне делать? – взывала она. – Что делать? – Микаэла задавала этот вопрос себе. Она отчаянно боролась с собой.

Глядя на нее, Синтия испытывала такое чувство, словно наблюдает за вечной борьбой эгоистичной любви и самопожертвования, страсти и законов морали.

Наконец Микаэла немного успокоилась. И Синтия поняла: борьба закончилась. Но что победило? Любовь или здравый смысл?

Бледная как полотно, Микаэла, опустив глаза, произнесла:

– Хорошо. Я не уеду с Хью, но я должна сначала его увидеть.

Слова эти были произнесены твердо и спокойно. Синтия на мгновение даже усомнилась в услышанном.

– Вы действительно так решили, Микаэла? Вы вернетесь домой?

– Я вернусь в «Березы», – глухо проговорила Микаэла. – У меня нет дома. Не надо больше об этом. Я дала вам слово. А теперь идите, скажите отцу, чтобы встретил меня через час – где угодно, можно в отеле «Ритц». Только уходите, иначе я просто больше не вынесу.

В голосе ее звучала такая мука, что Синтия поняла – наступил самый тяжелый момент. Всей душой ей хотелось помочь этой юной девочке, но что она могла ей сказать? Как утешить?

Ни слова не сказав, Синтия вышла из квартиры и спустилась на лифте вниз. Дворецкий отворил перед ней входную дверь.

Роберт ждал, опустив голову и руки на руль. Синтия села рядом, отметив, что пепельница полна окурков. Роберта терзала мучительная неизвестность.

– Ну что? Что она сказала?

Она встретится с вами в отеле «Ритц» через час, – ответила Синтия и добавила, вздохнув: – Поезжайте отсюда скорей.

Роберт послушно включил зажигание. Синтия не хотела, чтобы Роберт увидел Хью Мартена – тот мог вернуться в любую минуту.

Несколько минут ехали молча, и лишь потом Роберт спросил:

– Как вам это удалось?

– Не могу вам всего рассказать, – чуть помедлив, ответила Синтия, – но, Роберт, будьте с ней особенно бережны. Она любит его так, что готова ради него на крайнюю жертву.