Он снова глубоко вздохнул. Итак, задуманное претворяется в жизнь.

– Мне надо пойти посмотреть, как горничная распаковывает вещи, – сказала через некоторое время Микаэла. – Я накупила красивых платьев на деньги, что ты мне прислал. Конечно, у меня с собой не все. Багаж отправлен морем, но кое-какой гардероб я привезла, надеюсь, тебе понравится.

– Я дам бал в твою честь, – объявил Роберт. – И нам следует о многом подумать.

– Здесь вокруг приятные люди? – спросила Микаэла. – Ты с ними знаком?

– В том-то и беда, черт возьми. Я ни с кем не знаком, никого пока не знаю. Я так долго жил вдали от Англии, забыл, какие они тут чопорные. Местное дворянство! Наверно, нужны годы, чтобы они приняли в свой круг того, кто появился среди них недавно.

Он сказал это шутливо, но в голосе звучало раздражение, которое не укрылось от Микаэлы.

– В таком случае, – проговорила она, вопросительно подняв брови, – разумно пригласить для меня компаньонку, как, по-твоему? И она представит меня здешнему обществу? Может быть, кого-то из местных дам?

Роберт засмеялся:

– Компаньонку? Я об этом не задумывался, посейчас…

Он смотрел на дочь, о чем-то размышляя.

– Кого бы? Кого?.. В общем, предоставь это мне… Есть у меня одна превосходная мысль…

– Пока что, я вижу, все твои мысли превосходны, – заметила Микаэла.

Они смотрели друг на друга, отец и дочь, совершенно непохожие, однако связанные крепче, чем родственным чувством и взаимным интересом, – кровными узами.

– Мы бросим вызов всему свету, – проговорил вдруг Роберт.

– …Вдвоем, вместе! – поддержала Микаэла.

– Вместе! – откликнулся Роберт и, взяв ее под руку и ведя к двери, с гордостью сказал: – Я хочу, чтобы ты осмотрела дом. И познакомлю тебя с Зелли. Самобытная личность! Как и ты, из солнечной страны.

– По-моему, я ее видела, когда приехала, – сказала Микаэла. – Она мне очень обрадовалась. И понравилась.

Как Роберт и предполагал, Зелли поджидала их в холле. В трепетном волнении она поднялась с ними по лестнице, возглавляя шествие.

– Зелли – моя домоправительница, – пояснил Роберт.

Они вышли вслед за провожатой на широкую лестничную площадку к приоткрытой двери. Зелли широко ее распахнула.

– Это настоящая королевская спальня! – воскликнула она.

Микаэла вошла. Комната была высокая и просторная. Огромная кровать под голубовато-зеленым балдахином. Мебель серебристого оттенка, резные дельфины и русалки поддерживали столешницы из светло-розового мрамора. Высокие окна, в простенках зеркала в серебряных рамах, повсюду играли блики, словно в пронизанной солнцем воде.

Впечатление было поразительное, и Роберт, глядя на радостное лицо Микаэлы, чувствовал, что не зря вложил в дом столько души, ну и, конечно, денег.

– Нравится? – спросил он.

Взгляд Микаэлы был выразительнее любых слов. Она повела рукой, указывая на роскошную обстановку, и спросила:

– Почему ты сделал для меня все это?

Наверно, хотел бросить здесь якорь, – сказал Роберт, а может быть, как и тебе, мне нужно родное гнездо…

– Да, я понимаю, – серьезно проговорила Микаэла.

Первое детское воспоминание – молитва, долгая, нескончаемая, а он стоит, закрыв глаза, с ощущением мучительного голода, от которого сводит пустой желудок.

Пахнет овсяной кашей, аппетитно тянет жареным беконом, но молитве нет конца! Долгожданное «аминь» – а ему все не разрешают сесть за стол. Он ждет, глядя жадными глазами на заветную дверь в кухню.

– Покажи руки, Роберт. Уши плохо вымыты! Иди умойся снова…

Как ясно помнится внутренний протест, сдерживаемые слезы, непрестанный сосущий голод… И вечные запреты…

– Нет, Роберт, в цирк нельзя!

– Нет, сегодня, Роберт, ты останешься дома!

– Нет, Роберт, ты еще не сделал арифметику!

– Нет! Нет! Нет!..

Он был словно узник в темнице, связанный этим словом по рукам и ногам. И, конечно, не умел даже самому себе выразить, как все в нем противится этой жестокости, какую беспомощность он испытывает.

Наказаниям не было конца – за то, что шумит, неаккуратен, неопрятен, за невежливость, когда у него и в мыслях не было грубить.

Смутно он сознавал – наказывают вовсе не за проступки, а за что-то иное, ему неведомое, загадочное, но неразрывно с ним связанное. Не зная толком, в чем причина его бед, он, однако, догадывался – тут замешан кто-то еще, какая-то «она», обсуждали «ее» шепотом, но все равно от этого становилось не по себе.

– «Она» написала снова… «Она» сказала… Он говорит, «она» уехала… «Она» захотела…

Ненависть к ней сквозила во всем – во взглядах, в поджатых губах, в обрывках злобных фраз, которые носились по мрачным, облезлым комнатам.

С ним часто говорили об отце. Иногда он даже получал открытки с видами больших и некрасивых городов. Открытки читали вслух, сухие, неласковые фразы, ничего ему не говорившие.

– Тебе открытка от папы, – весело сообщали ему, чересчур весело.

И каждая открытка считалась событием.

– Как это мило! Видишь, отец постоянно думает о тебе… Почему думает? Потому, что любит тебя, милый мальчик. Ты ведь знаешь, папа любит тебя., .

– Почему не приезжает повидаться со мной?

– Тебе столько раз уже объясняли! Твой папа за границей. Он много работает, зарабатывает деньги, чтобы оплачивать твои уроки, игрушки, книжки. Он непременно когда-нибудь вернется, и он все время думает о своем сыне. Ты счастливый мальчик, у тебя такой добрый отец… Тебе выпало большое счастье.

Почему счастливый? Он искал этим словам подтверждение, но не находил.

Шли годы, и он возненавидел дом, где жил, – серый каменный дом, запущенный, одичавший сад.

Он не любил школу. Мальчишки смеялись над ним, ведь ему запрещалось играть в веселые детские игры, вызывала насмешки и одежда, которую его заставляли носить, – совсем не такая, как у других детей.

Своих теток, двух чопорных старых дев, единственных родственниц, которых знал, он боялся и тихо ненавидел, – ведь они были виновницами всех его бед.

Подрастая, Роберт стал замечать, как их передергивает от злости от одного лишь его присутствия, и он постепенно уяснил себе, что и они вызывают у него почти ненависть.

Дни тянулись за днями, серые, безысходные, как тоскливая вечность. Время превратилось в долгую череду наказаний, угроз, зубрежки текстов из Священного Писания.

И вдруг с ошеломляющей неожиданностью всему этому наступил конец. Перемену он, однако, почувствовал задолго до того. Стоило ему войти, как разговор обрывали, по дому ходили с еще более кислыми, чем обычно, физиономиями, голоса делались еще ворчливее. Это снова было связано с той, кого называли «она». А однажды Роберт случайно услышал непонятную фразу:

– «Она» подала в суд. Ей, конечно, не выиграть, но «она» может позволить себе нанять самого лучшего…

Остального он не разобрал, но все время пытался угадать, о чем речь, пока не бросил свои безнадежные попытки. Ведь ничего интересного с ним не может приключиться. Никогда!..

Как-то раз он вернулся из школы еще более подавленным и угрюмым, чем обычно. Мальчиков из их класса повезут на пикник, но только с разрешения родителей. Роберт знал, ему не позволят ехать, он, конечно, попросит, но не сомневался в том, какой ответ получит.

Он толкнул калитку, медленно побрел к входной двери и уже взялся за молоток, чтобы постучать, как вдруг с улицы донесся звук подъезжающего автомобиля.

Роберт обернулся, и, к его несказанному удивлению, машина остановилась у их ворот.

Шофер в ливрее открыл заднюю дверцу, и оттуда выглянула какая-то женщина. Роберт смотрел, не отрываясь. И вот она вышла из автомобиля.

Он ни разу не видел ее прежде, но по какой-то необъяснимой причине у него гулко забилось сердце. Как хороша собой была эта незнакомая дама, которая теперь шла к нему по дорожке! В жизни своей не видел Роберт никого прекраснее. Невысокая, в большой шляпе с перьями – какое-то чутье подсказало мальчику при всей его неосведомленности, что ее наряд красив и элегантен.