– Я не думал, что ты приедешь сегодня, иначе ждал бы у порога.
– Я прилетела из Нью-Йорка. Знаю, мне следовало бы добираться морем, но я плохо переношу качку. Лучше самолетом. Полет прошел так однообразно – ни легкого волнения, ни ощущения опасности.
– Давай сядем.
Роберт указал на выложенный подушками широкий подоконник.
– Итак, ты любишь приключения, – сказал он. – И даже если они опасны?
– Я обожаю приключения, – ответила она. – И самое удивительное приключение, о каком молено только мечтать, – встреча с тобой.
– Тебя она не пугала?
– Пугала? Почему? Разве я должна тебя бояться? – спросила Микаэла без малейшего лукавства, и Роберт, наклонившись к ней, снова взял ее руку в свои ладони.
– Микаэла, мы должны все поставить на свои места, ведь теперь мы – одна семья. Когда ты впервые узнала о моем существовании?
– От дедушки перед самой его кончиной. Он уже знал, что умирает… Дедушка всей душой стремился вслед за бабушкой. Он ее обожал, не мыслил без нее жизни. Жили они уединенно, мало с кем виделись, чужих сторонились. Я часто думала, как это получается, что двое людей, талантливых и родовитых, похоронили себя в глуши, вдали от всего света. Дедушка объяснил – из-за меня.
– Он сказал, что у тебя есть отец, и посоветовал написать мне? – настойчиво допытывался Роберт.
Сказал, что я обязана это сделать, – проговорила Микаэла. – И что у меня больше никого на свете нет, а если une jeune fille[1] живет одна, это не comme il faut[2]. И он не сможет оставить мне богатого наследства, все его состояние перейдет к моей матери.
– Ты часто виделась с матерью?
Микаэла отрицательно покачала головой:
– Раз в году grand pere и grand mere[3] ездили навестить ее в Буэнос-Айрес. Ее муж – важная персона в правительстве, у них роскошный дом. Меня с собой не брали.
– Мать интересовалась тобой?
Микаэла пожала плечами:
– Вряд ли. Ей хотелось, ты сам понимаешь, забыть, что я существую. Ведь я – как бы это сказать?.. Ее трагическая ошибка.
Роберт сжал руку дочери.
– Послушай, Микаэла, верь мне – я не в состоянии передать, как мне больно, что все так сложилось. Я не имел понятия о твоем существовании, пока не получил от тебя письма, его переслали сюда из Нью-Йорка. Когда мы впервые встретились с твоей матерью, я был молод, совсем мальчишка, едва исполнилось восемнадцать, а ей – семнадцать. Мы были еще дети, но чувство, охватившее нас, оказалось отнюдь не детским. Мы полюбили друг друга безумно, страстно. Брак был невозможен – твой дедушка просто поднял бы меня на смех. Я жаждал приключений, гонялся за ними по всему свету, и случившееся с нами, со мной и твоей матерью, было чудесным мимолетным приключением – прошло немного времени, и страсть, которой мы пылали друг к другу, угасла. Я не знал, не ведал, что оставил по себе воспоминание на всю жизнь.
Он замолк, посмотрел на маленькую руку в своих ладонях, потом в глаза Микаэле.
– Вот правда о том, что произошло тогда. Простишь ли ты меня? – тихо спросил он.
Микаэла засмеялась – звонкий, мелодичный смех удивительно гармонировал с ее внешностью.
– Не огорчайся так, mon pare[4], – попросила она. – БЫТЬ может, тогда это действительно была трагедия, но о чем горевать сейчас? Мама счастлива в браке, у нее блестящее положение в высшем свете, прекрасная репутация, все ее уважают. А дедушка и бабушка, по-моему, были счастливы, что у них есть я. Наверно, мое воспитание доставляло немало хлопот, но это было смыслом их жизни. Что до меня…
– Да, скажи мне, – попросил Роберт.
– Я здесь, в Англии, и бесконечно счастлива видеть своего отца.
Голос звучал с такой искренней нежностью, что Роберт спросил себя, вглядываясь в прекрасное юное лицо, не сон ли ему снится. Он всякое себе представлял в ожидании этой встречи – неприкрытую или скрытую обиду, упреки, обвинения, но уж никак не думал увидеть пленительное существо, милое, доверчивое, готовое не только принять действительность такой, как она есть, но и радоваться ей!
– Сколько тебе лет, Микаэла? – спросил он.
– Семнадцать лет и два месяца.
Он мельком подумал, как бы юная англичанка или далее американка повела себя в подобной ситуации, но тут же решил, что сравнение невозможно. Южные женщины взрослеют раньше, чем их сестры из северных краев, но поведение, натура Микаэлы не имела никакого отношения к возрасту – все объяснялось воспитанием, национальным характером, врожденной мудростью, которая передавалась от поколения к поколению веками.
Микаэла от рождения наделена женственностью и лучшими женскими чертами. Она ведет себя словно опытная светская дама, когда обстоятельства нельзя изменить или отринуть, когда не место обвинениям или сожалениям.
Роберт глубоко, с облегчением вздохнул.
– С прошлым, Микаэла, мы разобрались, – сказал он, – подумаем о будущем. Мне хочется восполнить для тебя то, чего ты лишилась в силу обстоятельств твоего рождения и особенностей воспитания. Хочу, чтобы ты жила полной жизнью. Постараюсь загладить свою вину, а может, вообще создам тебе рай земной из чистого эгоизма. Вот так! Будем вместе наслаждаться жизнью!
Он помолчал немного, затем задумчиво продолжил:
– Прежде всего о твоем положении в обществе: ты моя дочь, твоя мать умерла. Тебе, наверно, известно, что я переменил фамилию. Никто не узнает ничего о моем прошлом по той простой причине, что Роберт Шелфорд как таковой прошлого не имеет. У меня на то свои резоны, я не стану тебя в них посвящать, согласимся лишь, что намерения были самые благие.
Роберт внимательно посмотрел на дочь, ожидая, может быть, увидеть осуждение в ее глазах, но девушка просто внимательно слушала его.
– Теперь второе. Я очень богат. Когда пришло твое письмо, меня вдруг словно озарило – теперь у меня будет цель в жизни. Я выполню долг перед тобой, искуплю свой грех. Я услышал о «Березах» еще в Америке, приехал сюда и решил купить усадьбу. Купил. Она твоя. Пусть она станет нам родным домом. Отсюда ты начнешь выезжать в свет и всех ошеломишь. «Высший свет ошеломлен!» – такой заголовок появится в светской хронике, когда тебя увидит Лондон. И это не будет преувеличением!
– Ты полагаешь?.. – неуверенно отозвала( ; Микаэла.
– По-моему, ты одна из самых красивых девушек, каких мне довелось встречать, – заверил ее отец. – Твоя мать была прелестна. Помню, как она стояла среди цветущих апельсиновых деревьев у твоего дедушки в саду. Она сорвала веточку и вставила мне в петлицу. Именно тогда мы поняли, как много значим друг для друга.
Роберт вспоминал об этом по сей день. Нежный и пряный аромат цветов, поднятое к нему дивное лицо – манящий взгляд темных бархатных глаз, зовущий к поцелуям неясный рот: волнение и восторг, ударившие в голову, как вино.
В ясном прозрачном свете английского утра Роберт глядел на Микаэлу – красота ее совершенна, безупречна, не нуждается в восхвалениях или признании. Он пытался найти в ее лице черты, говорящие, что в ней есть и английская кровь. Но у дочери не было с ним ни малейшего сходства, разве что огонек в глазах, когда она упомянула о своей любви к приключениям, внезапная беглая улыбка, если что-то пришлось ей по душе.
Микаэла разглядывала гостиную, полированную мебель, вазы оранжерейных цветов, роскошные портьеры, диваны, обитые веселым ситцем.
Она выглянула в окно, за которым простиралось сверкающее озеро, парк с огромными старыми деревьями и вдали зеленый лес, темный и таинственный на фоне ясного неба.
Роберт наблюдал за ней. Видимо, она внимает то, что он сказал – здесь теперь ее родной дом. Роберт был уверен: она осознает весь смысл этих слов.
– Спасибо, шоп рёге, – тихо промолвила она.
