Конечно, всегда можно сказать: не поднимайся на такие посты, сиди дома, на кухне, и про себя, шепотом, будь честным и порядочным. Но у него был темперамент и неукротимое желание вылезти из говна и побывать на «Лебедином озере». Я имею в виду не балет и не то, что у нас с ним однажды было.

Я и написала-то о нем вопреки всем своим обещаниям хранить наши отношения в тайне только для того, чтобы сказать всем, что он был человеком. Да, человеком крайностей. Темпераментным и неистощимым на выдумки мужчиной. Он жил, постоянно рискуя, и погиб, рискнув жизнью в попытке завладеть одной шестой частью земной суши, которая и без того ему почти принадлежала…

Такая ставка в игре невольно вызывает уважение, не правда ли?

Первого сентября того же 1953 года я одна пошла на Ленинские горы на праздник открытия нового высотного здания МГУ.

Да, он построен на костях невинно осужденных. Но ведь судил их не Нарком. Он только отвечал за сроки сдачи этого Дворца Науки. И Дворец был сдан в срок, даже после его смерти. Он умел добиваться своего.

Он был маленький, но крепкий, как сучок в бревне, и быстрый. Его огненно-рыжие волосы, стриженные под полубокс, торчали ежиком. Друзья звали его Сидор. На самом деле имя его было Александр и смешная фамилия — Дровяк.

Мы познакомились в ресторане «Пекин», который только что открылся в Парке культуры и отдыха им. Горького, на набережной около Крымского моста.

В ресторан мы с Татьяной пошли вовсе не с целью с кем- то познакомиться. Дело в том, что я Таньке сшила нарядненький, но строгий светло-серый костюмчик для ее занятий в институте. Костюмчик получился миленький, и Татьяна была просто счастлива. А то она ходила в институт в материнской красной шерстяной кофте со стеклянными пуговицами и жутко этого стеснялась.

Денег я с нее, разумеется, не взяла, но она только что получила стипендию и в знак благодарности решила сводить меня и ресторан, кутнуть там по-царски. Мы отправились в «Пекин» попробовать, чем там питается наш любимый Мао Цзедун.

Мы всем классом встречали его в декабре 1949 года на Ярославском вокзале. Танька как самая красивая девочка в классе и не самая толстая, как некоторые, лично вручала ему букет красных гвоздик, за что получила от Мао Цзедуна значок с его изображением, а от кого-то из-за его спины — шоколадный набор с бегущим оленем на крышке коробки.

Мы долго надеялись, что значок этот золотой, и если наступят черные дни, то сможем загнать его за страшные деньги.

В ресторане Татьяна заказала по одной порции каждого кушанья. У нее до сих пор хранится наш счет. На пожелтевшей бумажке еще можно разобрать каракули официанта — молодого смазливого армянина.

В счете перечислены бамбуковые ростки, трепанги, икра каракатицы, бульон из ласточкиных гнезд, морской гребешок и утка по-пекински.

Из всего этого мы смогли съесть только по кусочку морского гребешка, который напоминая маринованные белые грибы с укропом, и утку по-пекински.

По поводу остальной еды Татьяна категорично заявила, что это страшная гадость и что она была о Мао Цзедуне гораздо лучшего мнения. И что если и значок окажется не золотым, то она окончательно разочаруется в Великом Кормчем.

Когда вошел он, все ресторанное пространство с разношерстной публикой, с озабоченными собственной выгодой официантами, с золотыми драконами и иероглифами, с китайскими фонариками и сизым папиросным дымом свернулось и, как в гигантскую воронку, устремилось в него.

Он был в темно-синем, почти черном капитанском кителе и в восхитительно кремовой рубашке… Я не могу спокойно видеть эти морские рубашки, напоминающие мне мои любимые чайные розы. Ох, знали бы капитаны, за что я их люблю!

Рядом с ним были еще двое капитанов, но поначалу я их просто не увидела.

Он остановился в расписных красных дверях и посмотрел в зал с таким видом, словно хотел сказать: «Ну что, заждались? Вот он я! А вы не верили, что я приду!» Головы всех сидящих, словно по команде, повернулись в его сторону.

Скупым движением руки он подозвал метрдотеля, грузного, представительного мужчину, который уже сам, без зова, трусил к нему, лавируя между столиками со слоновьей грацией.

Отдав необходимые распоряжения, рыжий капитан, прищурившись, оглядел зал с видом охотника, высматривающего дичь в собственных угодьях. Дойдя взглядом до нас с Татьяной, он удовлетворенно кивнул и, как мне показалось, еле заметно улыбнулся в мой адрес.

Было уже часов девять, и все столики в ресторане были заняты, но для рыжего капитана тут же вынесли свободный и поставили около низенькой эстрады, где оркестранты, не переставая играть, косились на нового посетителя и обменивались многозначительными взглядами.

Однако капитану не понравилось местоположение столика, и он заставил перенести его таким образом, что он оказался рядом с нашим.

Только после этого капитан, сверкнув новым орденом Ленина на кителе, прошел через весь зал, но не к приготовленному для него столику, а к оркестрантам, и что-то зашептал в ухо совершенно лысому коротышке скрипачу, на что тот несколько раз согласно, с пониманием, кивнул. Капитан что-то незаметно сунул ему в карман и сел за свой столик, который наш официант Сережа уже уставлял целой батареей бутылок.

И только тут я заметила, что рядом с рыжим еще два капитана. Один атлетического сложения черноволосый красавец со сладкими греческими глазами и другой, симпатичный, неторопливый, больше похожий на инженера или ученого, как впоследствии и оказалось.

На кителях у обоих также сверкали новенькие ордена. Кажется, они назывались орденами Трудового Красного Знамени. Там сверху был такой флажок, а в середине — золотые серп и молот. Впрочем, может быть, я что-то путаю.

Надо сказать, что за последний год это был первый мужчина, на которого я посмотрела с интересом. Когда завязались наши жутковатые отношения с Наркомом, то, естественно, он занимал все мое воображение без остатка, но, если б даже мне кто-нибудь и понравился, я все равно боялась бы лишний раз взглянуть на него. На другой же день это стало бы известно Наркому.

Много позже я поняла, что это просто особенность моей натуры: я никогда не искала других приключений, пока находилась в близких отношениях с кем-то. Даже если эти отношения уже пошли на убыль. Было, правда, исключение, но до сих пор у меня от него неприятный осадок…

Музыканты заиграли «Одесский порт», очень модную в ту пору песенку. Рыжий благосклонно кивнул скрипачу, и тот неожиданным баском запел. В том месте, где должны быть слова «Мне бить китов у кромки льдов, рыбьим жиром детей обеспечивать…» он пропел «Им бить китов» и сделал подбородком в сторону капитанов.

Когда песня кончилась, капитаны поднялись и направились к нашему столику. Разумеется, впереди был рыжий.

— Китобои! Орденоносцы! — воскликнул он на весь зал. — Если вы сейчас же не познакомите меня с самой красивой девушкой города Москвы и ее прекрасной подругой, я буду считать свой праздник омраченным, а вас перестану называть друзьями.

Говоря это, он смотрел на меня в упор.

— Девушки, — выступил вперед похожий на ученого, — разрешите вам представить самого знаменитого китобоя планеты, капитана-гарпунера Сидора… Тьфу ты, черт! То есть Александра Дровяка!

— Бедные киты… — шепнула Татьяна.

— Очень приятно, — церемонно сказала я, протягивая руку, которую рыжий с жадностью схватил и начал больно тискать в своей жесткой ладони, — Маша. А это моя подруга Татьяна.

— Девчонки, — сказал рыжий, не отпуская моей руки, — мы сейчас из Кремля. Там нас награждали! Давайте отпразднуем это вместе! Не каждый день ордена дают! Правильно, Люсик? — спросил он у интеллигентного, которого, как это позже выяснилось, на самом деле звали Леня.