Мысли обладают весом. На душе у Андрея стало совсем тяжело. Небосвод провинциального города, казалось, вдавил ему голову в плечи.
Тропинка вывела Андрея к водоёму, похожему на озерцо. Заводской отстойник. Место, где мёртвая после технологического процесса вода пыталась, соединившись с подземными ручейками, стать хоть немного живой. И тогда её бы опять пустили омывать внутренности бездушных машин.
В другой раз, Андрей не стал бы задерживаться здесь. Но теперь рыжие камыши торчавшие у берега… Красноватый лёд, видимый в обметённой ветром проталине… Болезненного вида птица, клевавшая что-то похожее на обугленный кусок жжёного полиэтилена. Теперь всё это странным образом гармонировало с его душевным состоянием.
Такая же мерзость!
Андрей опустился на корточки и положил смятые фотографии на снег. Поджёг их и смотрел, как красное пламя с ядовитым жёлтым дымком пожирает вещественное доказательство преступления Аркаши. Андрей втоптал в снег чёрный пепел.
Птичка на ветке ближнего к нему дерева посмотрела глазками бусинками, прокричала что-то и вспорхнула в воздух.
– Мой брат сумасшедший извращенец, – прошептал Андрей, глядя вслед летящей птице. – Так и передай всем.
Андрей вспомнил про слова Насти о странных взглядах Аркаши. Всё встало на свои места.
Нужно успокоиться, нужно переждать эту бурю в душе. Спрятаться на время в бомбоубежище своего сердца, пока самолюбие объявляет войну младшему брату. Пока самолюбие требует его немедленной смерти. Немедленной и мучительной!
Нужно отвлечься, чтобы не натворить дел…
Андрей встал с корточек. Захотелось отлить, и он оглянулся в сторону дороги. Никого. Да и кому взбредёт в голову гулять возле такого гиблого места?
Андрей не удивился бы, если и счётчик Гейгера тут зашкалил бы.
Андрей отошёл в сторону от тропы и расстегнул ширинку. Вдруг всплеск воды привлёк внимание Андрея. Звук был такой, будто рыба плюхнулась в воду. Если в отстойнике завелась рыба, не иначе у неё две головы и три хвоста, а на такое стоило бы посмотреть.
Андрей вздрогнул и буквально в паре метров от себя увидел мужика в одежде такой старой, что он сошёл бы скорее за бомжа, чем за рыбака.
Судя по снастям, раскиданным на берегу, это был самый настоящий рыбак. Бомж – рыбак!
Андрей был сейчас рад всему, что отвлекало от мыслей об Аркаше.
– Ничего, ничего! Не обращайте на меня внимания, – сказал бомж – рыбак. – Писайте на здоровье. Кто сюда приходит с дороги, тот непременно писает. Я уже привык и не удивляюсь.
– Здрасьте, – кивнул Андрей. Подумал, что стыдиться, в общем-то, нечего, спокойно доделал мокрое дело и застегнул ширинку. Прошагал по тропинке до водоёма. – Это не опасно? Ловить рыбу в таком месте?
– Опасно, но что поделать? Кушать то хочется.
– Что и рыба есть?
– Ага, – улыбнулся мужик. Поднял над головой пятилитровую обрезанную бутыль. Там наворачивало круги штук пять чёрных рыбёшек, похожих на пиявок.
– Страшные какие, – покачал головой Андрей. – Неужели здесь поймали?
– Нет, с собой принёс, – ответил бомж – рыбак и рассмеялся.
– А что это за рыба?
– Ротанчики, – любовно ответил мужик.
Повисло молчание. Андрей развернулся и пошёл обратно по тропинке. Услышал за спиной.
– А может, искупаться хотите?
– Я что на идиота похож? – обернулся Андрей.
– Говорят в заводских отстойниках вода волшебная. Захочешь утонуть, не утонешь – всплываешь, – настаивал, улыбаясь, бомж рыбак. Он дёрнул за лесу, намотанную на палец. Потащил, часто двигая локтями, и вытащил очередную рыбу – пиявку.
– Эта рыба радиационная. Вы рискуете здоровьем, – сказал Андрей, – Здесь ночью всё светится, наверное.
– А то приходите на крещение? Я лунку пробью, искупаетесь, – настаивал бомж – рыбак.
– Да ни за что в жизни, – пробурчал Андрей, развернулся и пошёл по тропинке. Один раз он оглянулся: бомж – рыбак махал ему рукой в перчатке с обрезанными пальцами.
Андрей подумал, что все бомжи, все ущербные люди в чём-то походят. Сначала они улыбаются тебе приветливо и жалостливо… Как Аркаша. Как этот бомж. А стоит накормить их едой или хотя бы одарить вниманием, как они начинают гадить тебе на голову.
Почему?
Да, потому что завидуют!
Стоит тебе помочь такому человеку, как он начинает тихо тебя ненавидеть. Потому что, помогая, ты как бы говоришь во всеуслышание: вот ущербный человек, а вот я – нормальный и хороший. В этот момент рождается зависть больного к здоровому. Голодного к сытому…
Потом убогий человек скалит зубы и начинает наглеть. Советует тебе искупаться в проруби заводского отстойника на крещение. Или фотомонтажом приделывает голову твоей жены к обнажённым телам красавиц из «плейбоя» и любуется на них.
Сколько ещё работяг видели фото псевдо Анастасии?
Андрей представил, как Аркаша показывает фото на дверце и говорит чумазым соседям по ящику: «Видал, цаца какая? Брательника моёго жинка!». Работяги скалятся, любуются, цокают языками, касаются полиграфии грязными пальцами, говорят восхищённо: «Вот чо творит, сучка…»
Ненавижу!
Андрей шёл мимо чёрного пятна на белом снегу, где он растоптал пепел мерзких фотографий. Он остановился, и осатанело, как конь копытом, стал бить ногой землю.
«Андрей, ну помоги мне, ну что тебе стоит…» – звучали в голове слова брата из детства. Андрей слышал их и бил мерзкое чёрное пятно ещё сильнее.
Господи! Это не может происходить со мной. С нами. Сколько общих праздников. Сколько разговоров на кухне. Под чай, под кофе, под водочку… Сколько откровенностей, сколько тепла. И всё это время он только и думал, что о Насте.
Господи Всевышний, как же ты допустил это?!
Глава 11
Вечером дома Андрей смотрел с Настей телевизор в гостиной, и не замечал смысла мелькающих на экране со скоростью двадцать четыре кадра картинок. В груди Андрея что-то происходило.
Он вспомнил, как спросил священника после крещения: а у меня вот здесь, – он показал на середину груди, – что-то щиплет иногда и ноет… Что это может быть?
«Что это? – Священник посмотрел на него долгим взглядом и ответил, пожав плечами, – Душа. Что ж ещё?».
Сейчас душа буквально орала от боли. Андрей чувствовал себя Каем, в грудь которого прилетел маленький ледяной осколок. Ему стало холодно, и он снял плед с кресла, набросил его на ноги. Несколько минут сидел, неподвижно уставившись в телевизор, пока плед не съехал на пол. Андрей встал и прошёл к окну, открыл форточку.
За его действиями наблюдала Анастасия. На её коленях лежал садовый журнал открытый на странице с садовыми гномами. Настя смотрела журнал так же, как муж телевизор. Не понимая смысла.
В форточку залетал холодный воздух. Андрей укрыл ноги пледом и изо всех сил делал вид, что увлечённо смотрит телевизор. Он стал комментировать происходящее на экране.
Всё бы ничего, да только за пять минут он раз сорок переключил каналы. Анастасия тревожно взглянула на него, но ничего не сказала.
Андрей выключил телевизор, спросив у жены
– Ничего, если мы в тишине посидим?
– Ничего, – Анастасия пожала плечами.
Андрей пытался найти удобное место на мягкой тахте и не мог. Болела шея. Он принимал другое положение и вдруг прихватывало поясницу. Он выпрямлял ноги, и большой палец тянуло судорогой. Андрей лёг на живот, взглянул на ковёр на полу, потом на Анастасию.
– Насть, на ковре такой слой пыли…
– Какая может быть там пыль, Андрей? – нахмурилась Анастасия, отложила журнал в сторону, встала и закрыла форточку. Повернулась к мужу и спросила. – Что с тобой?
– Эти взгляды Аркаши… Насть… Ну…
– Ай, – Анастасия махнула рукой. – Я тысячу раз сама пожалела, что наговорила на Аркашу. Я ведь не уверена ни в чём. Так, спиной что-то чувствуешь. Прости меня…
– Ну-у-у, – Андрей не знал даже, что сказать. Услужливая память подбросила один из снимков коллекции Аркаши.
– Мы должны любить людей. Каждый человек выполняет какую-то функцию. Как в природе, если уничтожить волков, то нарушится природный баланс… – говорила Настя. – Если поубивать всех шакалов? Кто будет жрать падаль?
