По коленям Макса, блаженствуя, стекала Манечка: хвост до пола, лапы и голова неприлично раскинуты. Он почесывал ей подбородок, помня эту эрогенную зону ещё со времён Маниного котятства у Эммы Эрнестовны.

— Я приехал за тобой, Ангел. Эмма опять в больнице. Боюсь, что шансы её не велики.

— Ты на машине?

— Да. Я вызвался доставить тебя и твой отец силком запихнул меня в свой Мерс. Мою малолитражку он называет ведром с гайками. Пожалуй, едем помолясь.

Лена быстро собралась, надев спортивный костюм и кинув пару платьев в сумку. Разложила еду по кошачьим мискам и поцеловала четыре мордочки подряд. Энни к трапезе не вышла. Не зная номер телефона новой Аниной работы, Лена оставила ей записку. У самой двери их перехватил затрезвонивший аппарат.

— Анька? Где ты? Аня, я уезжаю домой. Папа прислал за мной Макса, он на машине. Аня, ты меня слышишь? — Лена сорвалась на крик. — У Эммы приступ, все наши в больнице! Аллё, Аня?…

Макс взял из рук девушки сумку и жестом показал, что будет ждать в машине. Аня в это время настаивала забрать Сабину у тётки — малышка во всю наслаждалась "клубничным сезоном". Вырвать её с грядки будет очень трудно. Да и зачем?

— Лена, это важно. Просто подведи девочку к кровати и всё…

Она вдруг поняла зачем. Кажется, Анька нашла решение.

— Я попробую…

И как это самой в голову не пришло — Сабина здорово смахивает на монашку Варю в детстве. Тёмненькая, упрямая. Чуть что не по ней — губы в ниточку, глаза в щелочки и фиг слова допросишься! Голос крови что ли?

Мягко шелестя кроссовками по траве, Лена направилась к машине. Старый добрый "мерин" двести тридцатой модели пленял прохожих низкой посадкой и броским цветом металлической вишни. Борис Егорович любил его как друга, и придерживая новенькую "Ауди А-6" в гараже, серьёзные поездки доверял проверенному дорогами и авариями мерседесу.

— Ждёшь?

— Жду, — Макс пренебрёг правилами приличия и открыл подруге дверь прямо из салона.

— Едем к Тане за Сабиной, — Лена плюхнулась в бархатное сиденье и вытянула ноги.

— О кей. Хочешь порулить?

— Не сейчас. У нас мало времени.

Макс повернул ключ зажигания, заставив вспыхнуть многочисленные приборы в салоне, оформленном под дерево, подмигнул Елене и сплюнул через левое плечо: "Тогда с богом!"

Они оба знали, что это случится сегодня и испытывали странную неловкость: первый раз и ни малейшего понятия с чего начать.

— О чем ты думаешь?

— Я? О ключе…

— Ключе? Каком ключе?

— Мне бы очень хотелось запереть дверь и выкинуть ключ в окно.

— Почему?

— Чтобы быть с тобой как можно дольше…

Аня пододвинулась к нему, вплотную вжавшись в широкое плечо. Марк вздохнул и улыбнулся ей, склонив голову, лаская глаза глазами. Безумно хотелось раскинуть руки и крепко обнять его всего. Мешала робость. "Женщина не должна первой бросаться на мужчину, — нашептывал рассудок, — всё произойдет само собой…" Но ничего не происходило.

— Когда ты последний раз занимался любовью?

— Не помню. Очень давно.

— Так стыдно, у меня нет опыта в этих делах…

— Здесь важен не опыт. Иди ко мне!

— Как?

— Сядь ко мне на колени.

Аня от волнения запуталась тапкой в пледе. И ноги ещё затекли! Она прыснула в ладошку.

— Чему ты смеёшься?

— В эротических фильмах всё так красиво преподносится. А в жизни не получается… Кособоко как-то!

Марк взял её руки в свои:

— Фильмы — монтаж. Десять дублей с одним более-менее удачным.

Её пальцы взмокли и слегка дрожали.

— Расслабься…

— Как?! — от волнения Аня кричала.

— Я помогу тебе, — тыльной стороной ладоней он провел по её оголённым рукам от кистей к плечам, едва задев грудь кончиками пальцев. Соски предательски набухли, просочившись наружу сквозь ткань футболки. Марк откинул с худенькой шеи тёмные шелковые пряди и осторожно погладил впадинку между ключицами. Она опять тихонько засмеялась.

— Что-то не так?

— Прости, это нервы. И щекотно немножко!

Чувствуя её напряжение и скованность, он догадывался, что девушка анализирует каждое своё движение. Как освободить её из пут сознания?

— Хочешь, выключим свет?

— Давай! — Аня согласилась, не раздумывая, соскочила с его колен и бросилась к выключателю.

В летних сумерках есть своя прелесть — окружающие предметы становятся неясными, расплывчатыми, увеличиваются в размерах. Она словно ослепла. Спотыкаясь, брела туда, где Марк слился с очертаниями дивана. Неожиданно он вырос ей навстречу. Аня по-щенячьи ткнулась носом в его теплую упругую грудь, спрятала в ней лицо и выдохнула:

— Я давно люблю тебя и ничего не могу с этим поделать.

Он поцеловал её волосы, лоб, глаза. Нашёл губами губы… Прикосновения были нежными, медленными и поверхностными. Шаг за шагом они будили в девушке потребность ощутить нечто большее. Нечто… Она инстинктивно потянула его рубашку вверх, намереваясь добраться до кожи — он продолжил это движение с её футболкой. На молнии джинсов Анино дыхание участилось. Она почти задохнулась. В голове пульсировали желания, о которых раньше и не подозревала. Колени подгибались, стопудовыми гирями тянулись к полу — губами и глазами ей было необходимо помогать непослушным пальцам справиться с заевшей молнией.

— Я схожу с ума! Боже, Марк… Что со мной? Я думаю, как развратная женщина!

— Нет! — он тоже дышал прерывисто. — Это нормально. Ты… очень милая… А-аня, не бойся себя…

Их пальцы сплелись, довершив начатое…

Они стояли рядом в полной темноте, лишь слабо мерцал кусочек белого хлопка на его бёдрах. Аня была полностью обнажена. Ей не давали покоя горячая влага, заполнившая промежность и ноющая боль внизу живота.

— Я должна это снять с тебя сама? — она дотронулась до мягкой ткани.

— Если ты этого хочешь…

— Да…

Резинка не поддавалась, цепляясь за что-то большое и крепкое. Аня отогнула её пальчиком, просунула внутрь руки, и, стараясь не касаться, выпустила "это" на волю…

Целуя Аню при встрече, он всегда держал эмоции под контролем. Так, на всякий случай. Она ему нравилась и очень, но перед глазами возникала Нина, осколки любви к ней впивались в душу, заставляя кровоточить старые раны. Кто сказал, что любовь окрыляет, делает человека сильным? Его это волшебное чувство превратило в раба чужой прихоти. Потом сломало, надолго лишив смелости вновь полюбить и довериться кому-то. Нина была старше на три года. В семнадцать лет трёхлетний разрыв казался длинной дистанцией. Она уже успела встать на ноги: закончила медучилище, зарабатывала деньги в поликлиннике и самостоятельно снимала жилплощадь — комнату в нежилой трехкомнатной квартире. Красивая, дерзкая, Нина ночами учила его любить себя. Целый фейерверк страсти вулканировал в этой женщине с наступлением темноты. И затихал к утру. Она была ненасытна. Сейчас, спустя годы, Марк понял, что не секс привязал его к ней намертво, а потребность быть нужным. Пусть даже так. Отец — непререкаемый авторитет — на протяжении всей жизни относился к нему сурово. Это стало особенно заметно с рождением Ромки. Больной и слабый, малыш забрал всю нежность и внимание себе. Эдуард Петрович возился с ним часами, трепетная улыбка не сходила с губ. А старшему оставался строгий взгляд и бесконечная усталость занятого человека. В отличии от брата, Марк боролся за благосклонность родителя и маленькие победы на этом поприще выливались в большие праздники души. Подросший Ромка и Лилечка всячески стремились исправить положение собственным участием: она была его исповедальней, жилеткой для невыплаканных слёз, а братишка — славный верный друг и собеседник. Появление Нины в жизни Марка они оба восприняли с оптимизмом. Ромка окрестил её Нинелью, точно и ёмко, как портрет. Реакция отца до сих пор остаётся загадкой. После знакомства с девушкой, он ухмыльнулся и сказал, обращаясь исключительно к жене: "Увлечься подобной… Наверное, это у нас семейное. Уж не знаю, рок ли над нами тяготеет или гены сходят с ума? — и добавил Марку: — По крайней мере, предохраняйся!" Лилечка после его слов тихонько исчезла из комнаты.