— Ты думаешь, что…

— Семь бед — один ответ… Если ты знаешь, куда они спрятали картину, не попробовать ли для разнообразия выкрасть ее обратно? — предложила Алена.

Я встал и не колеблясь побежал к ограде замка.

— Рискнем!

Я подсадил Алену на стену, забрался вслед за ней по ветвям, и вскоре мы неслись по лесной тропинке к даче министерского шофера. Мы были примерно на полпути к цели, когда из лесной чащи послышался тихий свист. Словно по команде, мы плюхнулись на землю.

Свистевшим грибником был не кто иной, как водитель «Татры-603», что на прошлой неделе привезла нам профессора Никодима. К счастью, он удалялся в глубь леса. Как только его рулады стихли вдали, мы оставили укрытие и помчались дальше. Теперь перед нами стояли две задачи: как можно быстрее добраться до дачи и каким-то образом в нее проникнуть.

Казалось, все получается так, как мы задумали. Окошко комнаты, из которого ночью высунулся владелец домика, встречая бессовестную художницу, было распахнуто настежь.

Перепрыгнув через заборчик, короткими перебежками мы добрались до окна. Кругом стояла прямо-таки торжественная тишина, поэтому мы не спеша выпрямились и заглянули в комнату.

— Я сейчас влезу, — шепотом сказала Алена. — А ты карауль и, если что, лай по-собачьи.

— Идет, — согласился я. Собачьему тявканью я подражал мастерски. — Главное, ищи картину в узкой раме. Может, ее еще не развернули и она так и стоит перевязанная веревкой.

— Ясно, — кивнула Алена и с моей помощью взобралась на подоконник. Немножко побродив по комнате, она высунулась из окна: — Здесь ничего похожего нет, пойду посмотрю в доме.

Дверь со страшным визгом открылась, и Алена исчезла. Я оглядел местность вокруг дачи — казалось, все спокойно. Нигде ни души, как сказала бы моя мать. Но вдруг…

— Попалась, воровка! — загремел в доме мощный голос, и застигнутая врасплох Быстроножка вскрикнула.

— Теперь, значит, в домах промышляешь, дрянь ты эдакая! — выругался кто-то и внезапно перешел на визг: — А-а-а-й, паршивка, так ты кусаться и царапаться! Ах ты воровка!..

— Сами вы воры! — вопила Алена. — Отдавайте украденную картину, разбойники! А-а-а-а, больно…

Вдруг голос ее стал тише, но все-таки я расслышал:

— Лойза-а-а, беги за Стандой, меня в чулане заперли, беги, Лойза-а-а…

Из дома донесся топот, и какой-то человек ринулся прямо на меня.

Я бросился к лесу, но, как только меня прикрыли деревья, от хижины раздался выстрел из дробовика, обрушивший на меня дождь сосновых иголок.

— Шайка хулиганов, воровской сброд! — неслось мне вслед.

Я мчался в замок. Если бы кто-нибудь засек время, наверняка мне бы засчитали мировой рекорд по бегу на средние дистанции среди школьников.

Я влетел во двор замка на такой скорости, что даже Толстая торпеда испугалась и визгливо заскулила.

— Ты что, спятил? — окликнул меня Станда, который сидел на лестничной клетке и, отщипывая от краюхи хлеба, спокойно ел.

Тонда оторвался от кофейника с молоком и спросил:

— Уж не гнались ли за тобой градиштьские «фиалки»?

Мишке не терпелось узнать, куда подевалась Аленка, но я только хлопал глазами и хватал ртом воздух. Спокойно продолжая свой запоздалый завтрак, Станда буркнул что-то о психе, который последнее время совсем заморочил ему голову, и тут наконец я, заикаясь, выдохнул:

— А… Але… Алена за… заперта на даче.

— Хм… Этого следовало ожидать, — хмыкнул Станда, а Толстый волк истолковал мое заикание по-своему.

— Я знал, что эти «фиалки» не дадут нам покоя. Вчера они хотели меня сцапать, только руки у них коротки, правда, Крошка? — Тонда поставил пустую посудину на паркет и бросился прямо к воротам. — Так мы идем их лупить или как?

— По… Подожди, не туда! — крикнул я ему вслед. — Алена на даче у этого ворюги.

— Какого ворюги? — нахмурился Станда.

— Того самого, к которому удрала художница с картиной, — брякнул я, не сообразив, что выдаю тайну. — Бегите же, он там ее, наверное, лупцует…

— Постой, — остановил меня Станда, — ты кричишь, а нам невдомек, в чем дело. Выкладывай все, да лучше по порядку. И смотри не утаи опять чего-нибудь из присущей тебе скромности!

Он сунул мне под нос кулак, и я понял, что надо успокоиться, иначе ничего путного не выйдет.

— Ха, пусть его молчит, — осклабился Мишка. — Вот когда шерифа самого стукнут, тогда ему, может, и понадобится наша компания, только она уже — тю-тю!

— Я сейчас не намерен с тобой ругаться, — отрезал я и стал быстро рассказывать обо всем, что произошло за последние часы. — На этой даче, кроме водителя «Татры», был еще кто-то, — завершил я рассказ о недавних событиях и снова стал настаивать, чтобы все мы немедленно отправились на помощь Алене.

— Это точно, что тетка вынесла ночью картину? — спросил Станда.

— Куда уж точнее! — подтвердил я с полной уверенностью. — Она ведь потом говорила с шофером о портрете, который забрала у профессора.

Станда недоумевающе замотал головой и какое-то мгновение смотрел вдаль.

— Судя по описи, которую мы с профессором составили, ни одной картины вроде бы не пропало, — сказал Станда немного погодя. — Тебе не кажется, что в таком случае рассказ твой звучит весьма фантастично?

Пожав плечами, я сказал, что со зрением и слухом у меня все в порядке и что лучше всего будет, если мы отправимся наконец к даче, освободим Алену, а заодно поищем картину.

— И используем случай нашпиговать себе зады дробью, — добавил Тонда, криво усмехаясь.

По лицу Станды тоже мелькнула улыбка.

Дальнейшие мои мольбы и призывы я произнес про себя. В воротах затарахтел мотоцикл, и Ивана высадила из него ротмистра Еничека. Тот прежде всего поправил портупею и отстегнул кобуру. Потом велел Станде выкладывать все как на духу. Выслушав историю последних часов, молча почесал в затылке.

— Так что вы предлагаете? Проверить сперва нового реставратора или прямо отправиться на дачу?

— Сначала мы должны освободить Алену и спасти портрет! — почти кричал я.

— И вытащить тебя из каши, которую ты сам заварил, так? — дополнил Станда.

При этих словах милиционер важно кивнул.

— Я должен сообщить вам одну новость, — заговорил он. — И эта новость не очень-то согласуется с вашим подозрением. Воровская троица, о которой я вам вчера рассказывал, уже за решеткой. Их взяли сегодня ночью в музее. Не верится мне, что появился кто-то еще, хотя в этом замке всегда найдется чему подивиться.

Ротмистр оказался прав. Только он кончил, как заскрежетали железные ворота и во двор замка вступили наш старый знакомец и недавно попавший в неприятную историю пан Рихтр из Винтиц, двойник художника Швабинского.

— Ну-те, ну-те, с чем пришли? — воскликнул ротмистр Еничек, едва поздоровавшись с нежданным гостем. — Может, вам снова не дают спать старинные картины?

— Ну, стало быть, — протянул бородатый старик, преодолев некоторое замешательство и застегивая полотняный пиджачишко на верхнюю пуговицу. — Ну, стало быть, пан начальник, я видел, как вы мчались на мотоцикле, вот мне и пришло в голову…

— И что же вам пришло в голову? — поинтересовался милиционер. — Надеюсь, что-нибудь приятное?

— Что ж, может, и так, смотря с какой стороны посмотреть. Сидит это дело у меня в голове, и, если вдруг опять что случится, я бы не хотел, чтобы… — Двойник Швабинского замолчал.

— Ну-ну? — подбадривал его ротмистр, разыгрывая роль уверенного в себе хранителя замка, которому уже давно все известно, но он готов выслушать историю еще разок.

— Здесь в замке должна быть еще одна ценная картина — тициановский портрет старого мужчины. Настоящая редкость, гражданин начальник. — Старик Рихтр поднял палец, многозначительно глядя на милиционера и Станду. — Ей почти пятьсот лет, и она в прекрасном состоянии. Незадолго до конца войны она была у меня на реставрации, собственно, я подправлял только раму, которая немножко расклеилась, вот я и…