— Встань! — сердито крикнул мне отец.

— Да пусть сидит, не в суде ведь, — сказал товарищ Рабас, председатель районного национального комитета. И посмотрел на меня вполне миролюбиво, можно сказать, приветливо.

Когда я вошел в приемную, ноги у меня подкосились. Вообще-то дрожь била меня и раньше, от самого дома, и чем дальше, тем больше, но на ходу это не так заметно. Теперь, когда я сидел на скамье, ноги меня уже не слушались и все время подскакивали, как будто землю под ними слегка встряхивало. И я был ужасно рад, что могу не вставать: тогда эта трясучка не так бросается в глаза.

Люди, сидевшие за столом, выглядели не очень-то сурово, только отец смотрел жуть как строго и над переносицей у него прорезались две глубокие складки, что никогда не предвещало ничего хорошего.

— Ну-ка, Лойза, что это вам взбрело двери ломать? — послышался голос председателя сельхозартели пана Караса. — И надо же, именно вы! Ладно бы еще хулиганы какие, я бы не удивился, но вы? Как это вас угораздило?

Я тупо смотрел на него. Во-первых, в голове была ужасающая пустота, в горле пересохло, а во-вторых, я и впрямь не знал, что такое на нас нашло. Скорее всего, ничего и не находило, потому что, когда мы гоняемся друг за другом, мы ведь думаем только о том, как бы противника изловить или как от него убежать, если он сильнее, а больше ни о чем…

— Ну! — В голосе отца послышалась угроза.

— Не знаю.

— Значит, не знаешь, — кивнул головой товарищ Рабас. — А кто должен знать, если не ты? Ведь это же все-таки твоя компания, а? Ты у них… Как это там у вас?

— Шериф.

— Какая прелесть! Шериф! — вырвалось у отца. — Да ты хоть имеешь представление, кто такой шериф?

— Шериф — это я. А они — моя компания. Мишка, Тонда и Алена. Шериф должен быть самым хитрым, самым смелым, самым быстрым и вообще самым-самым.

— Шериф — это тот, кто стоит на страже порядка и закона, вроде нашего милиционера, а ты, вместо того чтобы быть для остальных примером, озорничаешь! — снова взорвался отец, побагровев от возмущения.

— Значит, я не милиционер, — рассудил я. — Шериф — да, но не милиционер…

— Так мы ни к чему не придем, — сказал товарищ Рабас. — Мы должны знать все как было, по порядку. Расскажи-ка нам, с чего все началось.

Что ж, была не была.

Все началось во второй половине дня. Наш класс отпустили на час раньше, потому что к директору приехали гости из Вены. У нас появилось свободное время, о чем дома не знали. Такое бывало, только когда случалось что-нибудь непредвиденное. Чрезвычайные происшествия мы всегда ужасно любили, тем более в такое время, за неделю до каникул.

Недалеко за нашей деревней есть гора Градец. Гора как гора. Лес, скала, остатки древнего городища, ручей. Среди сосен, елок, дубов и берез растет всего понемножку: земляника, черника, сыроежки, подберезовики, порой и белый попадется, а позже поспевают малина и ежевика. Лесными орехами мы кормим белок, грызем их и сами. Внизу, на опушке, в зарослях колючего кустарника, опутанного вьюном, устроила себе потайное гнездо курица, удравшая из ближайшего птичника, — это гнездо мы держим в полном секрете. Когда в него ни загляни, всегда найдешь несколько яиц, самое меньшее по одному на брата, а то и по два.

Теперь вы знаете, где находится ранчо «Большое X». Это название я сам придумал. Нет, я знаю, что Америку этим не открыл, но более долгими раздумьями утруждать себя не стал. У братца на чердаке, за потолочиной, лежат брошюрки, которые мне читать не разрешается, а там много написано о разных ранчо, об их владельцах и о шерифах. Взять, к примеру, ранчо «Большое П». Это был такой хутор, обнесенный деревянными палисадниками. Владели им Том Паркер и его дочь Изабель. Но не о нем сейчас речь. Ранчо «Большое X» — это три уцелевших метровых стены бывшего городища, перекрытые позаимствованными где-то жердями, вербовыми прутьями и хвоей. В ограде — продолговатая дверца с висячим замком, пробираться в которую надо на четвереньках. Нас это вполне устраивает.

В тот раз — дело было после обеда, — за какие-нибудь пять минут обежав деревню, мы сбили с дерева, что за старой мельницей, несколько дичков и забрались на Градец возле птичника. Но только я успел вскарабкаться наверх и вылезти на поляну, как стало яснее ясного, что в нашей сторожке кто-то похозяйничал. Перед входом валялось все наше добро: старый Мишин граммофон с ручкой, будильник с двумя звонками, принадлежавший Алениному дедушке, мой лук с разноцветными стрелами, котелок и сковородка из хозяйства Тондиных родителей и тому подобное. Из ветвей, заменявших потолок и крышу, поднимались облачка голубоватого дыма. Внутри кто-то курил из нашей индейской трубки, празднуя ограбление ранчо.

— Горит! — взвизгнула стоявшая позади меня Алена.

Она закричала бы еще громче, не прикрой я ей рот ладонью.

Но визг ее уже проник сквозь стены и стал для тех, внутри, сигналом тревоги. Прежде чем мы с Мишей успели обежать поляну, усеянную глыбами из развалин некогда существовавшего городища, и перекрыть выход, как оттуда выскочили два незнакомых парня и со всех ног бросились направо за угол.

Нам это было на руку, потому что так можно было угодить только на вершину десятиметровой скалы. Туда мы и устремились, рассчитывая, что беглецы выскочат либо прямо на нас, либо на Тонду и Алену. Вряд ли они отважатся прыгать вниз.

Парни и не думали прыгать. Из всех возможностей они выбрали наименее опасную — рванули в сторону Алены и Тонды. Дохлячкой Алену не назовешь, но она всего-навсего девчонка — ноги быстрые, а мускулов никаких. Да и у Тонды задача была не из простых: удержать в вертикальном положении свои собственные семьдесят килограммов, — где уж там поставить подножку бегущему! Хулиганы пронеслись мимо него, как беговые лошади, саданули его в бок, а он и плюхнулся в траву. Алена попыталась было тоже преградить им дорогу, и это ей удавалось, пока они не углубились в лес, а там ей пришлось туго: надо было выбираться из подлеска.

Мы с Мишей петляли меж елей, чтобы как можно скорее добежать до края молодого леска — к калитке в проволочной ограде птичника. Только здесь они могли выскользнуть: с другой стороны домика были ворота, тоже, разумеется, не запертые. Мы вбежали в калитку, и сердца наши колотились так, что отдавало в шею: во-первых, оттого, что мы мчались как сумасшедшие, а во-вторых, от радости! Незваные гости здесь еще не появлялись!

— Ворота! — крикнул я Мишке.

Мы бросились за курятник, притянули к себе створки ворот и защелкнули в петле замок, который болтался без употребления. Птичница пани Мразова такими пустяками не занималась.

Только мы успели спрятаться за угол, как из-за дома вылетели оба парня, вооруженные еловыми палками. Направлялись они, разумеется, к воротам. Мы преградили им путь в ту самую минуту, когда они, заметив замок, убавили ходу.

— К чему такая спешка, незнакомцы? — спросил я спокойно, в точности как это сделал Том Паркер, когда поймал за своим ранчо «Большое П» двух грабителей.

— Сгинь, а то получишь, — бросил тот, что повыше, подтягивая джинсы. И так выпятил грудь, что под расстегнутой рубашкой стали видны его жалкие мышцы.

Я повыше засучил рукава, давая ему понять, что намерен помериться с ним силами, — пусть только сунется.

Мишка тем временем шаг за шагом наступал на другого парня, ласково приговаривая:

— А ну, подойди поближе…

Но ни один из них не тронулся с места. Дав задний ход и с каждым шагом все прибавляя скорость, они двигались задом наперед и уже почти перешли на бег. Затем вдруг повернулись, намереваясь ринуться в лес. Но в калитке, где не было замка, уже возникла еще одна преграда — Тонда и Алена, вооруженные дубинками.