Футбольный сезон вообще длится, как лето в дошкольном или раннем школьном детстве. А уж когда в него еще вмещается чемпионат мира, то и годы спустя его трудно мысленно очертить. И ты сам, заинтересованный, но все-таки сторонний наблюдатель, настолько бываешь перегружен впечатлениями, что позднее сомневаешься: в один ли год все впечатавшиеся в тебя события вселились? И те, кто непосредственно действовали в нем, воспринимались в разных измерениях: одни во всемирном масштабе, другие во внутреннем, но ведь тоже принадлежащем истории и, главное, судьбе календаря. Впечатление усиливалось и тем, что игроков сборной (и Валерия Воронина в их числе) освободили от матчей чемпионата страны — и они жили особой жизнью. И со своими клубами они практически не соприкасались.

Чемпионат мира в Лондоне. Тренер Морозов, вероятно, сообразил, что при Бескове Воронин оба раза здорово сыграл с итальянцами.

Помню Валерия, пришедшего на матч «Торпедо», кажется, с «Шахтером» в компании партнеров по сборной, — из ложи с угла Северной трибуны (играли на стадионе «Динамо») он приподнятым к предплечью кулаком желал удачи уходящему в тоннель после разминки Валентину Иванову. А тот энергичным жестом изобразил удар по бильярдному шару.

Возможно (хотя сомневаюсь), он испытывал некоторую неловкость перед «Кузьмой» из-за того, что вот и наступил момент, когда они в сборной не вместе… До весны шли разговоры о том, что Иванова в сборную вернут, соединив со Стрельцовым, — мысль о Стрельцове не оставляла болельщиков. И дальнейшее показало, что в нашей стране все — не все, но некоторые мечты сбываются. И чудеса изредка случаются.

Игроки сборной, прибывшие на матч чемпионата страны в качестве гостей, казались, конечно, не инопланетянами, но что-то нездешнее в них невольно проглядывалось. И Воронин, как всегда, лучше других в этой привилегированной группе смотрелся. Но вряд ли на душе у него было совсем спокойно. Впервые за все годы пребывания в сборной непременность его пребывания в ней ставилась под сомнение. Тренер сборной Николай Морозов почти не скрывал, что делает ставку на киевлянина Сабо, а на вопросы журналистов раздраженно отмахнулся: «Плох ваш Воронин».

Валерий успел привыкнуть к тому, что тренеры доверяют ему, как профессионалу (Марьенко после игр обычно говорил Воронину: «Спасибо, профессионал!») И вдруг «Петрович» (Морозов) не хочет понять его нежелание форсировать форму. Противится желанию Воронина готовиться по собственной программе.

В Лондон он уезжал без гарантий на место в основном составе. И, действительно, против Кореи Воронин не играл. А выигравший состав, как известно, не меняют. И всем стало ясно, что и с Италией играть он не будет. Тем более, что накануне матча его делегировали на какое-то представительство, куда посылают тех, кто в предстоящем матче не занят и слегка может расслабиться — сигарету, допустим, выкурить. И вдруг уже вечером, накануне отбоя, Морозов говорит ему: «Готовься!» Морозов, вероятно, сообразил, что Воронин при Бескове оба раза здорово сыграл с итальянцами — и глупо будет не бросить опыт этот в топку.

Воронин никогда не рассказывал про ночь перед матчем — может быть, и заставил себя заснуть (к таблеткам от бессонницы он уже тогда начал привыкать), а может быть, и мучился бессонницей. Но на игру с итальянцами он вышел в лучшем своем виде — и доказал бессмысленность морозовских сомнений и придирок.

…Второй подряд чемпионат мира Пеле не дали играть — начиналась бесконечная полоса осознанной жестокости в футболе. Беспощадная грубость по отношению к талантливым форвардам существовала, в общем-то, всегда. Не надо очень уж далеко ходить за примерами. В нашем послевоенном футболе главенствовали два стойких мифа — о Федотове и Боброве. Но истинные свидетельства о высочайшем классе Григория Ивановича датированы предвоенными годами, а «Бобер» в свою настоящую силу выступил в одном-единственном сезоне сорок пятого года. И мы о них судили по отдельным фрагментам, продолжавшим работу на легенду. И никто не мешал нам ненавидеть тех, кто исказил и укоротил жизнь в футболе Федотова и Боброва. А вот негра из Мозамбика, выступавшего за португальскую команду, никто особенно и не укорял. Изменился мир — и талант подчинялся в нем результату, которого добиваться поощрялось любой ценой. Пеле — хроника, изображавшая его уход с поля: убитый горем инвалид, закутанный в плед, под дождем, обошла весь мир — проклял всех виновников случившегося с ним и поклялся ни ногой больше на мировые чемпионаты. Этой клятвы он не сдержал — желание сделать все от него зависящее для возвращения своей стране титула превозмогло нанесенные ему палачами от футбола обиды. И в Мексике он играл за сборную Бразилии…

Я сейчас подумал, что Воронин — он, правда, не форвард, а игрок средней линии — практически избежал сколько-нибудь серьезных травм (про невидимую миру психологическую я ранее обмолвился) и какие могли быть сомнения в его долгой карьере футболиста.

Хотел сказать, что в отсутствие тяжело травмированного Пеле венгр Альберт и португалец Эйсебио баллотировались в главные герои лондонского турнира. Но это не совсем по отношению к ним справедливо — Альберт был лучшим на поле и в знаменитом, выигранном сборной Венгрии у бразильцев матче, где Пеле провел на поле от свистка до свистка, а Эйсебио и в присутствии великого форварда котировался как конкурент или возможный преемник.

Удачная игра Валерия Воронина в обороне против обоих форвардов автоматически выдвигала и его в герои Лондона. Журналисты радовались успеху своего любимца — и немедленно включили его в символическую сборную. Из борьбы с тренером и судьбой он вышел, казалось бы, абсолютным победителем.

В ресторане ВТО им, разумеется, тоже гордились. Со всех сторон ему расточали похвалы. Но понастоящему заинтересовала его в многоголосом разговоре реплика хорошего, однако, не слишком знаменитого артиста, покойного Вали Абрамова. Тот сказал, что Эйсебио не кажется ему великим игроком. Воронин протянул Абрамову руку: «Вы понимаете в футболе!» Ему тактически правильнее было бы, на взгляд некрупного человека, приподнимать Эйсебио, с опекой которого он справился. Но он-то оставался человеком крупным — и не хотел извинять себя за неудачу с Пеле…

Тот матч, на котором Валерий присутствовал в качестве почетного гостя, «Торпедо» проиграло «Шахтеру». Что же — проигрыши случались и при Воронине. Разница была лишь в самоощущении — уходил он в сборную из команды — прошлогоднего чемпиона, а вернулся в клуб, привлекающий зрителя громкими именами (Стрельцов, к тому же, разыгрывался — и разговор о привлечении его в сборную не раздражал начальство, а вынуждал искать пути, чтобы сделать его поскорее «выездным»), но по игре никак не претендующий ни на повторение успеха, ни на приближение к нему. От Воронина ждали чуда — не чуда, но влияния на происходящее в команде или с командой. А он выглядел безучастным или, может быть, просто усталым. В конце сезона в нем тоже вдруг почувствовалась осуждаемая им в Стрельцове «дремотная Азия», когда уровень игры зависел от настроения. И в списке тридцати трех лучших во второй раз после шестидесятого года (когда прощальная вежливость требовала почтить Юрия Войнова) его поставили № 2 (после Сабо) на месте правого полузащитника.

В игре лиги чемпионов против миланского «Интера» мяч, отскочивший от Воронина, влетел в сетку — Валерия никто не винил, а итальянские газеты, оценивая печальный для «Торпедо» эпизод, называли его не иначе, как великим Ворониным. Он сыграл на своем уровне, однако, если бы не досадный штришок, Валерия, пожалуй бы, и не вспоминали в связи с безусловно историческим для «Торпедо» состязанием — ведь маловыразительные весь сезон во всесоюзном турнире, они сыграли на равных со всемирно авторитетным клубом. И засчитай рефери Ченчер из ФРГ гол Бреднева, а мы по телевизору ясно видели, что мяч от перекладины опустился за линией ворот, — автозаводская команда прошла бы в следующий тур: «Интер» славился не атакой, а защитой, их тренер Эленио Эррера был признанным специалистом оборонительных построений… Перед матчем в Риме Бородин (директор ЗИЛа возглавлял делегацию) и Вольский взяли на себя ответственность за первый после заключения выезд Стрельцова за рубеж. Но волнения не прекращались, кажется, до мгновения, когда самолет пересек государственную границу. Опытный Озеров сидел около иллюминатора — и он-то и «прокомментировал» Стрельцову: «Все, Эдик, теперь ты выездной!»