Я не знаю, случайно или нет выбрано место для дома скорби, но символично то, что именно здесь, под сенью святителя Тихона Задонского, под его неусыпным покровительством в этом животворном уголке России нашли приют убогие и страждущие, нищие духом вечные дети земли.

Протянутая рука по-детски требовательная, и я в эту руку, пошарив по закоулкам карманов, высыпал незначительную мелочь, символичные деньги, осознав со стыдом и смущением, что это все, что у меня нашлось.

В дыму и гари от кашляющей и чихающей техники, от грейдеров, само­свалов, бульдозеров, следуя за всезнающими попутчиками, бочком, бочком, забирая влево от грохота и скрежета железа, асфальтного жирного чада, я оказался, как у Господа в горсти — в зеленой ложбине, под заросшей вековыми деревьями горой, из сердца которой бьет и бьет неиссякаемый ключ. Почему-то всплывают в памяти слова Иисуса из Евангелия от Иоанна: “…кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек: но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную”. Так говорил Спаситель из Назарета.

Из сердца горы истекает Святой ключ. Вода в ключе настолько холодна, что, опустив в нее руку, тут же выдергиваешь ее от нестерпимой ломоты в пальцах. Отфильтрованная многометровой толщей песка и камня, вобравшая в себя живительные соки земли, она чиста и прозрачна. Целебные свойства источника известны давно, сюда приходят и приезжают с бутылями и флягами, чтобы потом по глоточкам потчевать своих близких чудесной влагой Задонского источника, который в долгие часы одиночества наговаривал святителю Тихону вечные тайны жизни и смерти.

Вера в чудотворную силу этой воды заставила и меня зачерпнуть пригоршню, припасть губами и медленно, прижимая язык к небу, цедить эту сладчайшую на свете влагу.

После жаркого дня ледяная вода источника действительно вливает в каждую клеточку твоего тела силу и бодрость. Вон пьет ее большими глотками разгоряченный тяжелой физической работой дорожный рабочий в оранжевой безрукавке. Вода скатывается по его широким ладоням, по синеватым набух­шим жилам, скатывается на поросшую густым, с проседью, волосом грудь и застревает там, капельки путаются в волосах и светятся холодными виногра­динками в пыльной и мятой поросли.

Рядом, напротив источника, как таежная банька, в которой однажды в далекой Сибири выгоняла из меня опасную хворь старая кержачка, срублена небольшая купальня, где переминалась с ноги на ногу очередь желающих омыть свое тело живительной ключевой водой.

Веруй, и будет тебе! Вода источника обладает чудодейственной силой и может снять бледную немочь с болезного и страждущего по вере его. Если трижды осенить себя трехперстием и трижды окунуться с головой в его воду, как говорят люди в очереди, сосущая тебя хворь поглотится этой влагой и потеряет свою губительную силу.

Не знаю, как на самом деле, но, как говорится, глас народа — глас Божий, и я тоже стал в очередь.

Стоять мне пришлось недолго, в это время в купальню как раз заходила группа мужчин, и женщины, стоявшие впереди меня, подсказали, что и мне тоже можно войти в купальню с этой группой. Неумело, наспех перекрес­тившись, я нырнул во влажный полумрак. На уровне пола тяжело поблескивала темная вода в небольшом проточном бассейне, по бокам — маленькие, как в общественной сауне, раздевалки, открытые, с гвоздочками вместо вешалок.

Раздеваясь и торопливо крестясь, один за другим прыгали с уханьем и выныривали из бассейна с глухим постаныванием совсем на вид здоровые мужики, обнаженные и загорелые.

Тысячи маленьких стальных лезвий полоснули мое тело, когда я со сдавленным дыханием ушел с головой на дно, и вода сомкнулась надо мной. Трижды поднявшись и трижды опустившись на бетонное ложе бассейна, я, путая слова, читал про себя непростительно забытую с детства главную молитву всякого исповедующего веру во Христа — “Отче наш”. Суставы заломило так, что я, не окончив молитвы, пробкой выскочил из воды.

То ли от чудодейственной силы Тихоновского источника, то ли от его ледяной свежести действительно каждый мускул моего тела радостно звенел подобно тугой пружине. Легкость необыкновенная! Кажется, я навсегда потерял свой вес. В тот миг словно ослабло земное притяжение, и я, казалось, из-за одного нерасчетного движения могу взмыть к потолку.

Быстро натянув рубаху, я вышел из купальни на воздух, на вечер. Темная зелень деревьев стала еще темнее, прохладнее и таинственнее. Грохот машин и железа унялся, воздух очистился от смрада, выдыхаемого десятками стальных глоток тяжелой техники. Слышались отдаленные голоса людей. Кто-то звал кого-то к туристическому автобусу, плутая в тихом вальсе вековых стволов могучих деревьев — свидетелей Тихоновских таинств и чудотворения.

Было уже довольно поздно, и мне пора было возвращаться домой в село Конь-Колодезь соседнего района. “Волга”, наверное, уже ждала меня на спуске к источнику, а водитель, нетерпеливо посматривая на часы, поносил меня за медлительность. У него хозяйство, земля, жук колорадский, паразит, замучил, свиноматка на сносях… Жизнь! Поесть-то все любят!

Я поднял руку, чтобы узнать время, но на запястье у меня часов не оказалось. Часы были дорогие, японские, настоящий “Ориент”, игрушка, а не часы. Автоматический подзавод, водонепроницаемые — неоценимая вещь. Браслет с титановым напылением. Жалко, одним словом.

После меня в купальню прошла большая группа женщин. Ждать, пока они покинут купальню, и пошарить в раздевалке — безнадежное дело. Мне ничего не оставалось, как, вздохнув, направиться к машине.

Ну да ладно! Забытая вещь — примета скорого возвращения, что меня несколько утешило. Мне действительно очень хотелось побывать еще здесь, надышаться, наглядеться, омыть задубелую в грехе душу, потешить ее, освободить от узды повседневности, будней, отпустить на праздник.

Позади я услышал какой-то возглас. Оглянулся. Меня догнала немолодая запыхавшаяся на подъеме паломница и почему-то взяла за руку. Я в смущении остановился. Денег у меня не оставалось, и мне нечего было дать ей. Однако она ничего не просила, а лишь вопросительно заглянула мне в глаза и вложила в ладонь мою заграничную игрушку с текучим браслетом. Непотопляемый хронометр! Мой броневик! Моя похвальба!

— Господь надоумил. Часы-то, никак, дорогие. Чьи бы это? Глядь, а вы руку трете, хотели время посмотреть, а рука-то пустая. Сокрушаетесь, поди.

Мне нечем было отблагодарить старую женщину, и я прикоснулся губами к тыльной стороне ее ладони, сухой и жухлой, как осенний лист.

Женщина, как от ожога, отдернула руку и часто-часто перекрестила меня.

— Что вы? Что вы? Христос с вами! Разве так можно? Дай вам Бог здоровья! Не теряйте больше ничего. До свидания!

В лице ее я увидел что-то материнское, и сердце мое сжалось от воспоми­наний. Я никогда не целовал руку матери. Да и сыновней любовью ее не баловал. Молодость эгоистична. Поздно осознаешь это. Слишком поздно…

Вопреки моим ожиданиям, приятель спал, растянувшись поперек салона административной “Волги”. Ноги его, согнутые в коленях, безвольно свисали в придорожную полынь, которая золотой пыльцой окропила его мятые джинсы. Сама медоносная пора. Мне было жаль будить друга. Я огляделся по сторонам. Над Задонском солнце, уходя, затеплило свечку над звонницей Богородичного храма. Кованый крест ярко горел под голубой ризницей неба. Свеча нетленная…