Тени стали длиннее, и вскоре я уже не могла рассмотреть ничего, кроме сверкающих пяток своей неутомимой проводницы. Тропинка шла под таким крутым уклоном, что ее щиколотки были на уровне моего носа. Когда мы наконец достигли деревни, я страшно устала, но была совершенно очарована и полна готовности пожертвовать обществом червей и кашляющих соседей ради куда более здоровой обстановки горной деревушки.
Хижины здесь были из дерева и тростника и тускло сияли изнутри, освещенные пламенем одной-единственной свечи в окне кухни. Все было сделано из дерева – корыта, плуги и совки, ведра, загон для поросят и крошечные стулья. Коровы тихонько позвякивали деревянными колокольчиками, и даже старые балки держались на деревянных колышках вместо гвоздей. Полы были из плотно утрамбованной глины, а с потолочных перекладин свисали связки кукурузных початков, оплетенные паутиной.
Не прошло и нескольких минут, как меня окружили женщины. Они завалили меня своими вышитыми куртками. Хотя иностранку они видели впервые, до меня здесь явно побывали неутомимые старьевщики из Шапы. Деревенским жителям не терпелось обогатиться, предлагая свой товар по западным ценам туристам с пухлыми чековыми книжками.
Расшитые рукава их курток были настоящим произведением искусства. Я задвинула свои моральные принципы и начала торговаться.
Большинству туристов кажется, что секрет успешных торгов – приблизиться к реальной рыночной цене товара перед заключением сделки. На первый взгляд этот подход кажется рациональным, однако к реальности он не имеет никакого отношения. Истинная цель долгих переговоров в том, чтобы оба участника убедились: им удалось выбить у оппонента лучшую цену, которую он был способен предложить. Это позволит им уйти с убеждением, что они не просто не дали обвести себя вокруг пальца, но, напротив, получили навар.
Представим, к примеру, типичную американку, которой предлагают купить вышитую куртку. Она предлагает вьетнамцам десять долларов. Те отвечают: пятнадцать. Бестолковая американка, для которой время – деньги, сразу же предлагает среднюю цену – двенадцать пятьдесят – и думает, что сделка совершилась. Но местные подозрительно смотрят на нее и берут свои слова обратно. Если она так легко подняла цену, думают они, значит, первоначальная сумма, которую они запросили, явно маловата. И американке назначают новую цену: двадцать долларов. Иррациональное поведение вьетнамцев раздражает ее, и она на секунду задумывается, не поставить ли их перед первоначальным предложением в десять долларов, но нет, она же честно подняла цену до средней и должна держать свое слово. Какое-то время они препираются, но так и не приходят к согласию. Тогда местные приходят к выводу, что американка просто не может заплатить больше двенадцати с половиной долларов и, пожалуй, стоит согласиться. Американку же утомили эти бесцельные переговоры – ведь время стоит денег, и она совершает поступок, равноценный самоубийству. Вспоминает, что сначала торговки запросили пятнадцать долларов. Пятнадцать так пятнадцать. И соглашается заплатить.
Но это было тогда, а не сейчас, и вьетнамцы понимают, что недооценили ее покупательскую способность. И цена враз подскакивает до двадцати пяти.
Чтобы купить один злосчастный нарукавник, мне потребовалось два часа. Я вконец вымоталась, упала духом и была готова пуститься в обратную дорогу.
К тому времени, как я спустилась с горы, ночлежка заполнилась под завязку. Первоначальное недовольство, вызванное тем, что мне придется делить единственную лампочку, свисающую с потолка, с четырьмя командами хрипатых водителей грузовиков, испарилось, когда я увидела, что лампа давным-давно перегорела и в темноте все мы были на равных. Я безошибочно нашла туалет по неповторимому запаху, но, как ни пыталась, не обнаружила душевых. Хозяйка отмахнулась от моих расспросов, выпалив нетерпеливое «нет!», и появилась через полчаса с дырявым ведром, наполовину заполненным ржавой водой. Она посоветовала мне принять душ посреди комнаты и как можно скорее вернуть ведро на место.
Автобус уехал рано утром – без нас. К тому времени мы уже шагали высоко в горах, заглядывая за хребты в поисках спрятанных там деревушек и многоярусных рисовых полей. Стояло прозрачное весеннее утро, и хмонги уже вовсю были заняты делами: вспахивали, сажали, пропалывали и удобряли комковатую серую землю. Картина была поистине идиллическая: птички, скачущие с камня на камень в поисках семян и личинок; позвякивающий колокольчик бредущего буйвола; хмонги, резко окрикивающие друг друга.
Мы с Джеем продолжили идти по склону горы, потом завернули за угол и увидели старуху-хмонга, которая медленно шла по тропинке впереди нас. Бросив взгляд на шестифутового великана Джея, она подобрала юбки и с удивительной ловкостью перепрыгнула через край ближайшей рисовой террасы. Когда мы дошли до края, она уже пропала из виду. Нам не хотелось, чтобы, завидев нас, пожилое население словно цыплята бросалось врассыпную, поэтому мы сошли с тропки и продолжили карабкаться по горному склону.
Полдень застал нас на поле над самой высокой деревней. Ранний подъем, поход и ласковое солнышко взяли свое, и я сняла камеру, устроила себе гнездышко из рюкзака и куртки и заснула.
Проснулась я всего через пару минут, разбуженная криками Джея. Вскочила на ноги, сбежала вниз по холму и успела увидеть маленькую черную макушку и шустрые босые пятки, скрывшиеся в непролазных кустах внизу. Мальцу удалось подползти совсем близко и схватить мою камеру в футляре. Он как раз убегал, когда Джей проснулся. Увидев его, мальчишка испугался, выронил футляр и бросился вниз по склону. Я села, прижимая к себе сумку с сильно бьющимся сердцем. Там была не только камера, но и деньги, и билет на самолет, и паспорт – все самое ценное.
Передо мной простиралась долина – рисовые поля, раскинувшиеся покуда хватает глаз, пруды с изумрудной водой. Внизу – несколько тростниковых хижин, приютившихся в зарослях качающегося бамбука и окруженных лужами, в которых прохлаждались буйволы. Что же было не так? Воришка-недоросток был едва ли старше восьми. Его мать, как и женщины, с которыми я торговалась вчера вечером, наверняка в жизни не видела купюры крупнее пяти долларов. Что бы сделал этот мальчик с камерой и деньгами, пятью тысячами долларов?
Мы спустились с горы, теперь уже подозрительно косясь на дружелюбных крестьян, которые махали нам, орудуя деревянными плугами. Заросшая сорняками тропка вдруг вывела нас к полю с выжженной травой. У его края, над лужайкой, поросшей золотистой горчицей, порхала стайка белоснежных бабочек. Я подошла ближе, чтобы заснять эту чудесную картину, и наткнулась на отверстие в земле размером с низенькую дверцу. Из него вытекал бурлящий кристально-чистый ручеек, исчезая под пирамидкой из камней. Я протиснулась внутрь.
Проход вел в низкую пещеру, с потолка которой свисали гроздья сталактитов. В ней было по колено ледяной горной воды. Я одолжила у Джея его дешевую зажигалку и стала пробираться вверх по течению, шаг за шагом, пока пламя не погасло… а конца все не было видно. Тогда я достала камеру и стала делать снимки со вспышкой, запоминать увиденное и пробираться вперед. Когда батарейка села, я потихоньку поползла обратно, дав себе обещание вернуться и принести с собой мел и фонарик.
Обратно мы пошли коротким путем, не замечая рассыпанных по округе деревушек: всю дорогу мы спорили. У Джея не было ни малейшего желания исследовать таинственную пещеру. Ведь нам придется снова идти в гору, рассудил он, фонари вьетнамского производства ненадежны, да и вдруг проклятая пещера заканчивается в пяти футах от того места, где я закончила осмотр? И кстати, как ему теперь прикуривать, ведь я сломала его зажигалку.
Я слушала его, улыбалась и мечтала о пещерах с кристаллами, высоких гротах и сверкающих каменных водопадах.
Наутро мы пришли в пещеру еще до полудня, захватив четыре фонарика, дюжину запасных ламп, батарейки и свечи. Я ринулась вперед и наткнулась на гладкую глухую стену в десяти футах от того места, где остановилась вчера. За спиной раздался злобный смешок Джея. Глотая разочарование, я посветила фонариком влево, где сталактиты спускались к мелкому ручью с каменистым дном. Там была шестидюймовая расселина, уходящая в темноту. Сбросив камеры, я поползла вверх по течению, извиваясь, как ящерица, и оставляя на нависших сталактитах лоскуты рубашки и кожи. Десять футов, пятнадцать – и потолок резко пошел вверх. Я ползла по узкому проходу над скалой и наконец нашла ее – мою пещеру с кристаллами! Сверкающий каменный водопад, застывшие в камне дымчато-серые волны и сотни, тысячи сталактитов. Я встала во весь рост, раскрыв рот от восхищения.
