Верлен считал эти стихи лучшими из написанного им: они вошли в сборник "Добрая песня", посвященный невесте. Матильда была сводной сестрой парижского приятеля Верлена, начинающего композитора Шарля де Сиври, которого друзья величали "Сивро". Его мать вторично вышла замуж за господина Мотэ де Флервиля и родила в этом браке двух дочерей. Старшей — Матильде — в 1870 году исполнилось шестнадцать лет. Впоследствии Верлен вспоминал о своих похождениях ухажера с нескрываемой иронией:

"В былое — увы, уже былое — время (как, однако, стареешь, все же недостаточно быстро приближаясь к могиле!) — когда я ухаживал весьма классически и весьма буржуазно, с ужасным, пленительным и нелепым оттенком скептического энтузиазма, — я, помнится, написал приблизительно следующие забавные строчки:

"Она будет небольшого роста, тонка, с наклонностью к полноте, одета почти просто, чуть-чуть кокетлива, но совсем немного. Я вижу ее всегда в сером и зеленом, нежно-зеленом и темно-сером, в тоне ее неопределенных волос, светло-русых, но ближе к темным, и ее глаз, цвета которых никак не назовешь и выражения не разгадаешь. Быть может, добра, хотя, вероятно, мстительна и способна на неисцелимое злопамятство. (…)".

Последние слова, несомненно, навеяны всем пережитым: с точки зрения Верлена, Матильда оказалась и мстительной, и злопамятной. Но внешность ее он описал точно: именно такую девушку он полюбил и надеялся обрести с ней счастье. В этот период "энтузиазма" ему нравилось в ней все. Он любил "карловингское" имя своей невесты и называл его "звонким". Правда, в династии Каролингов (потомков Карла Великого) не было ни одной сколько-нибудь известной королевы Матильды, однако в Средние века многие знаменитые женщины носили это имя — такие, как жена германского императора Оттона или герцогиня Нормандии. Существовало предание, в сестру короля Ричарда Львиное Сердце Матильду влюбился брат египетского султана Саладина Малек-Адель,[15] и эта романтическая любовь послужила сюжетом романа г-жи Коттен[16]"Матильда". Лубочные изображения Малек-Аделя были популярны в народе во времена Верлена, который — как и подобает истинному романтику — обожал Средневековье. Естественно, что с именем любимой он связывал поэтические представления о Прекрасной Даме и рыцарском служении.

Они познакомились в июне 1869 года. Верлен зашел на улицу Николе, чтобы навестить Сиври. Тот был ночной пташкой: работал по ночам, а вставал не раньше пяти часов вечера. Когда появился Верлен, он еще лежал в постели. Вскоре в дверь деликатно постучали, и вошла совсем молоденькая девушка — почти девочка. При виде незнакомца она попятилась, но брат сказал ей: "Останься. Этот господин — поэт. Верлен, знаешь такого?" На это Матильда ответила, что очень любит поэтов — очаровательная наивность, которая гостю чрезвычайно понравилась. Они немного поговорили, а затем Верлен распрощался, напомнив Сиври об условленной на вечер встрече в кафе "Дельта".

"Я стал бродить без цели, хотя зверь мой направлял меня к жуткому зеленому пойлу. Не иначе, как случай, счастливый, неожиданный, негаданный случай (в Бога я уже давно перестал верить) поставил эту нежную девушку на дурной путь, который сулил мне неизбежную гибель…"

Все детали этой первой встречи глубоко врезались ему в память. В прозе его и стихах рассеяны бесчисленные упоминания о Матильде. Если их суммировать, можно сказать, что он смотрел на девушку взглядом знатока и ценителя, словно бы раздевая ее и оценивая грядущее наслаждение. Это был взгляд автора "Подружек" и одновременно — взгляд человека, ощутившего возможность спасения в любви. От нее не требовалось быть умной и разбираться в поэзии: на сей счет ум Верлена не питал никаких иллюзий с самого начала. Она была очаровательна и целомудренно чиста — и грешный поэт увидел в ней воплощение благодетельной невинности и надежду на добропорядочную жизнь:

"С того дня в жизни моей началась "новая эра", как ее обычно называют. … поведение мое с двадцати примерно лет (а мне тогда исполнилось двадцать пять) было распущенным, чтобы не сказать необузданным, и я ощущал потребность порядка или, говоря буржуазным языком, разумности: одним словом, мне хотелось с этим покончить и, поскольку я в сущности был еще очень молод, покончить по-хорошему… прекратить излишества, пьянки, связи с женщинами. Это было начало мудрости — нет, не будем преувеличивать! — начало умеренности ввиду возможного и достижимого счастья или, по крайней мере, спокойного супружества".

Что касается Матильды, то она дважды встречала Верлена до из знакомства: два года назад, когда ей было неполных четырнадцать лет, в салоне Нины де Калья, и чуть позже — на одном из праздников в мастерской скульптора Берто. Брат охотно брал ее с собой, и она вспомнила, что у Нины Верлен показался ей плохо одетым и уродливым — с "глазами японца в изгнании". У Берто поэт выглядел "кротким и слегка испуганным". В тот день ей, кстати, гораздо больше приглянулся другой литератор с "интересной внешностью и профилем Бонапарта" — это был Франсуа Коппе, многие стихи которого она знала наизусть. Ей очень хотелось, чтобы Шарль представил ее этому красавцу, но в суматохе вечера он почти забыл о своей сестре. Однако Верлен тоже был литератором, и она не лукавила, когда говорила, что любит поэтов. Ее сводный брат принадлежал к артистической богеме и выгодно отличался от своей слишком "буржуазной" родни. Матильда с радостью стала бы музой поэта — иными словами, она была готова полюбить Верлена.

Когда окончательно проснувшийся Сиври нашел своего друга в кафе, тот рассматривал иллюстрированные журналы. Перед ним стоял стакан с абсентом, к которому он даже не притронулся — и, к великому изумлению Сиври, не выпил ни капли за весь вечер. Завершая описание этой сцены в "Исповеди", Верлен откровенно признает:

"Абсент… в скором времени взял страшный реванш".

На следующий день Верлен впал в такое возбуждение, что уехал в Фампу, никого не предупредив и лишь попросив мать известить начальство о его внезапной болезни. В Фампу на него навалилась такая тоска, что он ринулся пешком в Аррас, находившийся в двадцати километрах. Не пропустив по дороге ни одной харчевни, он обошел затем все городские кафе и вернулся в Фампу полуночным поездом в неописуемом состоянии, преисполненный ярости, омерзения к себе, тошноты и любви.