Впрочем, косвенным подтверждением того, что рассказ Коржакова похож на правду, можно считать интервью Сергея Филатова на радио «Свобода» в апреле 2003 года. Филатов отрицал, что ему было что-то известно о планах Ельцина, касающихся разгона Съезда. Вместе с тем он готов поверить, что такой план существовал.

— Я знаю только одно, — сказал Филатов, — что Ельцин бы пошел на любые крайние меры для того, чтобы не дать победить Съезду народных депутатов. И это мое внутреннее убеждение. Я не знаю этого точно, но это мое внутреннее убеждение по тому, как я его знаю и как он себя вел.

Трудно поверить, чтобы глава администрации президента не знал о готовящемся разгоне Съезда, о баллонах с хлорпикрином и т. д., если этот указ и эти баллоны в самом деле были. Теперь представьте: в действительности он обо всем этом знал, но он и спустя десятилетие не имеет права об этом говорить, он связан обетом молчания. В таком случае, он будет произносить именно те слова, которые он произнес, выступая на радио «Свобода»: «Я знаю только одно, — что Ельцин пошел бы на любые крайние меры для того, чтобы не дать победить Съезду народных депутатов».

Эта история с несостоявшимся 28 марта 1993 года разгоном Съезда и использованием хлорпикрина крайне важна для понимания того, что происходило тогда в политической Москве. В случае если она действительно была, можно сказать: хотя внешне политическая борьба до поры до времени вроде бы велась демократическими, ненасильственными методами, в сущности, это была лишь игра в демократию — при крайней необходимости каждая из сторон для достижения своих целей была готова применить грубую, примитивную силу. Я подчеркиваю: каждая из сторон, не только Ельцин. Оппозиция создавала специальные лагеря, где готовила боевиков. Занималась агитацией в армии… Эти боевики вскорости проявили себя в качестве «демонстрантов», орудуя булыжниками, палками, арматурой. Многие военные готовы были в случае чего выступить на стороне противников президента. И выступили во время сентябрьско-октябрьских событий…

Но в марте удалось обойтись без силы. Ельцин одержал чистую победу, так сказать, «по очкам». По логике вещей, этой победой надо было воспользоваться. А что случилось на самом деле?

Тут стоит привести комментарий одного из телеведущих, который вел репортаж о тех драматических событиях:

— Итак, второй раз Борис Ельцин празднует победу. В первый раз это было в августе 1991 года, теперь история повторяется, второй раз звездный час Ельцина, который дался ему большими нервами, большой кровью, в переносном, слава Богу, смысле. Но сразу в голову приходит одна мысль: тогда, в августе 1991 года, Ельцин и его окружение, все демократические силы России не смогли в должной мере воспользоваться плодами августовской победы, августовской революции. Хорошо бы, чтобы эта ошибка не повторилась в марте 1993 года…

Такое вот было телевизионное пожелание, к которому, разумеется, могли бы присоединиться все демократически настроенные люди в России.

К сожалению, Ельцин и на этот раз не воспользовался плодами победы. Умение ими пользоваться ему вообще не было свойственно.

Референдум все-таки состоится

28 марта Съезд принял-таки постановление о всероссийском референдуме. Как и предлагал президент, он был намечен на 25 апреля. Депутаты решили вынести на него четыре вопроса — те самые, против которых возражал Ельцин: о доверии президенту, об одобрении его социально-экономической политики, о необходимости проведения досрочных выборов президента и, четвертый вопрос, — о необходимости досрочных выборов народных депутатов.

Постановление предусмотрительно запрещало выносить на референдум какие-либо другие, не утвержденные Съездом вопросы.

На следующий день депутаты решили хоть как-то, хоть по мелочам отыграться за поражение при голосовании по импичменту. «На ковер» вызвали министра внутренних дел Виктора Ерина и московского мэра Юрия Лужкова. Потребовали от них объяснений по поводу случившегося будто бы накануне инцидента — «зверского избиения», которому подвергся со стороны демонстрантов-демократов на Васильевском спуске один из депутатов — Александр Галишников. Первым выступил Ерин. Хасбулатов в свойственной ему бесцеремонной манере перебивал выступающего. Отрывок из стенограммы:

«Ерин:

— По оценкам, там (в митинге на Васильевском спуске. — О.М.) участвовало до ста тысяч человек…

Хасбулатов (перебивает):

— Там от силы-то было пятнадцать человек.

Ерин:

— Руслан Имранович, я могу продолжать?

Хасбулатов:

— Да, конечно.

Ерин:

— Спасибо».

Выяснилось, что Галишников по пути из Кремля в гостиницу «Россия» зачем-то подошел к толпе митингующих и вступил с ними в какие-то разговоры по поводу голосования на съезде, стал объяснять, как он сам голосовал. В этот момент какой-то человек ударил его сумкой по голове. По-видимому, в сумке было что-то тяжелое. Депутат получил ушиб головы с подозрением на сотрясение мозга, — к такому предварительному заключению пришли врачи в Институте Склифосовского, куда доставили депутата. Однако Галишников не захотел оставаться в институте, потребовал, чтобы его отвезли в гостиницу, милиции никаких показаний давать не стал. Надо полагать, не такими уж серьезными оказались полученные травмы… Вот и весь инцидент с «избиением». Тем не менее жаждущие крови депутаты требовали суровых кар и для чинов московской милиции, допустивших такое жуткое безобразие, и для московского мэра, с которым у них были давние счеты.

Задуманной экзекуции, однако, не получилось. Ерин держался спокойно и уверенно. Хасбулатов вновь попытался спровоцировать его, попросив прокомментировать последнее, как всегда резкое, заявление пресс-секретаря президента Вячеслава Костикова — как, мол, министр относится к таким словам пресс-секретаря: «Своими непрекращающимися антиконституционными действиями, бесконечными нарушениями регламента Съезд превратил себя в мстительную коммунистическую инквизицию», — не направлены ли подобные слова на то, «чтобы вот сюда приходили толпы и нарушали общественный порядок»? Однако Ерин уклонился от оценки, сказав, что в его функции не входит обязанность комментировать чьи-то заявления.

Что касается Лужкова, тот не был столь миролюбив и уклончив. Видно было, что он не прочь и «подраться» с наиболее агрессивными народными избранниками. Он начал с того, что обратил внимание депутатов на «неинтеллигентную форму» его приглашения на съезд: его, мэра, «вызвали для дачи объяснений по поводу событий, произошедших в Москве 28 марта». «Но Съезд — не суд», — сказал Лужков. Рассказывая о событиях, случившихся накануне, мэр подчеркнул, что случай с Галишниковым, которому досталось от демократов, — единичный, основные же нарушения совершала как раз противная сторона — демонстранты и митингующие из «Трудовой России» и Фронта национального спасения: они произвольно, без разрешения столичных властей меняли маршрут своих передвижений по Москве, выкрикивали агрессивные лозунги, пытались провоцировать своих политических оппонентов. Лужков привел примеры лозунгов, которые в ходу у «трудороссов» и «нацспасителей»: «Долой оккупационное правительство Ельцина!», «Депутат, добей гадину!», «Раздавим гадину сионизма!». Это уже не просто лозунги, сказал мэр, это призывы к физическому насилию.

Лужков обратил внимание также на тот оставшийся не известным для большинства депутатов факт, что за неделю до случая с Галишниковым, 21 марта, возле Белого дома был избит — действительно избит — теми же «трудороссами» и эфэнэсовцами депутат-демократ Петр Филиппов, и по этому инциденту возбуждено уголовное дело.

Выступление Лужкова с явными нотками сочувствия «не к тем», к кому хотели бы депутаты, разумеется, не могло понравиться консервативной части Съезда.

— Второй раз господин мэр выступает перед нами, — раздраженно заявил один из депутатов, — и ведет себя вызывающе. Я призываю решением Съезда снять его с работы.