8 сентября 1917 года владыка Михей произнес в храме слово, в котором, как отметил летописец, «обличал современное шатание умов и пороки, выяснял, какое грозное и страшное время мы переживаем, и призывал к молитве и покаянию во избежание конечного гнева Божия и гибели нашей». В октябре он говорил о том же: «Одна надежда – на Бога и на Преблагословенную Владычицу мира, всегдашнюю покровительницу Земли нашей… Если Господь Бог и Пречистая Богоматерь смилуются над нами, то все благоустроится и изменится на лучшее, но что для этого нужно каяться». 25 декабря, на праздничной Литургии по случаю Рождества Христова, владыка, как сообщает летописец, «по обычаю, обратился к молящимся со словом назидания и утешения ввиду продолжающихся общественных бедствий: призывал к терпению, к покаянию в уповании на милосердие Божие, указал на милость Божию, выразившуюся в восстановлении в Русской Церкви Патриаршества, обратил внимание богомольцев на утешительное нововведение в чин архиерейской службы (в так называемой «выкличке» старейшего диакона после освящения Св. Даров – возносится теперь моление и о предстоящих, "поминающих кийждо о своих си согрешениях"), привел примеры терпения и богоугодной жизни из теперешнего времени и лично ему, владыке, известные и призывал к подражанию им всех присутствующих».

В навечерие праздника Богоявления, в январе 1918 года, в Оптиной служил архимандрит Исаакий, а освящение воды совершал епископ Михей. Иеромонахи обходили в монастыре все здания, кропя их святой водой. 6-го же января, в самый праздник, Литургию служил епископ Михей с отцами Исаакием и Феодосией. 10/23 января этого года безбожная власть обнародовала декрет «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», который сопровождался рядом инструкций. Местная власть не сразу окрепла, поэтому в обители все шло по-прежнему. Но пришлось для прикрытия создать монашескую сельхозартель, что было не так трудно, так как Оптина имела большое и хорошо налаженное хозяйство. Царская Семья еще в 1917 году Временным правительством была отправлена в ссылку. Владыке Михею весьма горько было сознавать, что среди предателей, нарушивших присягу Царю, причастных к аресту Государя, был одним из активнейших его родной племянник – генерал Михаил Васильевич Алексеев. В июле пришло потрясающее известие о злодейском убиении всех членов Царской Семьи в Екатеринбурге. Царские предатели, пытавшиеся бороться с красными, терпели поражения. Генерал Алексеев со своими белогвардейцами, сражавшимися не за монархию, а за Учредительное собрание, был разгромлен. Сам он в том же 1818 году умер от тифа на Кубани. Божье возмездие настигло его во благовремении.

В 1919 году в государстве усугубилась всеобщая разруха. Хотя Оптина Пустынь попала в список историко-культурных памятников и потому должна была быть сохранена, ее теснили и исподволь уничтожали.

Настоятеля и других монахов арестовывали, но пока, до времени, отпускали. В 1922 году вместе со старцем Анатолием арестован был и владыка Михей, их доставили в Калугу, но потом отпустили. В 1923 году архимандрит Исаакий и многие монахи вынуждены были покинуть обитель и поселиться на частных квартирах в Козельске. Владыка Михей поселился близ этого города, в деревне Морозово, у родственницы своей покойной супруги, имевшей там небольшую усадьбу. Владыка был болен, но изредка служил в приходском храме.

В мае 1923 года по требованию Калужского губисполкома оптинские монахи должны были покинуть пределы губернии и возвратиться каждый на место своего рождения. Находившиеся в Козельске иноки во главе с архимандритом Исаакием написали общее заявление с просьбой отменить это требование, так как в родных местах у них не осталось никого за давностью времени. Написал бумагу в таком же духе и владыка Михей. «Когда ликвидировалась Оптина Пустынь, – писал он, – тогда мне, проживавшему там на покое, предложили уехать оттуда, и я поселился в деревне Морозово Козельского уезда, у дальней родственницы своей покойной жены. Будучи преклонного возраста, мне 73 года от роду, и страдая грудной жабой и астмой с пороком сердца, а также геморроем при сильных кровоизлияниях, я не только не способен к переездам, но даже не могу обходиться без посторонней помощи. 18-го сего мая ко мне пришел председатель исполкома и потребовал, чтобы я в 24 часа уехал на родину в Петроград. Я указал ему, что при своей болезни и возрасте, а кроме того, не имея совершенно средств, я этого исполнить не могу да к тому же, с малолетнего возраста уехавши из Петрограда, не имею там никого, кто взял бы меня на жительство и прокормление, тем более что нуждаюсь еще в особом уходе за собой. На это заявление получил категорический ответ, что это его не касается. Тогда я обратился с письменным заявлением к Козельскому исполкому, но и там мне дали только отсрочку до 30 мая, после которой все же предписали уехать. 22 мая опять приходил председатель Хотинского исполкома и требовал немедленного выезда, грозя, если я не исполню его распоряжения, арестовать меня. Мне ничего не оставалось отвечать, как только просить дать средств на выезд и указать, где меня примут на жительство и прокормление, причем я просил объявить мне наконец, откуда и какое распоряжение он получил выселять меня из деревни Морозово. Тогда только мне было прочитано решение выездной сессии суда о выселении всех монахов из Калужской губернии. Я был поражен таким определением суда, так как никакого суда надо мной не было и никакого решения его не было объявлено; если бы было такое постановление суда, то оно, по закону, должно было быть объявлено подсудимым, но ничего такого не было никому объявлено, и мы не могли его обжаловать… Я решительно не знаю, куда мне деться и какие гарантии, что меня и в дальнейшем не будут гнать?»

Владыку Михея оставили в покое. Высылка монахов не удалась, но вскоре власти другими способами добились своего, вырывая из среды монашества то одного, то другого, а то и несколько человек сразу, арестовывая, ссылая в лагеря и на поселение на окраины России, не только на Север, но и в Среднюю Азию. Начались и расстрелы. Безбожная власть чем больше укреплялась, тем более свирепела.

Владыка Михей скончался 3/16 февраля 1931 года, в день святых праведных Симеона и Анны, и был похоронен на Пятницком кладбище Козельска. На погребение никто из епископов приехать не смог, оно было самым скромным. Могила его сохранилась до наших дней. В далекой северной ссылке, в деревеньке под городом Пинегой, умиравший от туберкулеза иеромонах Никон, ныне преподобный, узнав о кончине владыки Михея, поскорбел и вознес под северным небом молитву об упокоении его души. Владыка Михей был членом Оптинского братства – здесь начал монашеский путь, здесь и закончил.

Богослужение еще совершается, и паломников много, даже из отдаленных мест, – из Орла, Тулы, Курска, из Москвы, из разных малых городов, сел и деревень разоряемой России. Старцы Анатолий и Нектарий, невзирая на трудности, принимают людей, которые приходят за духовной, а то и телесной помощью. Вот монахов в обители стало меньше – многих рясофорных и послушников взяли на военную службу, человек сто отправили в Калугу на какие-то общие работы. Гостиницы отобрали, – в одной приют для беспризорников, в другой красноармейцы, в третьей богадельня. Многие келлии заняты солдатами, и запах ладана заменился там зловонием самогона, табака… По территории расхаживает опоясанный ремнями, увешанный гранатами и с маузером на бедре «комендант» Оптиной из козельских милиционеров. Для него это уже не монастырь, а поселок «Оптино» с двумя «организациями» – племенным рассадником крупного рогатого скота и музеем «Оптина Пустынь» с библиотекой. Рассадник, бывший все-таки полезным для всей губернии, так как трудившиеся в нем монахи работали на совесть, разваливается, так как власти выживают оттуда именно монахов, заменяя их пролетариями, то есть бродягами и забулдыгами.