Моросил мелкий дождь; похоже, снега на Рождество миланцам не дождаться. Зима пришла в город неожиданно, так обычно приходят дурные вести. Приближался праздник, и рождественские огни в сыром тумане были бледными и расплывчатыми.

Синьора Роза обвела взглядом улицу — мимо неслись машины, обдавая тротуар брызгами грязной воды; шоссе вдалеке пересекала восточная автострада, совсем рядом тянулась линия метро в сторону Кашина Гобба.

По левой стороне улицы высились многоэтажные дома, выросшие на пустырях и окруженные чахлой зеленью. Здесь же встал огромный куб — издательство «Риццоли».

Ей невольно вспомнилось детство: ферма, луга, зеленая равнина до самого горизонта; взглянешь — сердце радуется.

Синьора Роза плотнее укуталась в шаль и откинулась на спинку инвалидного кресла, которое катила высокая светловолосая девушка. Сиделка свернула на узкую улочку и остановила коляску у двери почтового отделения.

При появлении синьоры Розы оживились погасшие взгляды; чуть слышные голоса зазвучали с почти забытой уверенностью; мрачные, настороженные лица заулыбались. Очередь за пенсией расступилась, пропуская обшарпанную инвалидную коляску.

— Как вы себя чувствуете, синьора Роза?

— А как себя может чувствовать синьора в восемьдесят три года? — не без кокетства ответила она. — Я родилась, когда в Париже открылась всемирная выставка.

Кто-то рассмеялся, а синьора Роза усмехнулась, сверкнув необыкновенно белыми ровными зубами. Будто отблеск далекой молодости промелькнул на ее бледном тонком лице.

Девушка — ее сиделка — тем временем подошла к окошечку с пенсионной книжкой в руках.

— А кто эта синьора Роза? Что с ней все так носятся? — поинтересовалась у соседки пожилая женщина, одетая в черное.

— Синьора Роза — она и есть синьора Роза. Настоящая синьора! Матушка моя была служанкой у них в семье. У семьи синьоры Розы тогда было имение, вон там. — И пенсионерка показала пальцем сквозь мутное стекло куда-то в строну издательства «Риццоли». — Называлось оно «Фаворита»; богатые люди были, богатые… Я, конечно, мало о них знаю, но моя бедная матушка много могла порассказать. А потом все развалилось… никого из семьи не осталось, пропали куда-то…

— Боже праведный! — сочувственно откликнулась ее собеседница. — А что с ней случилось? Под машину попала?

— Чего только про нее не рассказывали! До правды никто так и не докопался. Болтали о каком-то преступлении, — продолжала словоохотливая женщина. — Перед самым концом войны на их семью обрушилось столько несчастий! Кто умер, кто пропал. Дом сгорел, а землю продали. Что дальше было — неизвестно. Только потом синьора Роза вернулась уже в коляске… Раз в два месяца она приходит на почту за пенсией.

— Роза Дуньяни, — вызвала служащая из-за окошечка, прикрытого пуленепробиваемым стеклом.

Сиделка взяла регистрационный журнал и ручку и положила на колени своей подопечной. Та подписалась, а затем ей отсчитали деньги: хрустящие банкноты по пятьдесят, десять тысяч и по тысяче лир. Всего четыреста девяносто шесть тысяч лир.

Синьора Роза с довольным видом убрала деньги вместе с пенсионной книжкой в потрепанную черную сумочку, любезно, с улыбкой, распрощалась со всеми и бесшумно удалилась в сопровождении статной блондинки.

Девушка покатила коляску по улице, ловко маневрируя на мокром асфальте, и скоро свернула на тихую боковую улочку. Там, рядом с оградой какой-то мастерской, стоял бронированный «Роллс-Ройс». Навстречу женщинам с улыбкой поспешил молодой, атлетического сложения шофер.

Роза выпрямилась и резким движением сбросила с плеч шаль, которую белокурая девушка едва успела подхватить. Шофер, словно куклу, взял синьору на руки и привычным движением опустил на заднее сиденье машины. Сиделка сложила инвалидное кресло, засунула его в багажник и села рядом с хозяйкой.

Роза Дуньяни сбросила маску скромной пенсионерки и снова стала самой собой — Розой Летициа, в недавнем прошлом главой авиационного концерна «Роза Летициа и сыновья». Ее считали одним из серых кардиналов международной финансовой империи. Зашуршали шины, и «Роллс-Ройс» двинулся в сторону центра.

— Помоги мне снять эту мерзость, — приказала Роза, расстегивая черное драповое пальто.

— Сию минуту!

И Олимпия — так звали белокурую девушку — помогла госпоже избавиться от поношенного пальто.

— Ты слышала жалобы этих несчастных? Не забудь связаться с профессором Батталья насчет операции бедняги Пассони, — сказала синьора Роза.

— Да, конечно, — поспешила ответить девушка.

Она никак не могла привыкнуть к причудам хозяйки.

— А как рада Анита! Наконец-то у бедняжки есть крыша над головой, — продолжала Роза.

— И она так и не узнает, что получила квартиру благодаря вам?

Роза только пожала плечами:

— А какая разница? Пусть думает, что мир не без добрых людей. И благодарить ей никого не надо…

— А вы когда-нибудь считали, скольким людям помогли? — спросила Олимпия, убирая шаль и черное пальто в большой блестящий бумажный пакет с надписью «Каравелла».

Шофер передал на заднее сиденье горжетку из черно-бурых лис, легкую, как облако, и необыкновенно теплую. Роза, поймав в зеркальце заднего обзора взгляд молодого человека, улыбкой поблагодарила его.

— Скольким людям я помогла… — задумчиво произнесла Роза, — не стоит считать…

— Вы слишком добры, — не без иронии заметила Олимпия.

Хозяйка уловила ее сарказм, но оставила его без внимания.

— Не говори глупости, — резко возразила Роза, — если на другой чаше весов окажутся те, кто из-за меня пострадал, эта чаша перевесит…

— Могу себе представить, — ехидно заметила девушка.

— Ты себе слишком много позволяешь! — оборвала ее хозяйка.

Девушка помогла старухе накинуть на плечи лисью горжетку и примирительно произнесла:

— Вы, синьора, развлекаетесь, изображая из себя бедную пенсионерку.

— Ну, бедной меня, пожалуй, не назовешь, но я действительно пенсионерка, — возразила Роза. — Теперь я всего-навсего Роза Дуньяни, вдова Руджеро Летициа, по документам — домохозяйка, пенсионерка, собственных средств не имею.

Теперь, когда Роза сняла поношенное пальто и уродливую шаль, серебристо-седые волосы и живой взгляд по-особому освещали ее тонкое лицо.

— Значит, вы только из любопытства возвращаетесь к собственному прошлому? — вызывающе спросила Олимпия.

— И почему я до сих пор не выставила тебя вон?

— Наверное, я вам нужна…

— Да я таких сотню найду! — резко оборвала она сиделку.

— Разве? — смутившись, пробормотала Олимпия, вдруг испугавшись, что позволила себе слишком много.

Но синьора, похоже, не собиралась сердиться, и девушка успокоилась.

— Сотню! — решительно повторила Роза. — А держу я тебя потому, что мне по нраву твоя прямота.

«Слава Богу, пронесло!» — с облегчением вздохнула Олимпия и, не удержавшись, взглянула на ноги хозяйки.

Та заметила взгляд и прекрасно поняла, что он означает.

— А на ноги мои не смотри! — велела Роза. — Если мне взбредет в голову дать тебе пинка, я еще вполне в силах это сделать. — И она добавила со всей серьезностью: — Я могу сделать все, если действительно того захочу.

«Попробуй снова стать молодой…» — подумала про себя Олимпия. Однако она поостереглась высказаться так прямо и резко вовсе не потому, что боялась оскорбить хозяйку, а из страха потерять место. Но Роза, казалось, читала ее мысли.

— Скажи, скажи, змея, что у тебя на уме? — ехидно спросила синьора.

Ответ не заставил себя ждать.

— Хотела бы я быть такой же сильной, как вы, — призналась девушка, и, в общем, она не кривила душой.

Если чему и завидовала Олимпия, то именно силе духа хрупкой старой женщины. Богатство и могущество Розы — все было лишь следствием ее несгибаемой воли.