— Во-от! — тяжело вздыхает Павлов. — Я ж говорил! Доигрались! ЧП в эскадрилье!

«Тело» начинает шевелиться.

— Так и знал, — резюмирует Павлов. — Старшина Бабаев! Старшина поворачивает голову, замечает нас и на четвереньках старается улизнуть в лес.

— Бабаев, стойте! — приказываю я. — Что произошло?

— Ничего, товарищ командир, — невозмутимо отвечает Бабаев.

— И пушка не стреляла, и вы, товарищ старшина, не валялись на земле? И вообще, все это нам с Павловым только показалось? Не так ли?

— Конечно, показалось! — Черные маслины бабаевских глаз искрятся лукавством. — Иду домой. Какой-то сучок под ноги попал. Понимаешь, споткнулся. Упал…

— Ох, Жора! Чтобы ты впредь не спотыкался о сучки, посажу я тебя на пять суток! А кто в кабине?

— Никого, товарищ командир. Пушка сама стреляла…

— А может, там твой дружок Петя сидит?

— Зачем Петя? Пушка сама…

— Чудеса… Румянцев! Вылезайте из самолета!

Отодвигается в сторону защитный колпак, и появляется смущенная физиономия Румянцева. Он медленно выбирается на крыло и спрыгивает на землю.

— Здравствуйте, Петенька. Изучаете?

— Изучаем, товарищ командир.

— А если бы вы убили товарища?

— Исключено, товарищ командир! Железная договоренность. Проверяли на силу отдачи…

— Экспериментаторы!.. Катитесь оба! И чтоб духу вашего не было у самолетов… Стойте! Что у вас в карманах? Покажите.

Румянцев и Бабаев нехотя выворачивают карманы, и на землю сыплются патроны и снаряды от скорострельных пушек.

— Вы давно не дети, зачем все это?

— Технику врага надо знать, товарищ командир..

— Вот как? Идите!

Я смотрю вслед друзьям, удаляющимся вдоль просеки.

— Черт знает что творится в эскадрилье! — недовольно замечает Павлов.

— М-м-да. Наверно, придется как-то прекратить эту оружейную лихорадку.

— Точно! — поддерживает Михаил. — Идем в общежитие. Там еще не такое увидишь!

— Нет, Миша. Не пойду…

— Так они…

— Ну и пусть!

Кажется, я поступил верно, не послушавшись эскадрильного инженера и не уничтожив созданный техниками «арсенал» трофейного оружия. В сложившейся ситуации наша маленькая двухэтажная «крепость» на опушке леса, примыкающего к аэродрому, оказалась весьма кстати. Дело в том, что накануне большая группа немцев, поддерживаемая самоходками, вырвалась из неплотного Познанского кольца и оказалась в лесу, рядом с нами. Выставленный наспех заслон огнем крупнокалиберных пулеметов и скорострельных пушек, снятых с трофейных самолетов, остановил группу на восточной опушке леса и вынудил немцев занять оборону.

Однако было ясно, что фашисты очухаются, разберутся, что к чему, и постараются смести наш малочисленный заслон, прикрывающий подступы к аэродрому. А тогда…

Подполковник Меняев доложил обстановку в штаб дивизии и попросил либо помощи, либо разрешения перебазировать полк на запасной аэродром.

Ответ генерала Рассказова был предельно лаконичным:

«Приказано держаться. На помощь пехотных частей не рассчитывай — мы в глубоком тылу. Весь мой резерв — батальон аэродромного обслуживания, офицеры штаба и политотдела. Бомбардировку крепости Познань не прекращать. В случае прорыва фрицев на аэродром укажи летчикам запасной. Обстановку докладывай ежечасно».

Собрав после этого всех летчиков, инженерно-технический состав и офицеров штаба полка на старте, подполковник Меняев отдал боевой приказ:

— Противник силами нескольких батальонов пытается сбить наш заслон, овладеть аэродромом и уничтожить самолетный парк полка. Командование приказало нам удержать аэродром во что бы то ни стало, ни на один час не прекращая бомбардировку осажденной крепости. Я решил для обслуживания самолетов оставить в эскадрильях одного инженера, трех техников и оружейников. Все остальные занимают оборону на подступах к аэродрому со стороны леса. Командование наземной обороной возлагаю на начальника воздушно-стрелковой службы майора Поветкина. Инженер-капитан Кильшток назначается к нему заместителем. Приказываю вам скрытно вывести людей к дому, где размещается третья эскадрилья, и расположить их в укрытиях — в самом доме и рядом. Людьми не рисковать и активных вылазок не производить. Только отбивать атаки немцев… Майору Поветкину выделить двух связных и докладывать мне обстановку каждый час. Мой КП на старте. Здесь же находится штаб полка. Вопросы есть?

— Все ясно, товарищ командир!

— Тогда действуйте, товарищ Поветкин!

— Есть!

Собрав свою группу, майор Поветкин торопливо уводит ее к одиноко стоящему на опушке леса дому, и, когда группа скрывается за кустарниками, командир обращается к нам:

— Товарищи летчики! Гвардейцы! Друзья мои. Помочь нам пока некому. Вот разгромим Познанскую группировку, тогда и пехота развяжет себе руки. А для этого необходимо усилить удары по крепости. К тому же и у нас самих появился передний край. И его нужно бомбить беспрерывно. Будем делать один вылет на передний край, второй — на крепость. У немцев создастся впечатление, что наша бомбовая атака предшествует атаке наземных частей… Будем давить гадов не только бомбами, будем воздействовать на их психику! Начнет первая эскадрилья. Бомбы класть очень осторожно. От леса до дома, где занимают оборону наши товарищи, всего двести метров… По самолетам, друзья!..

…Вторые сутки без перерыва снуют наши самолеты между аэродромом и лесом, между аэродромом и Познанской крепостью. Сбросив бомбы над лесом, заходим на посадку, берем новый боекомплект и опять взмываем в воздух — теперь на Познань. Своеобразный рекорд принадлежит капитану Мартынову со старшим лейтенантом Шамаевым: за сутки они сделали двадцать три вылета!

Сегодня к нам прибыло «пополнение»: корреспондент фронтовой газеты и оператор кинохроники. Их тоже захватил сумасшедший темп нашей бессонной жизни, и интервью у летчиков они берут в полном смысле на ходу, пока заправляются самолеты и подвешиваются бомбы.

— Как вы выдерживаете без отдыха, без сна? — не перестает удивляться корреспондент.

— Когда рядом фрицы — не до сна! — смеется Шамаев.

— Этого требует Родина! — с некоторым пафосом отвечает Мартынов.

Нелегко и нашим друзьям — солдатам из БАО. Шоферы едва успевают подвозить бомбы и горючее. На зарядку пулеметных лент поставлены даже машинистки и работники санчасти. Начальник боепитания БАО, веселый одессит капитан Левкович, сетует, улыбаясь:

— Вы только послушайте, товарищи корреспонденты! Обслуживали мы до этой «кукурузы» «пешки». Подвезешь им полтонны или, скажем, тонну бомб. Сделают они вылет, в крайнем случае, два, потом сутки отдыхают. Вот это авиация! А здесь что творится? Эти «кукурузники» берут вроде совсем мало бомб — двести килограммов, но летают всего тридцать минут! Прилетит вот такой Леша Мартынов и кричит на весь аэродром: «Левкович! Опять задерживаешь! Давай бомбы!» А у меня что — конвейер? Или бомбы сами плывут на аэродром? Их привезти надо, выгрузить, подвесить… Э-эй, Миша! Перекурчик устроил? Ты же не в Сочах на курорте, Миша!..

Капитан оставляет корреспондента с оператором и бежит к машине, которая доставила на аэродром бомбы. Пока идет разгрузка, шофер прислонился плечом к кузову и жадно дымит цигаркой.

— Ай-ай! Нехорошо, Миша! — отчитывает его капитан. — Неужели фрицы будут ждать, пока Миша курит? Или ты думаешь, что попал на свадьбу к тете Соне? Так ты ошибаешься, Миша! Здесь война!

— Я на минутку, товарищ капитан. Очухаться малость.

— Ой, Миша! Минутка таки большое время! Давай, давай, Миша!

И капитан подставляет свою спину под круглое тело «сотки». Так они работают до тех пор, пока последняя бомба не покидает кузов машины. Потом капитан садится за руль:

— Теперь можешь перекурить, Миша.

— Товарищ капитан!

— Товарищ сержант! Приказываю полчаса отдыхать! Одну ездку, Миша.

Урчит мотор грузовика, капитан на ходу высовывает потное лицо из кабины:

— Отдыхай, Миша! Чтобы спать не хотелось, чтобы руки не дрожали на баранке! Ты же не помидоры возишь, Миша, — бомбы!..