Снова барабанная дробь – и артисты вышли на поклон к зрителям. Грянули аплодисменты, крики, свистки.

Актер спустился с помоста и с кружкой в руках принялся обходить зрителей. Послышался звон монеток. Гийоме расщедрился на соль, Жанна на целых два.

Она все еще смеялась, когда заметила чей-то пристальный взгляд из толпы. Жанна узнала смотревшего и сразу же стала серьезной.

– Я возвращаюсь в лавку, – шепнула она Гийоме, который с нетерпением ждал продолжения спектакля.

Жанна торопилась. Она знала, что за ней идут. Девушка захлопнула дверь и заперла ее на задвижку. Ей было страшно.

Человек поджидал ее, стоя за окном. Они посмотрели друг на друга. Жанна увидела слезы, стекавшие по щекам отца ее ребенка.

Жанна открыла окно и сказала глухим голосом:

– Уходи, Франсуа. Я не хочу больше тебя видеть.

– Жанна, прости. Я уже целый месяц ищу тебя.

Жанна покачала головой.

– Жанна, прости же. Уйти от тебя вот так – смерти подобно.

Жанна вспомнила о Матье. Да, у мужчин что-то неладно с головой. Хватит уж одного повесившегося.

– Что ты хочешь мне сказать?

– Я тогда выпил и не владел собой. Я каждый день думаю о тебе.

Столько времени прошло, а говорил он искренне. Дело, значит, не в мимолетной утехе. Зачем бы тогда ему ломать всю эту комедию?

– Ну и что?

– Это все. Проси у меня что хочешь, но только не лишай права видеть тебя. Я потерял сон. Я даже не в силах работать.

Жанна задумалась. Гнев боролся в ней с нежностью. Она обожглась его пламенем, а теперь выходило, что ожоги и не собираются заживать.

– Чем это ты занимаешься?

– Я бакалавр и пишу диссертацию.

– Где? – спросила Жанна, ничего не знавшая об ученом сословии.

– В Университете.

– И зачем тебе это?

– Я стану магистром свободных искусств.

– Что это значит?

– Что я стану богословом, врачом или адвокатом.

Она посмотрела на него с сомнением:

– Я-то думала, ты поэт.

– Одно другого не исключает.

Это меняло все. Он склонился в окне, словно прося милостыню. Жанна недоверчиво смотрела на Франсуа. Ей вдруг показалось, что она смахивает на матушку Елизавету, которая самонадеянно полагала, что знает все девичьи тайны и постигла секрет мироздания. Жанна взяла себя в руки. В голову ей пришла одна мысль.

– Ты можешь научить меня читать и писать?

– Жанна! – воскликнул Франсуа. – Я сделаю из тебя бакалавра!

– Можешь завтра прийти сюда в седьмом часу?

– Если не приду, значит, я умер.

– Тогда до завтра. Теперь уходи. У меня покупатели.

– Дочь моя, я со всех сторон только и слышу похвалы вашему искусству. Как мог я не навестить такую уважаемую прихожанку!

Жанна смотрела на улыбающееся лицо и сдержанно улыбалась в ответ. Она знала, этот визит неизбежен и тут уж не отговоришься спешкой. Отец Робер Мартино, настоятель прихода Сен-Северен – так он представился, – был не из тех, от кого легко отделаться.

На окрестных колокольнях, лишь нескольких из сотни колоколен Парижа, прозвонили десятый час. Большой колокол церкви Сен-Северен, который звонил вечернюю зорю студентам Университета, последовал их примеру. Секундное опоздание – все это знали – было связано с работой часов, чей затейливый циферблат красовался на колокольне. Болтуны говорили, что тут не обошлось без козней лукавого. Во всяком случае, для Жанны это было спокойное время, ибо поглощенные своими заботами горожане на время забывали о зове желудка. Гийоме отправился за покупками незадолго до появления отца Мартино.

Жанну не обманула улыбка священника, которая должна была лишить собеседника и следа мысли о возможном подвохе. Жанна разглядывала лицо настоятеля: вытянутое и прорезанное глубокими морщинами, рассеченное по горизонтали тонкими язвительными губами, а по вертикали заостренным носом. Серые глаза, казалось, впиваются в окружающий мир, и центром этого мира в данный момент была она, Жанна Пэрриш.

Девушка видела в нем еще одного представителя той власти, мощь которой приоткрыла ей болтовня торговки чижиками в Аржантане. От нее исходили деньги, но она их и притягивала. Да, настоящая власть, сама подпитывающая себя. В сравнении с ней власть королевская казалась чем-то преходящим и даже подчиненным: какой-нибудь епископ Кошон мог, конечно, принять сторону англичан против Карла VII, и имя его после этого прокляли, но Церковь-то не понесла почти никакого урона. Жанна не могла провидеть своего будущего, но понимала, что Церковь сыграет роль в ее жизни.

– Не припомню вас в нашей церкви, – сказал отец Мартино.

– Это оттого, что я ходила в церковь Сен-Жак, отец мой, – ответила Жанна.

Так она уже ответила францисканцу. Лучше уж не вилять и держаться одной линии.

– Это ваш приход?

– Нет, но я часто заходила туда помолиться, сделав покупки поблизости.

– Где же вы тогда жили?

– В бывшей конюшне недалеко от Ломбардского коллежа.

Настоятель кивнул. Нет сомнения, что он обо всем разу знал заранее.

– Не вы ли торговали прямо под открытым небом на углу коллежа?

– Да, это была я.

– И вас принимали за юношу.

– Так уж вышло, отец мой. У нас в деревне с одеждой все проще, чем в городе.

Мартино бросил взгляд на вырез ее платья, потом оглядел его целиком.

– А теперь вы исправили это недоразумение. Отдаю должное вашему вкусу в выборе платья, дочь моя.

Жанна склонила голову и сдержанно улыбнулась.

– Так вы ни разу не приходили в Сен-Северен?

– Я там была, отец мой, но из-за капюшона вы, наверное, меня не разглядели.

Настоятель задумался. Ну да, человек в капюшоне, стоящий в боковом нефе, вполне мог ускользнуть от его взгляда. Храм был почти всегда погружен в полумрак, который свечам не удавалось рассеять. А может быть, она приходила, когда его не было в церкви.

– Завтра воскресенье, – сказал он, – и я был бы рад видеть вас на своей проповеди.

– Я непременно приду, святой отец.

– Вы довольны своей торговлей?

– С тех пор, как я тут устроилась, стало полегче.

Цепкий взгляд отца Мартино изучал обстановку лавки.

– Отличная лавка, да еще в королевском доме!

Серые глаза Жанны остановились на священнике. Он что, принимает ее за удачливую деревенщину? Чего он, собственно, хочет? Жанне уже поднадоело играть в кошки-мышки.

– Его величество король даровал мне аренду, об этом все знают.

– Воистину большая милость.

– Я обязана этим госпоже Агнессе Сорель, которая, проезжая по улице Монтань-Сент-Женевьев, изволила остановиться, чтобы отведать моих пирожков.

– Но короля там не было?

– Нет, отец мой.

Он не мог не заметить появившейся в девушке скованности. Она и вправду готова была попросить его не вмешиваться не в свои дела. А он-то пришел установить доверительные отношения.

– Я очень рад, что милостью нашего короля Господь привел вас на стезю достатка. Не сомневаюсь, что вы уже поблагодарили его в своих молитвах и не замедлите укрепить благодарность дарами Церкви.

Жанна заметила, что священник говорил о короле, ни словом не обмолвившись об Агнессе Сорель. Она сказала себе: ну вот, понятно, он пришел за деньгами. Он полагает, что я пользуюсь покровительством короля и мне их девать некуда.

– Только моя неопытность помешала мне сделать это раньше, отец мой.

Настоятель кивнул.

– Местные торговцы вам все расскажут, – промолвил он.

К лавке подошел один из преподавателей Корнуэльского коллежа, и отец Мартино счел за лучшее распрощаться.

– Я рад был познакомиться с вами, дочь моя. Да благословит вас Господь во всех ваших начинаниях. Надеюсь видеть вас на воскресной мессе.

Он просто пришел за тем, что ему причитается, сказала себе Жанна, подавая покупателю стакан вина и пирожок с мясом. Он узнал о полученных мною подарках и решил, что их прислал сам король. На что же он рассчитывал?