Родионов размахивал над головой перепуганного Григория саблей, Гермоген лупил его по голове крестом, обезумевший Митя царапал лицо ногтями, Илиодор пинал сапогами да еще, говорят, щелкал в воздухе портновскими ножницами, грозя оскопить мерзавца. Эта угроза привела Распутина в ужас, и он каялся, целовал крест и божился во всем, что требовали от него мучители, обещая во дворец больше не ходить и тут же уехать из Петербурга.
Обещания свои он позабыл, добежав до дома, тут же написал донос царице. Во дворце его письмо вызвало переполох и возмущение. На головы «заговорщиков» посыпались громы и молнии – Илиодора и Гермогена постановлением Синода сослали одного в пустынь, другого – в дальний монастырь с запрещением появляться в Царицыне и Петербурге. Но бунтари не подчинились. Более того, выступили в печати с обличениями, налево и направо раздавая интервью с красочными «подробностями» из жизни Распутина.
Тогда же в одной из газет был напечатан памфлет Илиодора «Гришка», в котором Распутин предстает «во всей красе», в котором в кучу свалены были и небылицы о похождениях «старца». Тогда же в газеты были отправлены личные письма царицы и дочерей к Распутину, украденные Илиодором! Весь тираж немедленно арестовали, но машина травли была запущена, все было продумано до мелочей. Тибетский лекарь Бадмаев, не сумевший подружиться с Григорием, «нечаянно» передает памфлет в Думу. Свидетельствует Бадмаев: «Я показал «Записку» моему старому пациенту Протопопову. Он попросил у меня разрешения ознакомить с ней Гучкова и Родзянко. Обязался не использовать ее, но нарушил.» Товарищ председателя Государственной думы Протопопов показал «Записку», в которой был изложен памфлет, Гучкову. И по городу стали распространяться отпечатанные на гектографе копии памфлета, в котором приводились письма императрицы и великих княжон. Собственно, в письмах княжон никакого криминала не было, если не считать самого факта переписки императорской семьи с заработавшим скандальную славу мужиком.
А вот письмо самой императрицы позволяло трактовать его весьма фривольно и задуматься об отношениях царицы и «старца», задуматься и ужаснуться происходящему, той бездне, в которую катилась царская семья. Вот это письмо – судите сами: «Возлюбленный мой и незабвенный учитель, спаситель и наставник, как томительно мне без тебя. Я только тогда душой покойна, отдыхаю, когда ты, учитель, сидишь около меня, а я целую твои руки и голову свою склоняю на твои блаженные плечи. О, как легко мне тогда бывает! Тогда я желаю одного: заснуть, заснуть навеки на твоих плечах, в твоих объятиях. О, какое счастье даже чувствовать одно твое присутствие около меня… Где ты есть? Куда ты улетел? А мне так тяжело, такая тоска на сердце. Только ты, наставник мой возлюбленный, не говори Ане о моих страданиях. Без тебя Аня добрая, она хорошая, она меня любит, но ты не открывай ей моего горя. Скоро ли ты будешь опять около меня? Скорей приезжай. Я жду тебя и мучаюсь по тебе. Прошу твоего святого благословения и целую твои блаженные руки. Вовеки любящая тебя М.». М – это мама, так сам Распутин называл царицу.
Надо ли объяснять, какая яростная волна возмущения вызвана этими публикациями! Конечно, вся эта лавина грязи обрушивается, прежде всего, на царскую семью, травля направлена не столько даже на Григория Распутина, сколько на самого царя и его семью. Не случайно же с одинаковой яростью и удивительным единодушием на Распутина обрушивается и левая и правая пресса. Все понимают, насколько сильно его влияние, не случайно Пуришкевич прокричал в отчаянии в Думе: «Пока Распутин жив, победить мы не можем».
Положение критическое – скандал погасить не удается, решено Распутина на время удалить из Петербурга. Григорий отправляется в очередное паломничество.
Насколько верны обвинения в безграничном влиянии Распутина на царя, обвинения в том, что он фактически назначает и снимает министров и вообще управляет государством Российским? Вот заключение следователя комиссии Временного правительства В. Руднева, опросившего множество свидетелей: «При осмотре бумаг Протопопова было найдено несколько типичных писем Распутина, начинающихся словами «милай, дарагой», но всегда говоривших только о каких-либо интересах частных лиц, за которых Распутин хлопотал. Среди бумаг Протопопова, так же как и среди бумаг всех остальных высокопоставленных лиц, не было найдено ни одного документа, указывающего на влияние Распутина на внешнюю и внутреннюю политику».
Конечно, нельзя сказать, что Распутин вообще стоял в стороне от дел политических. Яркий пример – свидетельство Витте о том, как именно Распутин повлиял на решение о вступлении России в войну на Балканах. «Пришел Распутин, в пламенной речи, лишенной, конечно, красот присяжных ораторов, но проникнутой глубокой и пламенной искренностью, он доказал все гибельные результаты европейского пожара, – и стрелки истории передвинулись по другому направлению. Война была предотвращена».
К тому же есть заслуживающая внимания версия, что сама императрица активно поддерживала просьбы и высказывания Распутина, потому что хитроумный Григорий тайные устремления императрицы часто выдавал за свои. Есть предположения, что некоторые «видения» Григория, которые она описывала в письмах к царю, придуманы самой государыней. В целом же государь, вопреки распространенному мнению, был достаточно упрям и в главном всегда придерживался собственного мнения, хотя к советам все же прислушивался.
Осенью 1912 года Распутин в очередной раз спасает жизнь царевичу Алексею в безнадежной, казалось бы, ситуации – началось кровоизлияние, гангрена, положение было настолько серьезным, что пришлось даже издать бюллетень о здоровье наследника. Григория нет рядом, Вырубова дает ему телеграмму, Распутин отвечает, что он молился, и что наследник будет жить. И болезнь отступила! Врачи опять только руками разводят.
Когда Распутин возвращается в Петербург, государыня старается держать его возле наследника, невзирая на шумную травлю. Но в 1914 году он опять на время уезжает, на этот раз домой, в Покровское. А там его уже с нетерпением ждет Хиония Кузьминична Гусева. Она хорошо приготовилась к встрече, о чем рассказала на следствии: «Я купила за три рубля на толкучке, на базаре в г. Царицыне, у неизвестного мне человека – черкеса или армянина, как его звать не знаю, предъявленный мне кинжал. Покупать кинжал мне никто не советовал, не давал на его покупку денег; три рубля эти я сама скопила. У меня было своих 39 рублей, и я уехала после Троицы, спустя неделю, в г. Тюмень машиной и пароходом. Отметка в паспорте. Неделю назад в воскресенье я приехала в село Покровское Тюменского уезда, где, как мне известно из газеты, Григорий Распутин проживает. Об этом я узнала в г. Ялте в редакции местной газеты «Ялта». В г. Тюмени я никуда не заезжала, а села сразу на пароход, на котором приехала в село Покровское. Здесь я остановилась на квартире у крестьян, как их звать, не знаю. О своем намерении убить Распутина я не сказала этим крестьянам, объяснив, что я прибыла в с. Покровское побывать у прозорливого старца Григория Распутина. Я пришла к нему в дом и спросила у девки (как ее звать – не знаю), когда вернется домой Распутин. Она мне ответила, что он даст им телеграмму и приедет. Прошла неделя. Девочка моей хозяйки, имя ее забыла, мне сообщила, что она у обедни видела Распутина, который уже приехал домой. С этого дня я стала следить за Григорием Распутиным возле его дома, сидела на крылечке местного волосного правления и вчера днем, после обеда, увидела идущего напротив меня знакомого мне Григория Распутина; он шел домой, и я повстречала у ворот его же дома; под шалью у меня был спрятан предъявленный мне кинжал. Ему я не кланялась. Один раз его этим кинжалом ударила в живот. После чего Распутин отбежал от меня, я за ним бросилась с кинжалом, чтобы нанести ему смертельный удар, но в этот момент он схватил лежащую на земле оглоблю и ею ударил меня один раз по голове, отчего я тотчас упала на землю и разрезала себе нечаянно левую руку повыше кисти (обвиняемой Гусевой была показана забинтованная повыше кисти левая рука). Это было днем, и сбежался народ, который говорил: «Убьем ее!», то есть меня, и взяли ту же оглоблю. Я быстро поднялась и сказала толпе: «Отдайте меня полицейскому! Не убивайте меня!» Кинжал я бросила около ограды. Мне связали руки и повели в волость и по дороге меня толкали, пинали, но не били.
