– Дать им хорошую взбучку ~ сразу утихомирятся! Появится Чато – пришли его ко мне на несколько деньков, вернется как шелковый.

– Если бы, сейчас уж не так, как в старину, я с Чато чего уж только не делал – и говорил по душам, и денег давал, и на курорт отправлял, и трепку задавал, и что же. Да ничего, свалил из дома, шатается теперь как ни в чем не бывало неизвестно где, а наша гребаная полиция в довершение ко всему наезжает на меня, грозятся арестовать.

– Серьезно?

– Их чертов брюхач команданте так и заявил мне, да только у этого сукина сына руки коротки, я вот на них в суд подам!

– На полицию в суд?

– Конечно!

– Не будь еще большим дураком, нельзя этого делать!

– А мы с Неной считаем, что это надо сделать обязательно! – вмешалась Мария. – Почему мы должны сидеть сложа руки?

– Да если мы это оставим просто так, они с нас потом не слезут!

– И что вы надеетесь добиться, Мария? Да эти каброны тут же наедут на Грегорио, смешают с дерьмом и всю спесь из него выбьют! Первое предупреждение вам уже сделано, сами понимаете!

– Мы находимся под защитой Конституции, – возразила Нена. – У нас правовое государство!

– При всем моем уважении к тебе, племяшка, прибереги эти сказки для своих экзаменов, потому что они не имеют ничего общего с действительностью! Рассказать, как я договаривался вчера с доном Педро Кастро? Его сын Сидронио подоспел, когда я еще находился на взлетной полосе, и дон Педро, по своему обычаю, дал мне на объяснения ровно столько времени, сколько у него уходит, чтобы выкурить одну сигару. Думаешь, справедливо, что нам пришлось расстаться с Давидом? Нет, конечно, но если бы я не согласился, его бы убили.

– А если обратиться в полицию, дядя Альфонсо? Неужели не вступится?

– Кто, команданте Насарио? Да он присутствовал при нашем разговоре!

– Вот каброн! – зло оскалился Грегорио. – Думаешь, не обманут?

– Уговор дороже денег. У нас в горах люди мстительные, но честные. Опять же, дон Педро Кастро отнесся с пониманием, и Насарио тоже, один лишь Сидронио требовал возмездия, больно кровь у него горячая. Вы даже не представляете, чего мне только не пришлось им наобещать, чтобы дон Педро его утихомирил!

Прежде чем Альфонсо успел продолжить свой рассказ, его перебила сестра:

– Альфонсо, захвати для Тере эту материю, пусть сошьет что-нибудь дочерям, и вот еще, возьми, – и сунула ему в руки полиэтиленовый пакет с мачакой.

– Мария, не нагружай меня, ради бога!

– Если ты ему ничего не всучишь, наступит конец света!

– Это ты так думаешь!

– Мать, если будут звонить из команды, скажи, я уже еду, только подброшу этого педика в аэропорт!

Они сели в дядин «валиант» (или «валиум», как называл его Чато); Давид расположился на заднем сиденье и слушал, о чем беседовали отец и дядя Грегорио.

– Неужели город настолько изменился?

– Да, представь себе; то и дело где-то стреляют – одни говорят, это разборки гомерос, другие – что партизаны шалят, а с нас в конечном итоге стружку снимают!

– Я знаю одно – судебными исками от полиции ничего не добьешься.

– Да, полиция бдит денно и нощно, – подвел черту Грегорио.

Когда они свернули на шоссе, ведущее в аэропорт, Альфонсо повернулся к Давиду и потребовал:

– А теперь, сынок, рассказывай мне все, как было.

Давид поведал отцу, как пытался убежать, как его сбили с ног посреди двора, как само провидение подсунуло ему камень под кончики пальцев и подсказало, что спастись можно, лишь бросив его в голову Рохелио.

– Самая настоящая вынужденная самооборона, – убежденно сказал Альфонсо и, увидев мокрое от слез, несчастное лицо сына, встревожено спросил: – Тебе нехорошо, сынок?

– Дьявол говорит, что никакая это не самооборона, что я самый обычный убийца.

– Ты и сейчас его слышишь? – Юноша порывисто кивал головой. – А что еще он говорит?

– Говорит, что мне придется отсосать.

Дядя Грегорио рассмеялся:

– А ты скажи ему, пусть сам отсосет.

Все замолчали, а Давид вспомнил красную курточку и чуть влажное ушко Карлоты.

– Как там Карлота?

– Ох, сынок, не хотел я этого касаться, да, видно, никуда не деться, ты уже взрослый!

– Я хочу жениться на ней.

– Вот тут ты и допустил самую большую ошибку – нельзя трогать чужую невесту! Разве не учил я тебя уважать обычаи? Ты и ей неприятности причинил, и всем Кастро дорогу перешел, а потому не видать тебе теперь ни Чакалы, ни Карлоты, понятно? – твердо сказал отец и добавил: – И учти, чтобы больше камня в руку не брал!

На некоторое время в машине воцарилось молчание; за окнами расстилалась залитая солнцем долина. Наконец Давид не выдержал и стал оправдываться:

– Она сама меня танцевать потащила!

– Ну и что же! – суровым голосом перебил его отец. – Подле невесты чужому не место, заруби себе на носу!

– А теперь, когда у нее нет хозяина, мне можно жениться на ней?

– Нельзя! – потеряв терпение, выкрикнул Альфонсо. – Забудь о ней, говорю тебе!

– Да, дерьмо лучше не шевелить, – поддержал его Грегорио.

Альфонсо сделал глубокий вдох и продолжил уже спокойнее:

– Отныне у тебя наступит новая жизнь, дядя Грегорио поможет с работой, будешь жить один, делать что хочешь, но Карлота для тебя больше не существует!

Приехали в аэропорт. Давид издалека узнал принадлежащий лесопилке «пайпер-чероки» и догадался, что именно на нем папа полетит домой. За последние тринадцать часов он видит уже второй самолет. Перед расставанием отец отсчитал ему несколько банкнот.

– Вот, возьми на расходы. – И, помедлив, добавил: – Я уже дал денег дяде Грегорио, чтобы ты ни в чем не нуждался; он подыщет для тебя жилье.

– Да, папа.

– Делай все так, как я тебе велел; из города никуда ни на шаг!

– Да, папа.

– Я не хочу, чтобы у тебя опять возникли неприятности.

– А как же дьявол?

– Выброси это из головы! Позаботься о Давиде, – обратился он к Грегорио. – Когда найдешь для него дом, помоги обустроиться и навешай иногда.

– Не беспокойся.

– И не вздумай подавать в суд на полицию, все равно ничего не добьешься, они же над тобой и посмеются!

Давид отказался покидать аэропорт, пока самолетик не взлетел и не скрылся из виду. На обратном пути в город он думал о том, как отец защищал его от дона Педро, вспоминал Чакалу, которую не увидит уже никогда в жизни. Давид почувствовал боль от образовавшейся в душе пустоты. «Умираю», – мысленно решил он. «Да нет, – возразил голос. – Это всего лишь одно из проявлений того, как человек воспринимает одиночество». Дядя Грегорио посмотрел на Давида в зеркало заднего обзора и поинтересовался, нравится ли ему бейсбол.

– Бейсбол? – переспросил Давид. – Не знаю, никогда в него не и играл.

Пять часов спустя он стоял на краю бейсбольной площадки и наблюдал за игрой команды «Депортес Бейб Рут», которую тренировал и содержал на свои деньги дядя Грегорио. Она проигрывала с разгромным счетом: один – одиннадцать. На восьмой подаче, когда стало ясно, что поражение неминуемо, дядя предложил Давиду выступить в роли подающего.

– Надо просто бросить мяч кэтчеру!

– Я не умею…

– А ты вообрази, что перчатка – это кролик!

– И все?

– Ну, на самом деле тут целая наука, но сейчас объяснять некогда, что получится, то и ладно!

– Хорошо.

– Тогда переодевайся! – И дядя дал ему форму, которая раньше принадлежала Чато.

– Играть будешь? – спросил Джонленнон, сидя на спортивной сумке, грызя картофельные чипсы и запивая их газировкой. Грегорио подозвал кэтчера, Сантоса Мохардина по прозвищу Чоло, крепкого парня с темными пятнами под глазами, и познакомил с Давидом.

– Это мой племянник Давид, он будет подавать, принимай мяч по центру. А ты, Давид, постарайся попасть точно ему в перчатку.

Идея ввести в игру новичка, очевидно, пришлась Чоло не по вкусу.

– Они могут опротестовать результаты матча!

– Не важно, мы и так проиграли! – Чоло смерил взглядом нового питчера, и поскольку тот, похоже, не показался ему обладателем большого ума со своим разинутым ртом и выпяченными зубами, решил возразить: