– Нет, сеньор, погода паршивая, слишком опасно, сами видите – мы друг друга-то едва различаем. Кроме того, у меня нет лицензии на пилотирование в ночное время.

– Я все понимаю, а потому плачу тебе двойную цену.

– Да в чем дело, сеньор? – насмешливо спросил летчик. – Я и сам люблю иногда побезобразничать, но не до такой степени, жизнь у меня только одна!

– Хорошо, пять песо, чтобы покрыть все твои издержки!

Давид слушал отца и ничего не понимал, слишком много всего свалилось на его голову за короткий срок, так что мозг уже не справлялся с новой информацией.

– Я что, должен уехать? Но куда?

«Конечно, ты должен уехать, – ответил ему внутренний голос. – Ты ведь убийца, от таких, как ты, одни неприятности!»

– Замолчи! – выкрикнул Давид, и отец с летчиком обернулись.

– Это кому ж замолчать?

– Он немного не в себе, – пояснил отец. – Ему надо в больницу.

– Так покажите его врачу дона Педро Кастро!

– Нет, я хочу отправить его в одну частную клинику.

– Мне очень жаль, но я не смогу доставить его, – упрямился летчик. Издалека сквозь туман стали доноситься невнятные возгласы. – Я совсем недавно привез Рохелио Кастро, и он велел мне ночевать здесь.

– А, так ты пилот Рохелио? – Мужчина утвердительно поджал губы. – Тогда тебе лучше поскорее уносить ноги. Рохелио только что убили и, похоже, за тобой тоже сейчас явятся. Слышишь, кричат?

– Не пытайтесь мне мозги пудрить, нашли сопляка!

– Да с какой стати мне тебя обманывать! Разве не твой самолет приземлился меньше часа тому назад? Ты привез Рохелио на танцы, он там с кем-то девку не поделил, и его убили!

– Ни черта себе! – заинтересовался летчик.

– Женщину зовут Карлота, и Рохелио прилетел за ней, правильно? Ну вот, там он и остался, а теперь тебя ищут.

– Да меня-то за что же?

– Отец девушки считает, что ты сообщник. – Издалека опять послышался едва различимый крик:

– Сдавайся!

Летчик посмотрел на Альфонсо Валенсуэлу и сказал:

– За десять песо!

– За пять, и отвезешь его вот по этому адресу.

– Эх, да что там, о чем разговор, сеньор Валенсуэла, наша жизнь и сентаво ломаного не стоит! Вы полетите?

– Нет, мне лучше побыть здесь.

Давиду не давала покоя его бессмертная часть, решившая выступить в роли советчицы: «Когда кого-то убиваешь, самое верное – спасаться бегством. Немного движения пойдет тебе на пользу».

– Может быть, лучше на лошади? – обратился Давид к отцу.

– Хочешь, чтобы тебя схватил Насарио? Нет, ты полетишь на самолете, и поторопись, пока сеньор не передумал, он отвезет тебя домой к твоим дяде и тете, поживешь несколько дней у них. – Летчик запустил моторы, и Давид захныкал:

– А как же дьявол?

Отец обнял его:

– Не обращай на него внимания, сынок, – и подтолкнул к самолету. – Знаю, как тебе тяжело, но лететь надо, ты же знаешь этих Кастро! Ну, попутного ветра! – Самолетик покатился, а папа остался стоять на взлетной полосе и, удаляясь, постепенно растворялся в тумане. Давно уже Давид так не плакал. Послышался выстрел, потом еще один.

– Спокойно, – сказал летчик. – Еще немного, и мы в Кульякане!

В одиннадцать вечера такси доставило Давида к дому дяди и тети. В пути его бессмертная часть никак себя не проявляла, но, несомненно, никуда не девалась, а просто затаилась в какой-то мозговой извилине. Сначала такси мчалось по дороге, ведущей из аэропорта, затем свернуло на шоссе Кульякан – Наволато, потом по бульвару Сапаты доехало до самой Коль-Пол. Давид осунулся, у него бессильно отвисла челюсть, но по крайней мере его больше не трясло, как в лихорадке. Прошло три часа с той минуты, когда он убил Рохелио Кастро.

Пока самолетик рассекал ночную тьму, пилот говорил Давиду:

– Судьба – агава, а жизнь – сентаво. Вот и Рохелио все веселился, предвкушал встречу со своей девушкой, а дело видишь как обернулось. А с тобой, земляк, что приключилось? Почему тебя хотят отправить в клинику?

В ответ Давид сказал, что у него болит Желудок и резь в животе такая – терпежу нет.

– Да, вид у тебя затраханный, – посочувствовал ему летчик. Потом громко, чтобы перекричать рев моторов «сессны», начал рассказывать о том, какая у него восхитительная, полная риска жизнь: – В какие только переделки я не попадал, приятель, – перевозил наркоту в грозу, в самую нелетную погоду, попадал в плен к партизанам, похищал девушек, разбивался целых шесть раз, однажды сажал самолете заглохшими моторами, когда бензин кончился! Люблю опасность, адреналин в крови! Единственное, чего я еще не успел, – побывать в шкуре карающего ангела; надо иметь особую начинку, чтоб убить человека! – Услышав это, Давид вспомнил, как Рохелио повалился, будто мешок, рухнул замертво меж тремя зажженными качимбами. Он смотрел в иллюминатор, и перед его глазами время от времени возникала красная курточка Карлоты Амалии, ее улыбка, а еще дальше, как на декорации, висела луна в компании Млечного Пути, Венеры и Плеяд.

Водитель такси включил радио, и Давид услышал, как исполняют песню «Облади-облада».

«До чего же шумно! – пожаловалась его бессмертная часть. От неожиданности Давид испугался и снова ощутил желание испражниться. Карма, очевидно, догадалась об этом и шепнула успокоительно: – Тебе не надо меня бояться, я твоя неотъемлемая часть, ты же не боишься самого себя?»

– Не понимаю, – сказал Давид.

– Так ведь они на английском поют, это же «Битлз»! – ответил ему таксист и добавил: – Ну, вот и приехали!

«Давид, – не унимался внутренний голос, – тебе не обязательно обращаться ко мне вслух, я умею слышать твои мысли!»

– А?

– Приехали, говорю! – повторил шофер.

Давид не знал, что сказать, поэтому молча вылез из машины перед домом родственников и взошел на открытую веранду, где вокруг маленького столика стояли три белых кресла-качалки. Через застекленную входную дверь наружу проникало неяркое сияние висящего в углу прихожей светильника. Давид уже хотел постучать, но тут сквозь стекло увидел свою тетю, которая на ходу натягивала на себя халат.

– Давид! – воскликнула она, открыв дверь. – Что ты здесь делаешь, детка?

– Добрый вечер, тетушка, – обнял он ее.

– Ты один?

«Скажи ей, что я с тобой», – немедленно вмешался внутренний голос.

– Да, один.

– Что-то случилось? У тебя расстроенный вид. Дома кто-нибудь заболел?

– Нет, все здоровы, не волнуйтесь.

– Почему ты так легко одет? Ты что, собрался ехать на заработки?

Давиду сразу понравилась эта идея.

– Да, уезжаю работать в Соединенные Штаты.

– Неужели? Ох, и напугал же ты меня, парень! Значит, ты больше не работаешь с отцом на лесопилке?

– Нет, уже не работаю.

– Ты на чем приехал?

– Прилетел на самолете.

– Ну, как там у вас, в Чакале? – Минуты две ушло на то, чтобы ввести тетю в курс деревенских новостей.

– Холодрыга страшная.

– Как родители?

– По-старому.

– А сестры?

– Подрастают.

«Да что ты будто неживой, расскажи ей, как ты только что убил человека!» – Давида снова затрясло. Ему не хотелось говорить тете о своей бессмертной части; та заметила перемену в племяннике, но решила, что он просто устал с дороги.

– Ты ужинал?

«Знаменитое мексиканское гостеприимство! – не замедлил прокомментировать голос. – Вот истинная матрона?»

– Нет, но я не голоден.

– Пойдем-ка на кухню. Мария Фернанда и Джонленнон уже улеглись спать, а твой дядя смотрит телевизор. Что там, в Чакале, всё танцуют?

– Да, как обычно.

– Воображаю себе: замужние и невесты в одном углу, холостячки в другом, их обхаживают кавалеры, и не дай бог кому-то из них сунуться куда не положено, верно ведь? Ну, да бог с ними! – улыбнулась тетя. – Помнишь, когда мы в последний раз приезжали к вам в гости, на Пасху? Боже праведный, какая стояла холодина! Почти два года минуло с тех пор. И дернуло нас пойти на эти танцы! Один приставучий все домогался, чтобы Нена пошла с ним танцевать, ей даже плохо стало, бедняжке! – В памяти Давида тот случай не сохранился, зато он хорошо помнил своего двоюродного брата.