— Включай виромат.

Красик молча занялся делом. Загудел системник. По экрану ивизиора пробежала рябь. Говорухин поискал пульт, но безрезультатно. Тогда он встал на колени и в таком положении подошел к ивизору. Как выключать эту штуку? Под экраном расположился ряд блестящих кнопок. Не глядя, Говорухин нажал на все по очереди, и ивизор погас.

— Эй, смотри-ка! — воскликнул из-за виромата Красик, — я думал, эта штука никогда не заработает нормально.

— Просто я тебе не показывал, — неслышно прошептал Говорухин, развернулся, и на коленях же подобрался к виромату.

Изображение было — поганее некуда. Картинка сплошь усеяна помехами и белой рябью. Силуэт едва различим в общей темноте. Говорухин прищурился, прилип носом к монитору, но пока все равно ничего ценного разглядеть не мог.

— Чтоб вас всех, торгашей, — ругнулся он.

Красик шумно дышал в ухо, стоя за спиной. Говорухин сам не заметил, как с силой сжал пульт дистанционного управления. По корпусу пульта прошла широкая длинная трещина. Раздался хруст.

Софтер вышел на свет. Изображение скинуло серые тона и обрело многоцветие. Теперь лицо урода было хорошо видно… а с ним еще одного. Два софтера стояли в полуподвальном помещении ресторана, в узком прямоугольнике света и о чем-то беззвучно разговаривали.

— Вот черти! — Говорухин что есть силы надавил на кнопку «фото\сканирование» и обернулся к Красику, — ты видел это? Уродов двое! Они вдвоем туда залезли!

— Софтеры всегда по двое ходят, — пожал плечами Красик.

Говорухин вытаращился на него вечно красными глазами:

— Умные вещи говоришь, дружище! Об этом я не подумал, верно. Их же всегда двое. Один урод на улице, а второй дела делает.

«По-крайней мере, это не Шепко, — возникла в голове мысль. То ли облегчение, то ли радость — сразу и не разобрать.

Сканер тихо щелкнул, заканчивая считывать изображение. Говорухин сохранил запись и вывел фотографию на монитор.

Двое софтеров. Один совсем сопляк, лет восемнадцать (прут же в Нишу, уроды, как будто другой работы нет), второй постарше, с короткой стрижкой… ну-ка, ну-ка… на виске у него не запаянный ли скретчет?

Ну, конечно! Матрица физического тела передается в Нишу без изменения, значит, в жизни у этого типа тоже запаянки! Так ты уголовник, дружок! Отсидел, значит, и снова полез!

Говорухин потянулся к виртуальному шлему.

Так, где у нас тут доступ в Архивы Информации? Офицер Службы Охраны должен знать врагов лицо. И по именам.

На следующее утро Говорухин никуда не пошел. Дело в том, что он сорвался.

А что такого? В папке лежали досье на двух софтеров-уродов, которые позарились на его имущество. Он знал их адреса, знал, где один из них учится и вообще знал, что с ними сделает, когда поймает. Ловить будет по одиночке. Вылавливать, как опытный рыбак ничего не подозревающую рыбешку. Сначала изобьет с пристрастием, потом с пристрастием же допросит. Если дискеты с информацией Шепко отдадут сразу — им же лучше. Если нет, у Олежи Афимина была дача за городом, в которой очень удобно проводить специальные допросы. Жесткие, как квалифицировал Говорухин.

В общем, досье лежали в папке, в запасе еще несколько дней, поэтому ночью Говорухин поддался на уговоры Красика и выкурил с ним еще по одной сигаретке. Стало совсем хорошо. Настроение поднялось. Допили бутылку водки и распечатали еще одну. Затем еще. Наутро продолжили, едва разлепив глаза. Говорухин нашел на кухне две консервированные банки с рыбой, открыл их и решил, что это вполне даже приличная закуска. Еще две бутылки и почти недельный запас конопли были уничтожены за каких-то пару часов.

А затем накатил туман.

Когда Говорухин срывался, он мало что помнил. Вернее, в те самые минуты срыва он все видел и соображал предельно ясно, но вот с каждой минутой воспоминаниям негде было цепляться в его воспаленном мозгу и они ускользали в неизвестном направлении. Испарялись через уши. Растворялись, черт бы их побрал, в небытие.

Туман стал проходить к концу второго дня. Говорухин обнаружил себя в кресле, положившим ноги в ботинках на стеклянный столик и вертящим в руках неизменные черные очки. Ивизор работал на полную громкость: транслировали футбольный матч, кричал комментатор. Красик валялся на диване в обнимку с мятой подушкой и пустой бутылкой. Дым под потолком стал гуще. В горле пересохло, а изображение перед глазами то и дело норовило размазаться, как масляная картина на дожде.

— Карась… — Говорухин сглотнул, чем вызвал ряд неприятных спазмов во рту, — Карась, сколько времени?

— Два, — буркнул Красик, не разлепляя глаз.

Говорухин посмотрел на часы, мигающие в углу ивизора: без пяти восемь вечера.

Кажется, он догадался, какой именно сегодня день.

Говорухин скинул ноги со столика, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Тело не болело, кулаки не саднило, рожа, вроде, тоже ничего. Значит, только пили и курили (Говорухин увидел на столе пустую целлофановую обертку из-под таблеток и понял, что еще и глотали). Походов по ночному городу не было.

Повертев в руках очки, Говорухин нацепил их на нос и встал. Выпрямиться не получилось — живот свело страшной судорогой, пришлось рысцой нестись в туалет, расстегивая на ходу брюки.

Неприятнее всего «отходняк». Это вам скажет любой наркоман и алкоголик. Льется, как говориться, из всех щелей. Но, правда, еще хуже, когда запор. Тогда пучит, блин.

Усевшись на унитазе, Говорухин стал массировать пальцами виски, вызывая перед глазами радужные белые точки. Надо бы умыться, зубы почистить, а потом можно отправляться домой.

— Завтра же нанесу визит, — проворчал он сквозь зубы.

И никакой водки или таблеток. Только минералку, подогретый ужин и на ночь горячий кофе.

Сделав свое дело, Говорухин набрал полные ладони холодной воды из-под крана и умылся. Напоследок заглянул в комнату, взял со стола офицерскую кепку и вышел из квартиры, хлопнув дверью.

— Горячего кофе и минералки, — сказал он, спускаясь по лестнице. Сквозь черные очки хрен что увидишь, но он привык.

Когда в дверь позвонили, Наташа как раз заканчивала наводить макияж. Паша убежал минут десять назад, сказав, что нужно срочно увидеться с Паршивцем, и она решила, что это он вернулся, забыв что-то важное. Паша на самом деле такой растяпа…

— Минутку! — подведя бровь, Наташа накинула халат и пошла открывать.

На пороге стоял офицер Службы Охраны. Первое, что она увидела — черные, непроглядные очки, закрывающие глаза.

«Они не от солнца, — почему-то подумала Наташа, — они закрывают именно глаза…» А затем офицер открыл рот и спросил:

— Где Павел Аскелов?

— Я… — растерялась Наташа, — он ушел с утра. Сейчас его нет.

— А вы его супруга? — спросил офицер мягко, тихим вкрадчивым голосом, словно домашний врач, интересующийся здоровьем пациента, — Наталья, верно?

Наташа кивнула.

— Что-то случилось?

Офицер улыбнулся, не разлепляя губ. Улыбка вышла не дружеской — странной. Поправил кончиком пальца очки:

— Ничего такого, Наталья. Я из тюремной администрации. Хотел бы задать несколько вопросов по поводу его сокамерника… А когда придет?..

— Вечером, — сказала Наталья, — или, может, завтра утром. Он собирался навестить родителей. Сами понимаете…

— Да, да. Недавно вышел из тюрьмы, хочется погулять, поездить… — вновь улыбнулся офицер, — хорошо, Наталья, передайте ему, что заходили из Службы Охраны, просили быть завтра дома с утра до обеда.

— Его в чем-то подозревают?

Офицер помотал головой:

— Всего лишь свидетель. Зададим несколько вопросов и все. Ничего страшного, Наталья. Не волнуйтесь.

Он замолчал, но не уходил. Наталья смотрела на него, на его черные очки, но не могла разглядеть глаз. Тишина внезапно надавила.

Потом офицер едва заметно кивнул, приложил два пальца к козырьку кепки, развернулся и стал неторопливо спускаться по лестнице.