– Тревельян не был добр с вами, дитя мое? – спросил священник, ступая еще медленнее, чем обычно. Равенна готова была поклясться, что он пытается вытянуть из нее содержание их разговора.

– Он был… – Равенна задумалась. Он действительно не был добр к ней, но то же могла сказать о себе и Равенна. Разговор был бурный, и она надеялась, что подобного с ней больше не случится. – Он был, пожалуй, резок. Но таков он всегда. Тревельян не слишком-то обидел меня. Наши пути пересекаются нечасто, поэтому, как я уже сказала, о нашей встрече рассказывать в общем и нечего.

Слуга с грохотом свалил дрова у ближайшего очага. Равенна поглядела на него, слегка удивляясь тому, что такого пустили в замок. Слуга стоял к ней спиной, но она заметила на нем рабочую одежду, испачканную грязью. Он захлопотал у очага, пытаясь разжечь пламя, наконец Равенна увидела его в профиль и ахнула. Глаза его, в глубинах которых угадывались и гнев, и узнавание, обратились к ней.

– Малахия, – прошептала она, делая шаг вперед. Священник остановил ее.

– Равенна, сейчас не время и не место разговаривать с ним.

Равенна поглядела на него, не зная, что и думать.

– Что? Я могу оставаться наедине с лордом Тревельяном и не имею права приветствовать старого друга, которого столько лет не видела?

Она повернулась к Малахии, застывшему у другой стены зала. Он очень изменился за время, протекшее со дня их последней встречи. Рыжая шевелюра потемнела, на лице борода как у взрослого, да и рост достигал почти шести футов. Но глаза остались прежними. Газельи миндалины, в которых горело пламя бунта.

– Малахия, – сказала она, приветствуя друга теплой улыбкой. Ей хотелось броситься навстречу ему, раскрыть объятия. Знакомый этот взгляд сразу растопил весь лед, который покрыл ее сердце за годы, проведенные в Лондоне.

Тем не менее взгляд этот был не совсем знакомым.

Взгляд Малахии стал взглядом мужчины, и она застыла как вкопанная, обнаружив, что друг детства разглядывает ее словно лорд Чешэм.

– Ступайте, Малахия, – нахмурясь, проговорил отец Нолан.

Малахия не произнес ни слова. Он глядел на Равенну, как попавшийся зверь, не имея сил шевельнуться.

– Я же сказал, идите отсюда, мой мальчик, – повторил священник более резко.

Внезапно глаза Малахии обратились к дверям. У входа в зал застыл Тревельян, скрестивший руки на груди. Взгляд его был устремлен на молодого человека.

Без единого слова Малахия замел у камина мусор и покинул зал, не взглянув на Равенну.

Дважды обиженная столь резким неприятием, Равенна хотела уже броситься за ним, но тут же сообразила, что лучше будет повидать его завтра, когда они смогут переговорить с глазу на глаз. Малахия Маккумхал был ее единственным другом, и, по всей видимости, новых друзей у нее уже не появится. Ей хотелось немедленно укрепить узы дружбы, однако Равенна понимала, что обстоятельства не допускают этого.

Обернувшись, она увидела, что Тревельян провожает взглядом Малахию. А потом поняла, что граф смотрит на нее, выражая неодобрение всем своим видом.

– Подобных типов тебе следует вообще избегать. – В голосе его, отразившемся от грубых гранитных стен, слышалась непреклонность рока.

Равенна не могла более скрывать свою ненависть. Она послала Тревельяну столь уничтожающий взгляд, что сама удивилась тому, что он остался на ногах.

Граф же, напротив, расхохотался.

– Ну вот, сам и подтолкнул тебя к нему.

Равенна не отвечала. Всякие возражения утонули в ярости, которая буквально душила ее.

– Пойдемте, дитя мое. Это был долгий и безрадостный вечер, – вмешался отец Нолан, прикасаясь к ее руке.

Его вид вдруг потряс ее. Лицо священника стало совсем белым, а рука, державшая палку, сильно тряслась. Если бы она не знала старика, то могла бы, пожалуй, поверить, что ее ненависть к Тревельяну чрезвычайно расстроила его.

Без промедления она отправилась вместе со священником в бейли и усадила его в коляску. Когда, наконец, внимание ее вновь обратилось к Тревельяну, Равенна заметила, что граф не последовал за ними. Вновь он исчез, не прощаясь.

Часы пробили три часа утра, и Тревельян отложил книгу, которую пытался читать. Огонь потрескивал в очаге, а на столике рядом стоял полный бренди бокал, но ни то, ни другое не радовало сердце. Ночной час лишь углублял меланхолию.

Он не хотел, чтобы Равенна посетила замок, однако позволил это, полагая, что речь идет о пустяке. Но было уже заполночь, девушка пришла и ушла, а он все старался выбросить ее из памяти.

Она была воистину очаровательна. Что спорить? Даже в этом несчастном синем платьице она ошеломляла. Бедность лишь добавляла очарования. Потертые локти, неровный подол вопили, требуя мужской заботы о ней. И хотя Равенна ненавидела Ниалла каждой клеточкой своего тела, даже ему самому хотелось увидеть ее в шелках и атласах, более подобающих этой роскошной красе. Тревельян уже понимал, что Равенна обладала властью над мужчинам, они не в силах были забыть эту девушку.

Чешэм уже пал жертвой.

Ниалл вспомнил сцену, происшедшую перед тем как он отправился к себе. Кузен предложил ему устроить бал для всех жителей Лира.

– Что будем праздновать? – осведомился Тревельян, очень раздраженный в тот вечер поведением Чешэма.

– Будем праздновать… красоту, – промолвил Чешэм и немедленно отправился к себе.

Судя по всему, можно было не сомневаться, что выставить кузена из замка мог пытаться только дурак. Чешэм убежит с девицей, пока он будет позволять себе избегать ее общества.

Кроме того, теперь возник еще и Маккумхал.

Ниалл протянул руку к бренди и сделал большой глоток. Малахия Маккумхал сулил одни беспокойства. Мальчишкой в Дублине он был свидетелем убийства своего отца, и пережитое навсегда вселило в его душу жажду крови. Поговаривали, что Малахия из крутых ребят. Утверждали также, что состоятельное семейство в Килдонане погибло в огне, потому что дом подожгли какие-то смутьяны. При пожаре погибли трое детей. Трое мальчишек, которые были младше Малахии Маккумхала в тот день, когда несправедливо застрелили его отца.

Бокал с бренди едва не лопнул в руке Тревельяна, мрачным взглядом уставившегося в огонь. Однажды придет и Гомруль; явление его неизбежно, как и то кровопролитие, которое будет предшествовать этому. И все же Лир не затопят алые реки, потому что он, лорд Ниалл Тревельян, властелин Лира в девятом поколении, сам потомок кельтов, сойдет в могилу, чтобы предотвратить усобицу. За сотни лет корни Тревельянов глубоко вросли в каменистую ирландскую почву. Он не мог отделить в своих мыслях графство от его жителей – так любовь его к домашнему очагу была неотделима от любви к родному краю. Пусть он из Верхов, но все равно, он не чужак в том месте, где родился. В стародавние времена семейство его добилось этих земель силой, но не по праву. Тем не менее он не допустит кровопролития в Лире. Именно поэтому Тревельян и взял Малахию к себе на службу. Следовало не спускать с него глаз. Спокойнее жить, когда враги рядом, так говорила пословица.

Он закрыл глаза, представив себе, что Равенна может убежать к Малахии. И ум, и образование поднимали ее на недосягаемую высоту рядом с этим человеком. Но не ее судьба приковать себя к этому неотесанному чурбану, родить ее двадцать детей и видеть, как он умрет… глупо, трагично, как его собственный отец.

Глаза Тревельяна открылись, он посмотрел на томик, оставшийся на коленях… Трактат о Вексфордском[38] восстании, разразившемся в Ирландии после ее включения в состав Соединенного Королевства. Боже, как он хотел предотвратить это кровопускание. Однако из всех попыток понять ситуацию не выходило ничего, пока он позволял своим страстям властвовать там, где должен править рассудок. Надо обходиться со всем этим как с гейсом. Руководствуясь разумом, он сумеет сделать все что угодно, овладеть ситуацией, решить любой вопрос. Но если дать власть чувствам – все пропало.