– Конечно. Это же мои инициалы: Елизавета Николаевна Якушева. А 123 запомнит любой дурак.

– Отлично! У меня бывший одноклассник в ментовке работает. Он по базе любую машину пробить может. Мы узнаем фамилию, отчество и прописку твоего Борюсика. Это уже что-то. Сходи завтра в отделение милиции, напиши заявление. Они обязаны принять его.

– Диночка, ты такая умная... – разрыдалась от благодарности Лизочка. – Ну откуда такие козлы берутся, скажи?

– Помнишь, я тебе говорила, что какой-то он чересчур шаблонный, сказочный. Ведь именно о таком, как твой Борюсик, мечтает каждая вторая женщина. Твой Борюсик – табуретка с несметным количеством ножек. Он выбрал самые свои красивые, идеально-гламурные ножки и подбежал к тебе. А ты и рада. Потому что сама ходишь на таких ножках.

– Я хожу на своих настоящих ножках! – обиделась Лизочка.

– А ты уверена, что это – твои настоящие ножки? Это ведь выдуманные, навязанные производителями модной одежды и элитной косметики ножки. Раньше какие стереотипы были? Женщина прежде всего хорошая хозяйка, жена, мать. А сейчас? Женщина должна стремиться наравне с мужчиной быть успешной, делать карьеру. Выглядеть на все сто. Солярий, массажист, косметолог, фитнес-клуб, зеленый чай... Разве нет? К такой женщине легко подкатить любому мошеннику – только отрасти гламурные ножки, и дело в шляпе. А потом он легко сделал ноги – встал на свои настоящие, подлые лапы и сбежал, ограбив.

– Ты хочешь сказать, я – обычная? Во мне нет ничего особенного?

– Есть в тебе все. Ты не обычная. Просто изо всех сил стараешься подделаться под стандарт, который тебе навязывают.

– Ни под какой стандарт я не подделываюсь! Я люблю ходить в солярий! Люблю массаж! Я действительно хочу хорошо выглядеть и сделать карьеру! – Лизочка была оскорблена до глубины души. – Это ты у нас нестандартная, да? Ходишь в драных джинсах, будто тебе пятнадцать! Иди голову помой! Хиппушка хренова! – И она злобно бросила трубку.

Этого только не хватало! Это что получается? Это она, Лизочка, такая стандартная, обычная, что всякому известно все, что у нее на уме? Всякому проходимцу известно, какие струны в ее душе нужно задеть, чтобы вызвать моментальную симпатию? Это она – такая доверчивая, что за один презентабельный вид и белую машину готова отдаться вся с потрохами?

Лизочка забыла даже, кто она, где она. Вскочила со стула и пробежалась по хозяйской комнате из угла в угол. Лизочка была в бешенстве. У нее тряслись руки и что-то странное происходило с лицом. Пробегая мимо зеркала, она краем глаза заметила, что рядом с ней пробежала какая-то кривая некрасивая женщина в пляжном сарафанчике. Лизочка ойкнула и вернулась к зеркалу. Это была она. Она, Лизочка, смотрела сама на себя из зеркала в образе некрасивой, какой-то сморщенной и перекошенной тридцатилетней женщины. Лизочка в ужасе схватилась за лицо. Ей, конечно, и было тридцать... Но выглядела она на двадцать три. Ну, на двадцать пять...

– Что, милочка, наговорилась? – в дверях возникла лузгающая семечки хозяйка. – Что-то лица на тебе нет... Аль, не вышлют денег? А я всегда говорила, что в Москве одни нелюди живут. Снега зимой у них не допросишься, не то что в беде помочь.

– Вышлют! – гордо сказала Лизочка и распрямила плечи. – Можно, я еще раз перезвоню?

– Да говори уж, – с барской щедростью разрешила бабка и сплюнула очередную шелуху в кулак.

Бабка вышла. Лизочка перезвонила Динке.

– Диночка, извини меня... – промямлила она.

– Да ладно, – отмахнулась Динка.

– Диночка, правда, так хочется ходить на хороших ножках, на своих самых лучших ножках, никого не обижать... Почему же не получается?

– Не отросли еще у нас хорошие ножки, недоразвитые они, ходить на них неудобно... – грустно сказала Динка.

И Лизочка в ответ вздохнула.

– Дэвушка, дэвушка! Не проходите мимо – вам нужно с нами! – маленький юркий абхазец вился юлой вокруг Лизочки уже полчаса как минимум.

Полчаса как минимум Лизочка пыталась избавиться от него и, наконец, пройти.

– Ах, отстаньте же от меня! – в сотый раз восклицала она.

Но неутомимый абхазец продолжал приплясывать вокруг, постепенно увлекая Лизочку в направлении «Газели» с надписью «Туатур». Последняя написана была большими строгими черными буквами, что Лизочкой в ее ситуации неизменно, стоило ей бросить взгляд в сторону микроавтобуса, прочитывалось как «Траур».

Лизочка была в трауре.

Не просто в трауре по утраченным деньгам и документам – в трауре по всей своей жизни, которой она так опрометчиво и в одночасье лишилась.

Где ее милая уютная жизнь?! С работой: масштабными, как желание Америки захватить мир, планами, удачными акциями, успешными продажами – и даже не лестницей, а стремительно летящим под облака эскалатором ее, Лизочкиной, карьеры? Где ее прекрасная Фирма – самая совершенная организация в этом мире, где каждому найдено свое местечко, каждому прописаны его права и обязанности, и каждая фраза, каждый жест, каждое выражение лица регламентированы и узаконены уставом?

Где ее милая уютная жизнь? С досугом: прекрасным досугом, равномерно разделенным между фитнес-клубом, солярием, массажистом-косметологом, запланированными встречами с подругами, банкетами-фуршетами... Где ее расписанные в ежедневнике законные часы отдыха и расслабления – самое прекрасное время, когда с утра она четко знала, где окажется вечером, когда, отдаваясь в натруженные руки массажистов, тренеров и косметологов, она была железобетонно уверена, что каждое их движение рассчитано и согласовано с новейшими методиками и разработками?

Жизнь Лизочки была прекрасна. На работе она зарабатывала деньги. После работы она их тратила. И не абы как, а с умом. Здоровый образ жизни – что может быть лучше?

Лизочке, как это ни смешно звучит, в южном городе не хватало, например, солярия. Уютной лежаночки – а она, скрывая это ото всех, предпочитала горизонтальный, – не хватало милого кокона, в который Лизочка забиралась три раза в неделю, закрывалась от всего мира и нажимала на зеленую кнопочку. И грелась, нежилась, дремала свои честно оплаченные минуты. И не было в этот момент никого счастливее Лизочки.

Настоящее солнце, море, ветер, волны, запахи и звуки пугали ее. Заставляли напрягаться, думать о чем-то. На солнце можно было обгореть, в море утонуть. Песок мог попасть в глаза, волна – залиться в уши. Вода была соленой, и приходилось тут же после купания бежать и смывать ее. Ветер мог в любую минуту окрепнуть и просквозить ее. Все это, вместе взятое, было каким-то чужим ей, опасным и даже враждебным. То ли дело – уютный гробик солярия!

Или дивные успокаивающие и расслабляющие обертывания с морскими водорослями! Все ведь делалось не само собой, а по научно разработанной методике, в соответствии со схемами, графиками, рецептурой. Разве что-то может быть лучше, чем просчитанный заранее результат и уверенность в успехе?

Или фитнес-клуб с йогой, стрейчингом, степ-аэробикой и танцем живота? У Лизочки был личный тренер, который всегда до, после и во время занятия считал ее пульс и тщательно записывал его в тетрадочку. Все, каждый прыжок, каждая растяжка Лизочкиного тела были научно обоснованы и сжигали определенное число калорий. Никаких тебе пробежек по пляжу, карабкания на неудобную гору, бесцельного плавания в грязном море.

Лизочка пребывала в трауре. И так отчаянно захотелось в свой родной мир, в свою Москву, на свою улицу, в свою квартирку. Проснуться с утра и пойти на Фирму, где все ясно и понятно...

И не нужно ей уже было никакого Борюсика – никакой обузы, мешающей ее прекрасно устроенной жизни. Уж по кому, по кому, а по нему она носить траур не будет. «Кто такой Борюсик?» – пренебрежительно думала Лизочка все утро, с трудом выпив на завтрак полстакана противно пахнувшего чужим чьим-то телом парного молока, предложенного хозяйкой.