– Российскую общественность, специалистов, да и простых горожан чрезвычайно беспокоит ситуация с массированным вмешательством в историческую застройку старинных русских городов. Мы уже устали огорчаться и ужасаться новым зданиям в центре города, нарушению сложившихся ансамблей, искажению зданий после всевозможных реконструкций и реставраций. Что, на ваш взгляд, можно здесь предпринять и экспертному сообществу, и тем представителям власти, которым чужда «слава Герострата»?
– По-моему, следует возродить традиции русского и советского архитектурного теоретизирования для того, чтобы выявить несколько магистральных направлений современной архитектурной мысли в России. Такие традиции существовали в рамках «советского проекта» эпохи «советского просвещения». Я сейчас не говорю о советской политике – это отдельная тема. Сейчас теоретическая составляющая в процессе архитектурного развития Петербурга чрезвычайно мала. Зато, правда, успешно развиваются общественные проекты по защите города, что уже хорошо.
– Как вы представляете себе современный, удобный для проживания город, если его ядром является историческая застройка? И что нужно предпринять в России для того, чтобы наши города сумели сопрячь старину и современность?
– Вопрос этот следует адресовать, конечно, не к России, а к миру в целом. Ничего, кроме развития традиции, предпринимать и не нужно. Никакая традиционная форма не препятствует современным функциям. Вспомним Рим – дворцы и виадуки, решённые в аналогичных формах. Тема конфликта традиционной формы и функции усиленно форсировалась модернистами в прошлом веке для того, чтобы оправдать свои довольно ограниченные стилистические предпочтения. Вообще этот конфликт уходит своими корнями в архитектурную теорию историзма XIX века. Посмотрим на модернистов. Если бы Ле Корбюзье не имел чёткого визуального ряда своих будущих построек, никакие его «Пять принципов архитектуры» ему бы не помогли найти архитектурные образы – сами по себе весьма яркие, если не считать того, что они испортили города и затуманили на долгие годы ясные головы многих талантливых зодчих. В принципе и новый аэропорт Пулково мог бы быть построен в виде римских терм например. Другое дело, что та часть архитекторов, которые работают в рамках столетней традиции модернизма, делают многие свои вещи весьма неплохо именно там, где рядом нет исторической застройки. Поэтому этим архитекторам нужно оставить резервацию, в которой они могли бы развивать свои традиционные «искусства и ремёсла» – плести модернистские корзинки.
Что же касается функционирования центральной части города, то, на мой взгляд, не следует путать архитектуру и инфраструктуру. От того, что в центре Петербурга появляются монструозные модернистские сооружения, его инфраструктура не улучшается – та же пыль, та же грязь, те же бесконечные пробки, то же отключение воды летом, и сугробы блокадного Ленинграда зимой, да и все остальные неприятности, связанные с бездарностью инфраструктурного менеджмента города.
– В своё время Виктор Астафьев воскликнул, что наши города любить нельзя. В этой фразе выразилась боль писателя за бездушный облик городов – и не только в родной ему Сибири, – которые так и не стали «машинами для счастливой жизни». Как можно было бы вдохнуть жизнь в ещё советского образца огромные промышленные города, как быть с депрессивными моногородами, как при минимуме затрат облагородить монотонную серийную застройку?
– Реконструкция Парижа, осуществлённая под руководством довольно-таки мафиозного, хотя и талантливого префекта Османа в середине прошлого века, даёт богатейшие примеры того, как монотонная застройка может быть оживлена даже коррумпированным чиновником. В результате реконструкции французской столицы были расширены бульвары и улицы. Город был модернизирован. Доходные дома рядовой застройки Парижа XIX века – это своеобразный пример традиционного минимализма. В монотонных советских городах, пугающих именно своим однообразием, можно было бы перелицевать фасады в том случае, если не проще было бы их вообще снести, а также уплотнить застройку. Каждому петербуржцу, казанцу или новгородцу симпатична плотность застройки в городском центре, где застроенные массивы кварталов чередуются с парками и садами. Однако вряд ли кто-то любит пересекать пыльные пустыри вокруг девятиэтажек, где даже летом гуляет холодный ветер. Проблема соотношения плотности застройки и открытости пространства – это вообще основная тема градостроительства. Нашим городам необходима достаточно плотная застройка – 7–8 этажей в удобных многоквартирных домах с развитой коммерцией в первых этажах в сочетании с окружающими их полями, лесами, парками и дачами. Форсируемое сейчас правительством «малоэтажное строительство» не приведёт ни к чему хорошему, кроме того, что города расползутся вширь, протяжённость коммуникаций увеличится, инфраструктура разрастётся и будет мрачный ужас американского мегаполиса, где на многие километры справа и слева вас окружают малоэтажные дома соседей, вашим детям негде гулять, кроме собственного частного садика размером три на четыре метра, и вы то и дело упираетесь во всевозможные шопинг-молы, гимнастические залы, мебельные ангары и бензозаправочные станции, застревая при этом в пробках. Летом бесконечные цементные мостовые раскаляются, дома с тонкими стенками нагреваются, ваш кондиционер приносит вам каждый месяц умопомрачительный счёт за электричество, если до этого времени ещё не случается полный коллапс электроснабжения в городе, как это случилось в Нью-Йорке в 2003 году. (Здесь нотабене, как говаривал самый петербургский из русских писателей: мы уже почти привыкли к бездумным заимствованиям с Запада, особенно у вожделенных и страстно любимых нашей элитой Северо-Американских Штатов. А не угодно ли, как выражался персонаж другого классика, «этот финик вам принять» – отзыв живущего в США архитектора об «одноэтажной Америке» резко контрастирует с возобладавшим у нас в последнее время общим мнением, что, дескать, ничего лучше, чем малоэтажное строительство, и не придумаешь. Стоит призадуматься. – М.Ф.)
– И напоследок: а какие у вас любимые города? «Рим, конечно, Рим», как вырвалось у героини Одри Хепбёрн? А может быть, Новый Рим и Вавилон в одном лице – Нью-Йорк?
Или родной вам Петербург, самый предумышленный город на свете? Который ныне с горечью именуют «Ленинбургом» – за смесь «французского с нижегородским»?
– Во всём мире лучше Петербурга ничего нет и никогда не будет!
Вопросы задавала Мария ФОМИНА, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
НЕОБХОДИМЫЙ ПОСТСКРИПТУМ : во время своего доклада Антон Гликин напомнил о горизонтальной застройке Петербурга, о его «небесной линии», увенчанной фигурами ангелов на немногочисленных вертикальных доминантах (собор Петропавловской крепости, Александрийский столп).
Он говорил о том, что ещё Николай II отказался от строительства воздушных линий метро в пользу трамвайных путей, поскольку первые бы закрыли перспективы городских улиц. И подумалось: какой урок нынешним «властителям и судьям», которые маниакально стремятся к радикальному вмешательству именно в исторически сложившийся, гармоничный, уникальный центр города! Чтобы обезобразить его «вставными зубами» новоделов, псевдоисторическими реконструкциями и, наконец, увенчать современным эквивалентом Вавилонской башни.
Строители «библейского небоскрёба» были остановлены высшим вмешательством. Интересно, какое вмешательство надобно, чтобы остановить нынешних посягателей на «небесную линию» великого города?
