Где-то бежала большая жизнь, там властвовал "Карл Великий живописи" — Брюллов. Знал, о том Сорока понаслышке. Собственная жизнь казалась никчемной. Единственное упование на Венецианова, но учителя уносит нелепая гибель…

Свою тоску Сорока выражает в пейзажах-идиллиях. Художник, по существу, очень лирический, интимный, в природе он видел некую высокую гармонию, божество, своего вольного прекрасного товарища.

Таков пейзаж "Вид на озеро в усадьбе Островки". Желтенькая часовенка, как игрушечная. Лес густой, кустистый, дымчатый. Стынь воды, впитавшей в себя и краски леса, и желтизну часовенки, и отражение Красноватых сходен… И наступают прямо на зрителя остролистые камыши. Невдалеке рыбак тащит лодку на берег. Даль озера уже не пуста, зритель здесь не чужой, потому что художник как бы поставил его рядом с собой и приобщает к своему душевному видению. Видению человека, который здесь жил, радовался, а более всего страдал. И вот художник-раб создает пейзаж-памятник — эпический, величавый, спокойный. И пейзаж ранящего одиночества. Ибо писан он узником, подглядывающим за свободой в зарешеченное оконце.

Так и шла жизнь. Без учителя, без товарищей, без творческой атмосферы. Писал портреты — хозяев да соседей, картины для помещичьих гостиных, подстригал кусты, высаживал цветы, следил за газонами. Обостренно-трепетно чувствовал жизнь каждого листика, вольного листика. Однажды, придя из сада, попросил о вольной. Хозяин высмеял и наказал… Любимую отнял и велел жениться на нелюбимой. Терялся смысл бытия, тянуло к рюмке, мастерство оставалось, а талант потухал, острота зрения его сердца становилась для крепостного художника клонящей ношей…

Когда отменили крепостное право, Григорий Сорока уже выбился из сил. Правда, в первые дни возмечтал о новой жизни. Но свобода оказалась призрачной. Сорока "явился агитатором" и написал царю жалобу на своего бывшего хозяина. Письмо вернулось в Тверь, где решено было "за сделанные грубости и ложные слухи" наказать жалобщика розгами. Тогда художник пошел на окраину деревни и повесился в сарае…

Иван Николаевич Крамской (1837 — 1887) — известный портретист. Автор жанровых полотен, решающих философские темы. В 1857 году поступил в Академию художеств, а в 1863 году возглавляет "бунт 14-ти", направленный против косности системы художественного образования, и оставляет академию. Руководил Петербургской художественной артелью — первым независимым объединением русских художников.

На портрете — человек, у которого было очень много врагов и которого очень любили верные друзья. Человек смелый и умный, страстный и преданный литературному делу и поэзии. Всю свою сознательную жизнь воевавший с самодержавием, сострадавший бедам своего народа и горячо любивший родину.

Крамской показал Некрасова прощающимся, но и восстающим. Художник проводил дни у больного писателя и видел: мир сузился для него до постели, но и остался таким же широким, безбрежным, как прежде… Выроненно лежат исписанные листы. Но еще не бессильны сильные когда-то руки. Брошенный недугом на подушки, Николай Алексеевич Некрасов призывает к себе свою музу. Как и когда-то, на Сенной, видит ее

Художник словно слышит этот разговор, видит, как муза скорбит над поэтом, но с радостью находит прежнего Некрасова, чьи глаза "пронизывали вас насквозь…". Не утешения и сострадания просит поэт у своей музы:

Муза гордится поэтом. В трудный час остался он "гневным Некрасовым", как назвал его Максим Горький. Требовательно звучит в последних песнях завещание-наказ:

Он — сеятель добра и гнева, поэт "рожденных для труда, страданья и оков", поэт народной силы и удали. Редактор, талантливо объединивший лучшие силы отечественной литературы. Певец революционной демократии, глубоко уверенный, что рано или поздно народ

Крамской изображает Некрасова размышляющим. Впервые в беспокойной, истерзанно-спешащей жизни ему поневоле выпала вынужденная возможность думать неспешно. "Полагают, что я сплю, а я думаю, думаю".

"Берегите себя, Некрасов", — говорил когда-то ему умирающий Белинский. Поэт совету не внял. Не мог внять. Всю жизнь ему было некогда и некогда было беречь себя. Белинский первым назвал его поэтом истинным, стал другом и учителем. Теперь бюст Белинского — над его постелью, а на стене портреты Добролюбова и молодого Тургенева.

Портрет рассказывает: Некрасов уходит из жизни, как уходят бойцы, — не выпуская из рук оружия: карандаша. Пишет "Последние песни", "…какая сила, какой огонь!" — сказал о них Н. Г. Чернышевский. А человек, зажегший этот огонь, незадолго до того совершает поступок героический — создает новую главу поэмы "Кому на Руси жить хорошо". Некрасов всегда мечтал о "народной книге" и создал е". В поэме — широкая панорама жизни народа, уверенность, что он все превозможет.

Новая глава "Пир — на весь мир" была "зарезана" цензурой и выброшена из журнала. И снова у поэта, как всегда после схватки с цензорами, взгляд "смертельно раненного медведя…".

Некрасов не одинок в свой последний час. Родные, друзья… Бесконечен поток писем и телеграмм. Возвращаются те, с кем развела жизнь. Навещает Достоевский. Потом он скажет на могиле поэта прощальную речь и поставит его рядом с Пушкиным, а студенты запальчиво закричат: "Выше Пушкина!" Приходит Тургенев, и они взволнованно обмениваются прощально-благословляющими жестами. Но самое дорогое — к нему приходит будущее, будущие сеятели разумного и доброго — студенты и подносят адрес-клятву:

"…не забудем мы… твоего имени и вручим его исцеленному и прозревшему народу…"

Когда П. М. Третьяков заказал Крамскому портрет Некрасова, художник решил писать его "на подушках", но засомневался, да и окружающие отговорили. Даже больной поэт оставался трибуном, что не вязалось с подушками и халатом. И художник первоначально написал погрудный портрет. Та же грусть-раздумье во взоре, но руки сложены так, будто готовы к схватке, а в фигуре и повороте головы — нечто неукротимое, бойцовское. Таким Некрасов мог быть и на Сенной.

И все же Крамской возвращается к прежнему замыслу. И поэт просит о том же. Так рождается портрет-картина "Некрасов в период "Последних песен". Художнику нравились эти сильные пронзительные стихи. А одно из них, "Баюшки-баю", он считал одним "из величайших произведений Русской поэзии!".

Выбор Третьякова был точен. Именно Крамскому следовало писать Некрасова. И не только потому, что уже известен и признан был талант портретиста.

В "Последних песнях" поэт признавал, что ему "борьба мешала быть поэтом". Борьба мешала и Крамскому, человеку мятежного сердца, быть художником. Он разглядел в поэте близкую драму. Бунтарь рассказал о бунтаре. Крамской возглавил в Академии художеств "бунт 14-ти" и стал идейным вождем Товарищества передвижников: "Я сам частица народа…"