— Тем и лучше, что затаились. Под такой луной далеко не уйдут. Поймаем. Непременно поймаем, — заявил решительно Сэхэро Егор.

— Легко сказать — поймаем! Обманчив лунный свет, — возразил Делюк. — В обход, по рыхлым снегам… без шума, воровски уйдут. Нам теперь надо разъехаться по одной линии и встать, чтобы каждый видел соседа слева и справа. — Вдруг Делюк настороженно поднял палец: — Ся!

Умолкнув, отчетливо услышали топот копыт и толчки полозьев на сугробах, усиливаемые эхом в порожнем небе.

— Нет, это не они, — заключил Делюк и стал рассуждать, как бы убеждая себя: — Слышно, многовато нарт. Больше десятка. Тюлесей, наверно, не смог усидеть. И правильно сделал: подмога нам теперь…

— Йэ-э-э-у-у-э-э-э!.. — раздался где-то совсем недалеко душераздирающий крик, и донесся ломкий треск мерзлых деревьев.

— Так вот ты где, вонючая росомаха-а! — услышали все зычный голос маленького юркого Тюлесея. — Нет, не уйдете, поганые торгаши головами! Не уйдете!

«Нет, не ошиблись мы, ставя тебя во главе разведки. Молодчина, Тюлесей! Молодчина!» — подумал Делюк и как бы удивленно обратился к застывшим в оцепенении воинам, которые стояли рядом:

— Чего же мы ждем? И наша подмога, наверно, не будет лишней? — И добавил как бы для себя: — Тюлесей в горячке не перестарался бы.

Люди метнулись к своим нартам, Делюк поднял вожжу и хорей — и вот уже белым облаком упряжки стремительно неслись к ближнему леску, откуда доносились отрывистые крики и ругань.

— Что-то больно расшумелись! — соскакивая с нарты, сказал Делюк и подошел к кучке людей на краю леса.

На голос Делюка все обернулись.

— Расшумелись, дьяволы, и не унимаются! — возмущенно сказал Тюлесей, выстреливая из носа и рта клубы пара.

— Заткните им рты! — распорядился Делюк.

Тюлесей метнулся к одному из лежащих, руки и ноги которого были опутаны сыромятными ремнями. Силой разжав челюсть Няруя, он заткнул ему рот скрученным туго лоскутом заячьей шкуры. Няруй заворочался, забился, как рыба на песке, издавая хриплые звуки носом.

Решив проделать то же самое, подошел с лоскутом заячьей шкуры к Туси Някоця Валей, правая рука Тюлесея. Он присел картинно на корточки и протянул руку к лицу лежащего.

— Йэ-э! А-а-а!.. — огласил тишину отчаянный крик Някоци Валея, и вот уже свободной рукой и ногами он отвешивал тумаки лежащему на земле Туси и цедил сквозь зубы: — Вот соб-бака-то! Вот кус-сачая тварь!

Подскочил к ним Тюлесей, и вдвоем с Някоцей Валеем они заткнули рот Туси.

— Отведай-ка заячьей шкуры! — бросил с издевкой Някоця Валей, разглядывая прокушенную руку. Из среднего и безымянного пальца у него капала кровь. Увидев её, он разбежался и пнул Туси в живот. — Вот тебе, дикарь!

Туей скорчился и замычал носом. Някоцю, приготовившегося пнуть Туси ещё раз, остановил Тюлесей. Он кивком показал на связанных и обратился к Делюку:

— Куда их? Что с ними будем делать?

— Потери есть? — спросил Делюк вместо ответа.

— Раненых двое. Енгэй Микиту руку задело. Тяжеловат Хэто Енголя. Стрела в кость попала и обломилась. «Вытащить бы обломок. Чем раньше, тем лучше. Тухлый нерпичий жир — тот же яд!

— Вместе с Някоцей, выходит, раненых трое. Многовато! А обломок стрелы у костра вытащим. Поехали! Нельзя медлить! — сказал Делюк и, направляясь к своей нарте, бросил: — И этих живых покойников заберите. Не замерзать же им тут связанными. Решим, что делать. Вместе решим.

Привезенных Туси и Няруя саювы встретили гулом негодования. Каждому хотелось взглянуть на этих людеобразных негодяев, сделать им больно, но Делюк распорядился развязать их.

— По трое стерегите каждого, глаз не спускайте с них. Ты, Егор, займись этим. — Делюк положил руку на плечо Сэхэро Егора. — Все остальные из нескольких маленьких разбейте скорее большой чум и раздуйте костер.

Большой, со сдвоенными шестами чум вырос моментально. Когда в чуме весело загудел костер, занесли Хэто Енголю, положили его на сухую мездру оленьей шкуры и начали раздевать.

Делюк взглянул на распухшую уже рану у основания ноги Хэто Енголи, пощупал её.

— Иэ-э-э! — простонал раненый.

— Сустав цел, — сказал Делюк и распорядился: — Забейте скорее оленя и подайте мне его спинное сухожилие.

— Э! Умер, что ли, он?! — крикнул испуганно Тюлесей.

Все видели, что Хэто Енголя растянулся неподвижно на мездре оленьей шкуры и вроде бы не дышит.

— Как это умер? Спит, — спокойно сказал Делюк. — Пусть поспит.

Когда принесли очищенные от мяса спинные сухожилия оленя, Делюк вытащил нож. Жало ножа он подержал в пламени костра, потом остудил нож, снова ощупал рану и вдоль волокон мышц сделал глубокий разрез до кости. Кончиком ножа он отбросил железный наконечник стрелы, очистил осторожно кровоточащую рану, облил её воспламеняющейся на огне прозрачной русской едой, сильно сжал пальцами рук разрез, плотно прижал сверху сырое сухожилие, которое тут же приклеилось к телу, и наложил повязку из широкого сыромятного ремня.

— Пусть ещё поспит, — сказал он, устало откидываясь назад. — Утром ему легче станет, а дня через два и вовсе здоровым человеком будет.

Подсинив снега, короткий световой день месяца Большой темноты промелькнул, будто и не был, и сразу же потемневшее небо снова наполнилось звездами. Запоздалый месяц, лениво выползал из-за края земли окровавленным шаром. Свет его был ещё слаб, а потому снега казались угольно-черными, люди по ним мельтешили расплывчатыми тенями. «Вот когда нападать-то!» — думали многие, но вслух никто не говорил этого. Но вот месяц поднялся на небосклон, накалившись постепенно до желтоватой белизны. Четко выделились черные тени застругов, земля стала чешуйчатой, как рыба, подернулась зеленоватой дымкой. Всё вокруг погрузилось в тишину.

— Что делать с Няруем и Туей? — подал голос Сэхэро Егор.

— В самом деле, что с ними делать? — подхватил Тюлесей.

— Отпустите и пусть идут пешком в свой То-харад, — после долгого молчания сказал Делюк. — Там, может, приветят их. А нас к их приходу, думаю, там уже не будет.

Люди молчали. Это означало единодушное одобрение.

— Быстро и без шума снимем наблюдателей с углов стены на башнях и стражу у входа, — снова донесся голос Делюка, деловой и приподнятый. — Главное — надо взять с ходу острог со стрельцами, не дать им взяться за оружие. С пищалями шутки плохи! Остальное дозволим огню. Забирайте меха, оружие, кожу и золото. Людей без надобности не убивать. Пусть уходят туда, откуда пришли! Там у них есть свои земли! Кто идёт с разбоем, подкупом и обманом, не место тем на нашей земле! Не нужна нам чужая земля, но и своей не позволим топтать и поганить! Покорность и унижения — не наш, ненцев, удел! Спалим осиное гнездо слуг ненасытного царя!

— Спалим То-харад!

— Спалим гнездо хэбов! — донеслись отовсюду гневные крики.

Толпа долго ещё волновалась и гудела, нагнетая воинственные страсти. Надо было настроиться на бой с противником сильным, грозным, обученным специально для усмирения воинственных туземцев, от которых царская казна получала немалые даровые барыши. Но вот упряжки сорвались с места и в морозном воздухе превратились в огромное облако пара. Шумная масса людей на ходу делилась на отдельные кучки по тридцать упряжек и разворачивалась веером. Впереди на большой скорости мчались вместе с Делюком и люди Тюлесея. Как ни в чём не бывало с ними ехали и все трое раненых. Менять тактику и разрабатывать новый план теперь уже было поздно. Встречный порывистый ветер был на руку налетчикам: шум трех с лишним тысяч упряжек не может быть услышан раньше, чем воины Делюка ворвутся в городок. Так всё и получилось.

Упряжки Тюлесея и ещё трех его людей точно из-под земли выросли под ближней дозорной вышкой городской стены. Пока стрелец в огромной овечьей шубе заворочался, чтобы дать предупредительный выстрел, молнией взметнулся тынзей, брошенный верной рукой Тюлесея, и вот уже сдавленный петлей тынзея по локтям стрелец лежал на снегу с наружной стороны стены возле ног четырех разведчиков. «Будут угрожать или выхода иного не будет — колите копьем, бейте стрелой! — будто снова услышал Тюлесей слова Делюка, брошенные на льду озера под невысоким берегом вдогонку перед самым налетом на дозорных. — Отнимайте оружие, и вяжите стрельцам руки и ноги».