Старушенция в коротких валенках, темном платье до пят и желтом вязаном платке на плечах тащилась по вечерней улочке, постукивая суковатой палкой по заборам с одной стороны и редким хилым деревцам с другой. Она хрипло, каким-то вороньим голосом напевала себе под нос мрачную мелодию. За спиной ее тяжело болталась привязанная за плечи толстыми тесемками плетеная корзина, по всему виду, полная и нелегкая. Бабку не встретил никто из местных жителей, несмотря на то, что только были здесь, бегали вдоль домов дети и перекликались молодые бабы и подростки. Двое мужиков, дружно собравшихся куда-то на реку с длинными прутиками через плечо, едва завидев путницу, бросились стремглав в первые попавшиеся ворота — и затихли там, шикнув пару раз на хозяев.

Бабуленция осторожно ощупывала дорогу тростью, словно не видя ее, передвигалась медленно и аккуратно.

Первой ее заметила, конечно же, хозяйка. Она подала сигнал Бороману, а тот уж огласил окрестности зычным ревом, призывая попутчиков в дом.

— Прибыла с доброй охотой, — доложилась селянка. (Светка почему-то так и звала ее Селянкой. Это прозвище ей нравилось больше, чем банальная Василиса, которой звалась женщина. Почему? По аналогии с солянкой, наверное. Или с подобным ассорти. Слишком у представительницы местного населения проявлялись миксы настроений — то хохотала, как сумасшедшая, то затихала и смотрела на мир потухшим взглядом, то снова начинала скакать и веселиться). — Теперь можно идти.

На сем миссию свою она отчего-то посчитала исчерпанной, кратко описала, как добраться до бабулечки-ягулечки, и осталась сидеть в доме, забравшись с ногами на лавку у окошка, ответив с потупленным взором на Светкин вопрос о старухе, что та и впрямь плохо видит, а местные ей на глаза попасть пугаются — уж больно страшна во гневе.

Бабкин домишко с перекошенными окнами и едва открывавшейся дверью торчал, как ни странно, в самом центре улицы, словно прыщ средь аккуратно постриженных волос. Бабулечка едва вошла и не успела еще затворить за собой дверь, как в потемневшие от времени доски постучал тяжелый кулак гнома.

— Кого еще несет?! — недовольно проворчала старуха, судя по звуку, даже не делая попыток приблизиться ко входу.

Бороман постучал еще раз — слабее и деликатнее.

— Что, так неймется? — Бабка явно пыталась острить, пользуясь своим исключительным положением в поселке. — Давай, входи, все равно не отвяжетесь, знаю я вас… — Она встретила их, стоя посреди темной маленькой комнатки, захламленной невесть чем. Сразу трудно было рассмотреть, что всю обстановку ее жилища составляли круглый дощатый стол, небольшая лавка у окна и широкий сундук в самом углу, под большой картиной, изображавшей невнятную растительность, контуры лиц и гигантский глаз с вертикальным зрачком, неотрывно наблюдавший, казалось, за всеми присутствующими в помещении, где бы они ни находились.

Почувствовав замешательство явно затихших в углу посетителей, бабка с очевидной гордостью ухмыльнулась, скривив тонкие губы:

— Интересно вам, детки, что за картинка висит у старой бабушки? Так вот, скажу без секретов, что я ее сама нарисовала в дальней юности. Трудно поверить, что бабушка тоже была когда-то девочкой, да? Вот, в девичестве и соделала. В чем после весьма покаялась. Я жила тогда еще на родине… — И она замолчала надолго, вслушиваясь в движения пришельцев и словно внюхиваясь в их запахи, потягивая тонко очерченным носом. Потом покачнулась в направлении Каллиона. — Ты, эльф… И ты, гном, — бабка ткнула сухим, корявым суставчатым пальцем в сторону Боромана, — зачем привели сюда эту девочку? Вам троим не место здесь! Убирайтесь! Я ушла оттуда давно, и вспоминать не хочу Урум! Вон! — Она не кричала, а словно оглушительно каркала своим надтреснутым голосом. — Немедля! — Старуха с неожиданной ловкостью подскочила и стала с небывалой силой выталкивать гостей из домика.

— Ничего себе, "с доброй охотой", — пробормотала себе под нос растерявшаяся Светлана, очутившись у самой входной двери.

Эльф, подхватив расходившуюся Бабу Ягу за руку, остановил ее, едва слышно пробормотав ей что-то на ухо. Бабка остановилась так же внезапно, как и разбушевалась.

— Ты говоришь, она пойдет туда?.. — Она, казалось, растерялась и жалобно смотрела в сторону Эрендила, переводя невидящий взор на Светлану. — Эта девочка?.. — Эльф повторил те же слова. Бабка в изнеможении опустила руки. — Я была уже старой женщиной, мне было нечего терять… кроме знания. Мне жаль… — Она молча указала рукой на лавку под окном, словно приглашая всех сесть. Сама хозяйка уселась на сундук, покачивая головой со сбившимся на плечи платком, открыв совершенно седые спутавшиеся волосы.

— Она не знает, — бормотала она непонятно. — Она не помышляет, что ее ждет Там…

— Расскажи ей, мать великого Стелбуурна, — смиренно попросил светлейший. Светка и гном одновременно вздрогнули, но эльф досадливо махнул на них рукой. — Мы не знаем, как туда идти. Ты одна сумеешь открыть для нее тайну постижения миров. Ты — или никто. Если она не узнает, миры опрокинутся.

Старуха покивала, нервно сложила пальцы в замок, помяла их, громко щелкая суставами, пожевала губами. И внезапно девушка увидела, как красиво было некогда лицо старой женщины. Следы былой красоты сохранились в идеально прямом контуре носа с хищными ноздрями, в огромных до сего дня глазах, спрятанных за длинными поредевшими ресницами, в кристаллическом овале темного от загара лица.

— Подойди, детка, я хочу узнать тебя получше. Ведь я Там… потеряла зрение, увидев Его!..

Светлана робко подступила к этой нежданно-негаданно смирившейся фурии, и та мгновенно протянула обе худые и жилистые руки и ощупала требовательными, жесткими и сильными пальцами с твердой морщинистой кожей все ее лицо, плечи, руки. Лицо хозяйки приобрело изумленное выражение и, подумав немного, старуха снова притронулась к Светкиным глазам и тихонько ахнула:

— Детка! Твоя мать… Я знала ее.

Светка вскрикнула, широко распахнув глаза, и потеряла сознание.

… По совершенно пустынной улице, составленной одно- двухэтажными домами шла женщина, испуганно озираясь, но всячески стараясь не показать виду, что панически боится. Света чувствовала ее напряжение, она ощущала всем телом, как напряжена каждая клеточка незнакомого организма, как готова всякий миг либо стремительно броситься прочь, либо дать бой. Это была смелая и очень сильная личность. Она пришла сюда, чтобы взять то, что ей не принадлежало, но было жизненно необходимо не только ей одной, но многим из тех, кого она знала. Что она ищет — не было известно и ей самой. Она искала Это — в окнах безлюдных домов, в пустынных улицах, где не осталось почему-то пыли, в кронах деревьев, встречавшихся повсюду, в траве, за каждым углом.

Однако она никак не ожидала, что Оно (или Он?) появится так внезапно.

Понять направление здесь оказалось совершенно невозможным. Улицы петляли произвольно, сами собой сворачивали, как убегающие змеи, выводя путника вовсе не туда, куда он следовал — к этому путница уже почти привыкла, и решила отдаться течению событий. Она бездумно перебирала ногами, ощущая. То за ней следят. Невидимый, но внимательный взор наблюдал за всяким ее жестом, взглядом, поворотом. И Он, этот Некто, казался недовольным. Женщина понимала это, но упрямо перебирала ногами, стремясь познать то, ради чего она прибыла в это место, едва выжив там, где ей оказаться было никак не позволено.

И тут прямо перед ней вырос небольшой фонтан. Она ощутила необыкновенный прилив сил и небывалую жажду, тело само понесло ее вперед, чтобы напиться. Приближаясь, женщина все больше понимала, как она ошиблась, но сделать с собой уже ничего не могла. Она не управляла собой! Она, великая и неповторимая, кого даже в шутку не называли "магиней", а только Мастером магии!

Приблизившись, ее взорам предстал пятиметровый голубовато-зеленый влажный глаз с вертикальным черным зрачком, омываемым… слезами? Слезы она простодушно приняла за фонтан! Немигающий глаз неотрывно смотрел на нее. Вокруг него явились бесплотные тени, соединившись, они заскользили мимо женщины в медленном хороводе, она засмотрелась, чувствуя, что теряет рассудок…