– Тихо, тихо, детка! – Роксана баюкала Барбару, как ребенка.

– Если я не позволю ему видеться с ней по четвергам, она может лишить нас права выкупа заложенного дома. Целую неделю я со страхом думаю: что, если она придет помыться-посушиться? И как раз сейчас вдруг все смешалось. Мне вдруг почудилось, что это голова Дарлин над раковиной. – Шлюзы открылись, и вновь хлынул поток слез.

– Крыша у тебя поехала, вот и все! – "Прабабушка" поднесла к ее дрожащим губам пластиковую чашку, а маникюрша Роксана тем временем гладила бедолагу по рыжим волосам.

– Я лишусь лицензии! И что тогда будет со мной и детьми? А она, – Барбара ткнула пальчиком в меня, – подаст на меня в суд и потребует миллионы. Придется мне покончить с собой ради страховки, ничего другого не остается. – Голос ее зазвучал высоко и пронзительно, будто свисток чайника.

И вот все втроем они уставились на меня – но не как на добропорядочную участницу этой человеческой драмы, а как на свидетеля, которого необходимо вразумить.

"Прабабушка" устремила на меня улыбку, которая непременно должна была согреть мое сердце, если уж не высушить изрядно подмокший торс.

– Видите, лапочка, какие дела! Барби в последнее время несладко приходится.

Не успела я ответить, как Роксана схватила мое полотенце и принялась растирать мне волосы.

– Эта красная полоска у вас на горле – оттого, что носите платье с тугой горловиной. Давайте-ка я вам высушу голову за счет заведения и принесу столько кофе, сколько вы сможете выпить?

Мягко, но решительно я отобрала у нее полотенце и скомкала его в шар.

– Прошу вас всех, не суетитесь вы так вокруг меня! Со мной все в порядке…

– Вы уверены? – Слезы по-прежнему струились по лицу Барбары.

– Ну да. – Поднявшись, я потрепала ее по плечу. – Это был полезный урок для меня. Когда я пришла к вам, жизнь казалась мне не слишком приятной – по причинам, сходным с вашими, и тут я будто получила напоминание, что каким бы безрадостным ни было существование, оно все же лучше, чем смерть.

– Значит, вы не станете жаловаться? – воскликнула Барбара, все еще с недоверием глядя на меня.

– Обещаю. – Мечтательная улыбка тронула мои губы, когда следом за Барбарой я шла в уборную переодеться. У Кулинаров свои секреты, а у меня – свои.

Переступив порог бара "У Джимми", я совсем не удивилась, что никто из моих товарищей не бросился ко мне с приветствиями. Я стала другим человеком. Роксана сочла, что сушка – недостаточная компенсация. Она накрутила мои волосы на толстые розовые бигуди, обрызгала лаком "Суперцемент" и усадила меня под колпак сушилки, пока я не пропеклась до золотисто-коричневой корочки. Таким образом на свет божий явилось что-то вроде певички в стиле "кантри". Что же до моего наряда… я-то полагала, будто переход с обычной одежды на "беременную" – случай, достойный бутылочки шампанского, но все произошло в сортире парикмахерской, без фанфар и барабанной дроби.

Возможно, дела у Джимми идут распрекрасно, но рыжий линолеум и пластиковый потолок особых восторгов у меня не вызвали.

Симпатичный паренек в обтягивающих джинсах будто врос в землю, не давая мне пройти.

– Мисс…

Он был так близко, что я могла пересчитать его ресницы.

– Я тут встречаюсь со знакомыми. – В гуще голов я увидала Эрнестину, от шеи и выше.

– Мисс, вы стоите на моей ноге.

– Ой, простите! – Мужчины нынче такие хрупкие создания.

– А еще на вас висит ценник.

Проклятье! Я перелезла через троих посетителей и добралась до Эрнестины – та сидела за одним столиком с Соланж и Хендерсоном Брауном, который прятался под своей белой панамой. Тоска его не развеялась, даже когда в нашу сторону устремилась официантка. Возможно, ему не понравился ее основательный бюст, рвавшийся на свободу из кружевной блузки. И, судя по римскому носу и железному подбородку официантки, ей вовсе не улыбалось рядиться под Красную Шапочку. Послюнив большой палец, она перекинула страничку в своем блокноте.

– Слушаю вас, господа.

Хендерсон, набравшись смелости, подал голос:

– Нам нужны отдельные счета.

– Ради бога. – Красная Шапочка нацелила карандаш: – Что будете пить?

Соланж и Эрнестина заказали белое сухое.

Хендерсон выдавил слабую улыбку:

– Я, знаете, хронический трезвенник. Воды, пожалуйста, если она, конечно, свежая.

– Лучше нигде не найдете. – У Красной Шапочки был густой низкий голос. – Натуральная вода из источника, свежая и бодрящая, как весенний день.

Впервые за все утро я с трудом удержалась от смеха. Официантка вещала не хуже телевизора. Вспомнилось вдруг, как мы с Беном в "Малберри-Инн" смотрели отрывок из "Печального Дома" и интервью Гарварда Смита с Мэри Фейт. Теперь же, сидя в баре, я вдруг почувствовала себя марионеткой в руках судьбы, покорно притащившейся за тысячи миль.

То, что не под силу изменить, можно поправить с помощью хорошего обеда.

– Гамбургер, двойную порцию картошки-фри и коку, пожалуйста.

– Остальные будут заказывать? – Красная Шапочка покосилась на большие круглые часы над прилавком бара. – Через десять минут начнется показ мод.

Эрнестина напомнила нам, что Джеффриз отказалась от шанса стать моделью. Хендерсон хотел было заказать овощной суп с мясом, но потом передумал. Лоис, мрачно сообщил он нам, готовит лучшие супы в мире. Что, естественно, вызвало самые горячие возражения Эрнестины. Ее Бинго в три годика готовил такой овощной супчик, от которого за милю слюнки текли. Графиня, и без того густой румянец которой потемнел, уставилась на толпу. Бедный ослик – в смысле, Хендерсон! Поджав губы, он присоединился к нам и заказал гамбургер.

Не успела Красная Шапочка отойти, как Эрнестина поинтересовалась, не Джимми ли тот человек за стойкой бара.

– Этот? Седой, с щеками как у хомяка? Да это наш добрый старина шериф, Том Догерти. Каждый день заглядывает в это время, проверить, не нужно ли разнять каких драчунов.

– В этом городке есть собственный шериф? – Хендерсон явно собрался выразить своему конгрессмену протест против растранжиривания денег налогоплательщиков.

Красная Шапочка посмотрела на него в упор.

– Хотите верьте, хотите нет, сэр, но Грязный Ручей раньше был административным центром округа. А Джимми сидит рядом с шерифом.

– Джимми – это она? – Хендерсону явно был по не плечу столь бешеный темп: одно потрясение за другим.

– Именно! Вообще-то ее зовут Джемима, так написано в свидетельстве о рождении. Но я вам этого не говорила. – Заправив карандаш за ухо, Красная Шапочка вразвалочку направилась к двери с надписью "Посторонним вход воспрещен".

Толпа отхлынула от стойки, позволив нам хорошенько рассмотреть ширококостную даму с волосами скорее протравленными, нежели выкрашенными в рыжий цвет с металлическим отливом. На ней было атласное одеяние, смахивающее на пеньюар; из ложбинки на груди торчала увядшая роза. На лице хозяйки было столько краски, что хватило бы на внутренние и наружные стены дома на одну семью, а голос такой, что душа в пятки уходила.

– Чертова муха! – рявкнула она, саданув мощной дланью по стойке.

Беседа за нашим столиком текла, как вода в гору.

– Вам стоит всегда так причесываться, Элли, – заметила Эрнестина. – Очень худит ваше лицо.

– А вы хорошо разбираетесь в моде? – Соланж критически оглядела прическу "под горшок", горчичное платье и зеленые лягушачьи бусы своей соседки. Кажется, в отношениях между этими двумя прогрессирует холодок.

– Я, милочка, не считаю себя красоткой. Стоит мне выйти на солнце, и я тут же превращаюсь в хот-дог. Но меня это не тревожит, потому что главное – моя семья. Мы с Франком тратим все деньги на нашего мальчика. Но вы-то, конечно, будучи бездетной, не можете знать, что такое настоящее самоотречение. Ради счастья моего Бинго, ради того, чтобы он…

– Стал Кулинаром, не так ли? Mais oui, вам не очень понравилось, когда я сказала вам – еще до того, как пришли мсье Бен и Элли, – что мой Венсан вовсе не одержим мечтами угодить вам с вашим сынком. У него припасены такие фокусы, что вам и не снилось! – Из неподвижной статуи Соланж превратилась в пылкую женщину. Хлестнув по столу полами своей черной накидки, она щелкнула пальчиками с огненно-красными ногтями перед носом разъяренной Эрнестины. – Сыта по горло вашим сопливым Бинго! Мои пудельки, мои обожаемые детки куда симпатичнее! Анжелика, Флер и все остальные – как они могут быть счастливы, когда их папочка в печали? Моему Венсану уже под пятьдесят, и я не многим моложе. Ему до смерти надоело засовывать меня в печку на сцене и, устроив большой взрыв, вынимать оттуда жареного цыпленка. Я хочу одного: чтобы мой Венсан хоть раз в жизни нашел себе мечту, которая не потребовала бы разрезать меня пополам.