Для начала следовало покарать приверженцев прежнего режима и стереть самую память о нем. Отчасти по совету Генриетты Марии извлеченные из могил тела Кромвеля и еще двух ведущих парламентариев были выставлены на всеобщее обозрение как устрашающее напоминание о цене бунта. Карл, со своей стороны, категорически потребовал самого сурового наказания тем, кто несет «непосредственную ответственность» за гибель его отца. И оставшиеся в живых цареубийцы понесли его. Под конец 1660 года прокатилась волна судебных процессов по обвинению в измене. К повешению и четвертованию было приговорено столько людей, что жители домов в районе Чаринг-Кросс жаловались на невозможность дышать — настолько атмосфера пропиталась запахом горелых внутренностей. Те, кто избежал казни, попали в тюрьму, имущество было конфисковано. Раз в год этих людей проводили по улицам Лондона под улюлюканье жаждущей крови толпы. Никакой пощады не дождутся и те, кто отказывался примириться с переменами. Карл, человек вообще-то от природы терпимый, заявил, что со всей суровостью будет преследовать всех, «кто словом или делом демонстрирует неприятие власти и подстрекает к бунту против нее».

Задача восстановления монархии как эффективной системы правления легла по преимуществу на плечи Хайда. Выглядел он, как и в прежние годы, величественно, чему в немалой степени способствовало его новое положение лорд-канцлера, был, как всегда, неутомим, а отличающие его тщательно взвешенные консервативные позиции позволяли ему надеяться, что с Реставрацией страна вернется «к своим старым добрым нравам, старому доброму юмору и старым добрым повадкам». Однако Хайда ждало горькое разочарование. Человек, твердо приверженный традиционным формам, он был неприятно поражен стремительными переменами, происходящими в обществе. Особенно опасным ему казался критический, более того — подрывной дух молодого поколения. Он сетовал на недостаток (как ему представлялось) дисциплины, чему, по его мнению, во многом способствовала гражданская война. Новоиспеченному лорд-канцлеру не нравилось постоянное ворчание по поводу разного рода неудобств, а также тот факт, что люди явно уходят от традиции «твердого и безоговорочного подчинения» власти, каковое он считал единственно надежной основой здорового общества. Хайд станет говорить об этом настойчиво и энергично. Англия времен Карла II будет искать новые пути развития. Ну а пока, самолично решая задачи формирования королевской администрации, Хайд, естественно, обращался к уже испытанным формам.

Свою основную задачу он видел в том, чтобы восстановить стабильность в обществе и авторитет власти — светской и церковной. Как лорд-канцлер, Хайд и сам мог объединить достижение этой двуединой цели на основе уважения к закону, но публичного признания своей роли первого министра короля всячески избегал. Все принципиальные политические решения должны были исходить непосредственно от Карла. Закрепив это важное положение, Хайд обратился к очередным задачам. Одна из них состояла в том, чтобы наладить взаимодействие Карла и его министров с самыми достойными людьми в суде и в регионах. Страной должна править элита, и Хайд, конструируя свою систему, в ее основание ставил Тайный Совет, в который должны были войти ведущие государственные деятели и самые богатые люди страны. Он рассчитывал также примирить интересы соперничающих групп. Брат Карла Яков и его приближенные, остававшиеся с ним все годы изгнания, были наряду с другими ведущими роялистами включены в Совет. Вошли в него и такие бывшие приверженцы Кромвеля, как Монк, ныне главнокомандующий вооруженными силами Англии, и несколько знатных лиц — приверженцев пресвитерианской церкви. Престарелый и в общем-то уже мало на что годный граф Саутгемптон был назначен государственным казначеем, а его зять, блестящий Энтони Эшли Купер, — министром финансов. Получилось мудрое сочетание интересов, дарования и общественного престижа, однако вскоре возникла потребность в формировании более тесного круга советников, и в его центр Хайд поставил влиятельный Комитет по иностранным делам.

Предстояло решить тьму проблем. В числе главных — расформирование крупных частей армии «Новой модели». Поначалу, правда, Карл предложил, чтобы все эти люди перешли на службу к нему, но этому воспротивился парламент, совершенно не желавший, чтобы у короля непонятно для какой цели под рукой были крупные военные силы; в конце концов эти грозные, непокорные отряды сначала сократили, а потом и вовсе распустили, погасив перед «драконом» денежную задолженность, но вырвав ему зубы. Параллельно был принят Акт об амнистии, под которую подпадали пассивные союзники бывшего парламента. Этим же актом им компенсировались убытки, понесенные в гражданской войне. Разочарованные роялисты были недовольны, утверждая, что враги короля наживаются за счет его друзей. Это было не так: Карл щедро наградил тех, кто активно способствовал Реставрации, что было, конечно, мудрым шагом. Монку, например, были дарованы титул графа Орбермарла, дворец и земля, приносящая 9000 фунтов годового дохода. Такими же милостями осыпал король и товарищей по изгнанию, в частности Ормонда; и даже те, кто возглавлял во времена междуцарствия неудачные восстания, не были забыты: так, генерал Бут стал лордом Де-ламером.

Самым трудным вопросом было конфессиональное примирение. По Бредскому соглашению эта проблема входила в компетенцию парламента, но дебаты в палате общин оказались такими бурными и затянулись так надолго (однажды даже пришлось задувать свечи, чтобы объявить перерыв в заседаниях), — что легкого решения явно не предвиделось. Вскоре стало ясно, что надежды Карла достичь разумного компромисса между англиканцами и пресвитерианами не были достаточно обоснованны. Особенно жесткую позицию заняли пресвитериане. Они отклонили предложенные их лидерам несколько епархий, и в конце концов большинство этих вакансий досталось роялистам, проявившим себя в военное время; так, чрезвычайно способный, но упрямый Шелдон стал епископом Лондона.

Непримиримым англиканам такого типа сильная монархия казалась единственным лекарством от всех болезней страны. Это был не столько фанатизм, сколько выношенная мысль и четкая политическая позиция. Депутаты нового парламента пришли в Вестминстер «в ужасе при одной только мысли о недавнем кошмаре гражданской войны и преисполненные решимости… не допустить в будущем ничего похожего». Они удовлетворят все финансовые запросы Карла, будучи искренне — хотя и безосновательно — убеждены, что предложенных ему средств хватит для покрытия обычных расходов на административные нужды. Они не хотели, чтобы король был слишком беден, слишком зависим и слишком слаб. Они не хотели также отнимать у вновь взошедшего на трон монарха прежних королевских прерогатив. Карл получит полный контроль над вооруженными силами, право свободного выбора советников и неоспоримое главенство во внешнеполитических делах.

В такой позиции не было ничего от наивного альтруизма, ибо эти люди и о себе не забывали, надеясь вернуть утраченное. Конституционные эксперименты времен междуцарствия постепенно лишили их того, что они считали своим наследственным правом — правом существенного участия в решении государственных дел. Им открылся весьма печальный факт: лишая прежнего короля чрезмерных, как им казалось, полномочий, они на самом деле подрывали собственные позиции и в конце концов вынуждены были стать свидетелями того, как люди, которых они же считали фанатиками, все ужесточают и ужесточают власть так называемых «святых». Так что теперь сельское дворянство стремилось восстановить свои традиционные права, и традиционная же монархия представлялась им самым надежным средством достижения этой цели.

Но их умы занимала не только сила монархии. Главенство англиканской церкви тоже было чрезвычайно существенно для восстановления прежнего статуса. Вернее сказать, это две стороны одной медали. Сельское дворянство было убеждено, что англиканская церковь воплощает Божью волю в самом чистом ее виде и король, как глава церкви, является гарантом достойного положения дворян в разумно устроенном иерархическом обществе. Подчинение личности короля предначертано свыше, и гражданская война показала, каким хаосом чревато нарушение закона небес. Такого рода непримиримое англиканство поставит перед Карлом целый ряд серьезных проблем. Сектантство следовало вырвать с корнем, однако же король далеко не сразу осознал его опасность, к тому же доходившая до него в изгнании скудная и отрывочная информация привела его к завышенной оценке роли нонконформизма в стране. Знаменитый лозунг «Свобода совести», содержащийся в Бред-ском соглашении, отчасти был выдвинут благодаря природной конфессиональной терпимости Карла, однако же у него были и иные, политического толка соображения, правда, не вполне додуманные. Карл считал, что, проявляя терпимость к сектантам и пресвитерианам, он расширяет базу своей поддержки в стране и, таким образом, менее зависит от твердокаменных англикан, принадлежащих к сельской знати, которые «на самом деле и вернули его в родной дом». Так созревал первый крупный конфликт времен царствования Карла II.