Говорил, а сам прислушивался к ее состоянию, решая про себя — давить на нее или пока не стоит. Она ж почувствует. Она вообще такие вещи хорошо чувствует. И эти его сомнения сейчас — тоже.
Она кивнула.
— Только вопрос очень серьезный. Чтобы его защитить, мне нужно знать правду. Всю правду. Иначе такого можно нагородить. Скажи мне как есть.
— Я не уверена, — произнесла она и отстранилась. Он не стал настаивать и позволил ей увеличить дистанцию.
— В чем ты не уверена? — мягко спросил Горнин.
— Что это он. Вообще не уверена.
— В каком смысле «вообще»?
— Здесь и там, в банке. Что-то не то.
— Подожди. Это крайне важно. Ты уверена… То есть… Тьфу, черт! У тебя есть сомнения?
Марина снова кивнула.
— Вот как. Интересно. Ладно. Можешь, если хочешь, ехать отдыхать. А можешь подождать меня в машине. Думаю, минут через сорок или час я освобожусь. Подождешь?
— Ладно.
Когда он вернулся в лабораторию, Роман Георгиевич даже не посмотрел в его сторону, продолжая работать. И только минут через пять, когда Горнин уже ввел данные для тестирования, тот сказал:
— Зря ты так. Я не хотел тебя подставлять или, хуже того, обидеть. Сам понимаешь, мне это ни к чему. Мы с тобой одной веревочкой связаны.
— Тогда я не понимаю твоих действий.
Перегуда ответил не сразу. Некоторое время он смотрел то на один, то на другой экран, не то что-то прикидывая по поводу того, что там появлялось, не то формулируя ответ.
— Хорошо. Я скажу. Не хотел тебя раньше времени волновать…
— Вот спасибо-то!
— Через несколько дней все стало бы ясно. Но события стали развиваться совсем не так, как я предполагал.
— А яснее нельзя? — сварливо осведомился Горнин. Он с некоторым удивлением увидел, что аппаратура легко прошла первый тест, показывающий, что система работает штатно. Правда, тест был из самых простых. Он загрузил следующий.
— Можно. Но для начала скажу, что я не хочу в отставку. И ты не хочешь! Поэтому давай не будем хвататься за вилы и устраивать бог весть что. Я хочу сделать так, чтобы всем нам, тебе и мне в том числе, было лучше.
На экране цифры показывали, что идентичность М-воздействия, обрушившегося на этого парня — как его, кстати, зовут? — и Мамонтова, уже достигла восьмидесяти одного процента. Учитывая, что погрешность в такого рода анализах никак не меньше семи процентов, а в действительности и все десять, порой и больше, результат вплотную приближался к своему естественному максимуму. Но Марина сказала." «Не уверена». Неужели Рома все же пошалил с аппаратурой? Надо было ехать в Подольск.
— Давай без лирических отступлений! Сказать честно, я от тебя сегодня уже устал. Как-то тебя стало вдруг очень много. Или ты решил перетянуть одеяло на себя?
— Брось ерунду пороть. Хотя при известных условиях, может, и не отказался бы, но сейчас не тринадцатый век и даже не девятнадцатый. Мир оказался очень небольшим. Я сделал открытие.
— Чего ты сделал? Узнал, что Земля круглая?
— Можешь называть это волшебной палочкой. Доводилось слышать про такое?
— На хрена?! — изумился Горнин, забыв про монитор и вообще про все остальное. — Тебе что, своих способностей не хватает?
— Мне — хватает. Пока. Как и тебе.
— Так! Давай-ка все по порядку. Про палочку, про «пока», в частности и в целом. Что ты задумал? Только без этих твоих еврейских штучек!
— Я не еврей, и ты это знаешь.
— Да мне до лампочки, еврей ты, алеут или негр преклонных годов. Только ведешь себя как девка, которой и хочется, и колется.
— Кончай орать тут.
— А где мне еще орать? Если ты темнишь, как не знаю кто. Как прямо… — Горнин захлебнулся возмущением и замолк.
— Мы стареем.
— Тоже мне, открыл Америку.
Перегуда смотрел на него в упор, удерживая злость в себе. Горнин тоже на него таращился, пуча глаза. Если б Павел или другой практикующий маг мог их сейчас видеть, то, может, поразился бы, а то и испугался — такое сейчас из обоих перло. Красное, даже не так, пурпурное лезло из обоих, наподобие солнечной короны, окружая их тела чем-то вроде вздыбленной шерсти, а то и игл вроде ежовых или дикобразовых. Как говорится, плюнь на такого — зашипит. Но эти двое готовы были еще и жечь.
Первым опомнился Перегуда.
Встал, потряс кистями рук и прошелся взад-вперед.
— Без стакана тут не разберешься, — проговорил он. — Что ты говорил про коньяк-то?
— А не бздо?
— Хуже не будет. Тащи. И стаканы прихвати.
— Я тебе не бар.
— Крикни там кому-нибудь.
— Вот сам и крикни.
Как-то так получилось, что они, не сговариваясь, вместо машины отправились в дом, где конечно же имелись и стаканы и коньяк. Молчком, взъерошенные, едва сдерживающиеся от того, чтобы на манер молодых петушков не наскочить друг на друга, недовольные, даже злые. Но при этом каждый понимал, что разговор этот — хочешь или нет — нужно закончить.
Сели в гостиной за просторным столом, напротив друг друга, глядя не на собеседника, а в разлапистые, тяжелые рюмки.
— Так чего ты придумал? — спросил Горнин, сделав щедрый глоток. Дела, которые он на сегодня запланировал, все равно пошли прахом. Все потом, после.
— Все просто на самом деле. То есть в теории все просто, хотя технически тоже, в общем, не так уж.
— Это я знаю без тебя. Скажи — зачем? Мы… — Он закашлялся. — Дай пепельницу, что ли. — Пока Перегуда вставал и отыскивал в роскошном серванте хоть что-то похожее на пепельницу, он продолжил: — Все давно уже пришли к выводу, что всякие эти штучки — палочки, кольца, заговоренные мечи и прочее — создаваться не должны. На черта всякому идиоту давать в руку ядерную бомбу? Или, хуже того, бездонный банкомат. Ага, сойдет.
Он стряхнул первую порцию пепла в подставленную вазочку, изначально предназначенную для варенья либо острых соусов — по форме одно и то же.
— Так чего тебе не хватает?
— Постоянства.
— Чего? Я не понял.
— Это как бы аккумулятор. Господи! Ну не собираюсь я это пускать в широкую продажу! Вот уж проблема — денег заработать! Это — мне. Тебе. Ну и еще кое-кому. Сам знаешь. Мы ж не вечные! А с тобой собачиться — вообще никаких нервов и сил не хватит. Проще поставить тебя перед фактом.
— Погоди. Про аккумулятор. Я что-то не понял. Это ты о чем?
— Вот послал бог напарничка! Смотри сюда. Ты работаешь. Так? На все сил у тебя нет и быть не может. У тебя, у меня — у всех нас. Поэтому мы берем себе помощников. Но ведь и они зашиваются. Ну сколько в таком режиме можно вкалывать? Сдохнем же, и никто не вспомнит. Если только войну не затеем или Кремль не разрушим. Так?
— Ну давай, давай! — через силу сказал Горнин, хлебнув коньяку, после которого говорить сразу стало трудно; какой-то древний и резкий оказался. Но зато М-фактор в нем отсутствовал начисто, уж это-то он проверил в первую очередь. Да и «друг Рома» хлебал его без опаски.
— Так вот я придумал, — Перегуда перешел на доверительный тон, навалившись грудью на стол, — как можно, скажем так, продлить долголетие. В смысле активное долголетие, а не просто пердуном на диване валяться. Нужно аккумулировать свои силы, накопить их, чтобы потом, по мере надобности, расходовать. Вовне! А свои — при себе! Для поддержания собственных… э-э… сил. Жизненных сил. Ты хоть тыщу лет живи. А аккумулятор — вот он! Хочешь — себя подпитывай. Хочешь — на сторону им работай. Все едино!
Коньяк ли, открывающиеся ли перспективы заставили Горнина умерить пыл, но он спросил уже вполне спокойно:
— А что это вообще… Ну в натуре? Правда, что ли, палочка?
— Да какая к черту разница! Хоть палочка, хоть кружочек. Хоть подтяжка на твоих портках или гондон в кармане. Не имеет значения. Главное — это только твое. Понимаешь? Пер-со-наль-но! Ни продать, ни завещать — ничего!
— А потерять? — заинтересованно спросил Горнин. — Или там украдут, к примеру.
— И много у тебя украли?
— Ну-у…
— Вот и я о том.
Горнин сам налил себе коньяка и задумался. Интересно, конечно. Заманчиво. Не очень, правда, понятно, зачем нужна вечная жизнь, но разговор об абсолютной вечности вроде бы и не идет. Если без болезней — ну это-то он уже решил, во всяком случае, в основном. Без нищеты… Да смешно даже! Практикующему магу задумываться о подобном даже как-то глупо. А уж маг-директору-то! Ловок Перегуда! Ох, ловок. Как-то уж очень сильно ловок. До того, что и верить-то ему боязно. На жирного червяка карась, как известно, в первую очередь клюет. И опять ведь напоил неизвестно чем.
