— Вот смотри.

Он огляделся, что-то выискивая вокруг, и вдруг взгляд его остановился на полу, покрытом толстым ковром.

— Гляди, — показал он туда рукой.

Павел, не очень понимая, в чем дело, уставился на ковер. И вдруг… Ему сначала показалось, что это от выпитого. Свободная часть ковра, та, на которой не было мебели, вздрогнула, шевельнулась, пошла волной и стала подниматься. И поднималась так до тех пор, пока не встала вертикально, отгородив сидящих за столом от остального помещения. При желании Павел мог бы прикоснуться к ковру рукой, но не сделал этого.

— Ну? Как тебе такое? Сможешь повторить? Павел напрягся, пытаясь поколебать ковер, но тот стоял как каменный.

— Как ты это сделал?

— Интересно?

— Ага.

И вдруг ковер рухнул, как мог бы рухнуть, скажем, лист толстой фанеры. Плашмя и со шлепком, отчего над ним поднялось облачко пыли. Ирина звонко чихнула.

— Коль! Ну я ж тебя просила, — сказала она укоризненно.

— Извини. Увлекся.

— Ну что увлекся? Мы же за столом.

— Ну прости. Впервые за столько времени коллегу встретил, сама понимаешь.

— Да, и вы меня тоже, — сказал Павел, почувствовав неловкость.

— Прямо как дети, честное слово. Вот идите туда, — она махнула рукой в сторону кабинета, — и роняйте что угодно.

— И вправду, пошли, Паш.

— Спасибо. Все было очень вкусно, — поблагодарил Павел, вставая из-за стола.

— Ой, да пожалуйста! Что на завтрак-то хотите?

— Даже не знаю. Да все что угодно. Как вам, так и мне.

— Хотите пирожков? Я сейчас тесто поставлю. С мясом и солеными грибами.

— А не тяжеловато будет с утра? — тоном опытного дегустатора спросил Чекалин.

— Так холод-то какой.

— Ну сама смотри. Пошли, Паш. Покажу тебе еще кое-что.

— Только вы уж там поаккуратней, — напутствовала их Ирина. Она была совершенно не удивлена фокусу с ковром. Наверное, и не такое видела.

На диване уже было приготовлено спальное место для гостя. Он как-то не заметил, когда хозяйка это сделала. Расторопная женщина, ничего не скажешь. Даже пепельницу успела поменять.

Они расположились в уже знакомых креслах, и Чекалин водрузил на столик непочатую бутылку коньяка.

— Ну и как тебе? — спросил он, разливая коньяк по рюмкам. — Кстати, кури.

— Спасибо. Ты по поводу ковра? Интересно. Научишь?

Чекалин поморщился:

— Да тут и учить-то нечему. Да научу, если хочешь. Примитив. Понимаешь, какая штука… Ваш Петрович не такой простой, как хочет казаться. Я не сразу его понял. Долгое время, прямо скажу, недоумевал. Ну казалось бы, если ты умеешь, условно говоря, построить дворец, то почему бы не научить этому других? Нет, я не имею в виду всех. Идеи равенства и братства отжили свое, доказав свою историческую несостоятельность.

— А он умеет? — перебил его Павел.

— Дворец-то? Понимаешь, тут дело даже не в том, умеет он построить именно дворец или нет. По большому счету это не так уж и сложно.

— Тогда в чем дело? — спросил Павел, с удовольствием закуривая. — Вот взял бы ты, к примеру, и за пару дней отгрохал бы этот свой монастырь.

Чекалин поднес рюмку ко рту и отхлебнул, после чего как бы в удивлении покачал головой.

— Ты не понимаешь, — сказал он. — В сущности, монастырь нужен не мне, а им. — Он кивнул по направлению окна. — Отдельные чудеса — вещь хорошая, когда они помогают жить, а не подменяют жизнь. Человек ведь такая скотина, которой нужно занятие, свое дело, только тогда он человек, а не животное, которому только жрать надо да на самку влезть. Когда я сюда приехал, знаешь кого первым делом увидел? Скотов! Пропитые, бездумные, бездушные. Они могли только воровать по мелочи и пить до усрачки. Сутками! Не просыхая. Сами в грязи, в дерьме, но чтобы водка обязательно была. И — много. Нормальные люди в этой среде просто не выжили. Или спивались, или удирали отсюда без оглядки.

— То есть ты здесь что-то вроде мессии?

— Ну и что в этом плохого? В идее мессии, того же, кстати, Христа, есть один очень существенный момент. Тот показывал чудеса для того, чтобы люди уверовали, пришли, так сказать, в единое стадо.

— А другие этим стадом будут руководить?

— Будут! И это нужно. Потому что большинство людей не способны самоорганизоваться. Не приспособлены они к этому. Другое дело, что Церковь оказалась слишком косной структурой, не способной эффективно изменяться в соответствии с эпохой. Потому что, к примеру, православие создавалось как, говоря приблизительно, военно-государственная партия. В период войн и государственного строительства она еще на что-то способна, но при этом оказалась совершенно не готова к мирной жизни.

— Слушай, Коль, давай не будем про это. Такая это тема мутная. И бесконечная. Ты про дворец хотел.

Чекалин кивнул и показал на пепельницу.

— Вот гляди. Это пепел. Чтобы он образовался, нужно его из чего-то получить. Так?

— Естественно. Но при чем здесь пепел?

— Точно так же и дворец. В «Тысяче и одной ночи» джинн помнишь, как говорит о своих способностях? «Я могу разрушить город и построить дворец». Но не наоборот! То есть для постройки дворца ему нужен некий материал. В том числе для транспортировки и покрытия прочих сопутствующих расходов. Так что монастырь-то построить таким способом можно, но вот что при этом рухнет — вопрос.

— Ты хочешь сказать, что когда ты поставил дыбом ковер…

— Вот именно! В данном случае я тратил исключительно собственный ресурс. Но перед этим я хорошо поел. Понимаешь, разговоры о долгой жизни магов по большей части выдумки. Сказки. Если, конечно, он практикует.

— А если нет? — спросил Павел.

— Ну тогда, в принципе, есть варианты. Но при этом он работает, как замкнутая сама на себя система, но с внешней подпиткой. Но тогда он уже не практикующий маг.

— А если подпитка будет очень большой?

— Двигатель, находящийся на консервации, в любом случае сохраняется дольше работающего. Но при этом он может корродировать, а его составные части — менять свои рабочие свойства и даже конфигурацию вследствие обычного старения металла. Да и вообще, я не вижу никакого смысла в вечной жизни. Вечный Жид — отличный тому пример. В каком-то смысле речь может еще идти об эффективном долголетии, но с возрастом происходят неизбежные изменения в психике. Понимаешь, будь мне лет десять или пятнадцать, я поднатужился бы и в одну ночь отгрохал этот монастырь, сотворив чудо, подвиг и глупость в одном флаконе. С возрастом же я понимаю, что люди должны это сделать сами, чтобы ценить сделанное. И чтоб их дети ценили. И чтоб продолжали это делать. Давай подолью.

Павел смотрел, как Чекалин наливает коньяк, и начинал понимать, почему тот превратился в отца Николая. Человеку захотелось найти смысл жизни в помощи конкретным людям и — чего уж там! — в покое. Но при этом вопросы к нему оставались.

— Ну а исчез-то ты почему? Мы уж всякое думали.

— Инквизиция, да? — усмехнулся хозяин. — Нет, я до такого уровня конфронтации не дошел.

— А она была?

— Кто? Конфронтация? Так я ж тебе объясняю.

— Что Петрович не научил тебя строить дворцы? — подначил Павел.

— Господи! Да при чем здесь дворцы! Петрович… — Чекалин отвернулся, невидяще уставившись в стеклянную дверцу шкафа, за которой виднелись корешки книг. — Он измельчает профессию.

— Не понял. Переведи.

— Он сознательно сужает рамки. Жестко сужает. Я уже тогда много чего мог делать такого, а он гнал меня да и всех нас в одном направлении. Ну как же тебе объяснить? Человек уже стал скульптором, пусть и не великим, а его все заставляют рисовать эскизы.

— В каком смысле? Ты хочешь сказать, что перерос Петровича? — насторожился Павел.

— Да нет, вряд ли. Он сильный маг, очень сильный. Один из самых-самых, уж поверь мне. Но у него свой бзик. Он считал, да и сейчас наверняка так же, что мы должны работать только с людьми, но не переходить на неживую материю. По сути — обычные гипнотизеры.

Даже пусть не совсем обычные, ладно! Но он сознательно уничтожает целое направление практической магии.