Всё эти милые разговорчики перемежались незамысловатыми побоями, вкупе с искренними обещаниями: заткни Аврахов в задницу свои никому не нужные домыслы, и согласись он с нашей версией произошедшего — на суде ему отвалят по минимуму…

Убивал ведь в общем-то — Чеботарь!.. Аврахова же постараемся провести как свидетеля, лишь присутствовавшего при убийстве… Типа: вначале он действительно «заказал» Аллу, но потом передумал, и только-только хотел сказать об этом Чеботарю, как этот придурок внезапно и по своей инициативе начал действовать…

«Год-два — максимум того, сколько ты получишь… Памятью дедушки — фронтовика клянусь!» — душевно заверил Аврахова начальник угрозыска. (Я только не понял: почему он клялся памятью дедушки, — ведь тот ещё жив!)

И Паша — поверил… Захотел поверить…

Из документов следствия всё упоминания о чёрных замыслах Скворцовой как-то незаметно испарились!..

…Правда, чуть не испортил всю игру зам начальника районного угрозыска, и давний недруг Дубка лысоватый Коваленко.

Внимательно просмотрев протоколы допросов Аврахова, он при мне вдруг заявил Дубку: «Не понимаю, почему следствие игнорирует его показания?.. Лично мне, например, кажется правдоподобным, что Скворцова — член какой-то неизвестной нам банды, готовящей устранение бандитов — конкурентов… Надо покопаться глубже!.. И, кстати, с каких это пор «Эсмеральда» — ПРИЛИЧНЫЙ салон? Все прекрасно знают, что жалкий бордель это, и больше ничего!»

Дубок задумчиво похлопал ресницами. Сказал осторожно: «Над вашими словами надо подумать… Я вам завтра отвечу, хорошо?..»

«Да уж, постарайтесь!» — самодовольно ухмыльнулся Коваленко.

Звонил ли потом начальник угрозыска Петру Филимоновичу, или они лично встретились — не знаю.

Но только утром следующего дня в РОВД нагрянула проверяющая комиссия из горУВД, — трое лбов с одинаково решительными выражениями физиономий.

Весь райотдел в ужасе затаился, ожидая: по чью душу на этот раз! Оказалось — по душу замначрайугро Коваленко!..

«Давно хотели проверить результаты вашей деятельности, товарищ майор!» — хмуро сообщил опешившему Коваленко старший группы. «П-п-пожалуйста…» — испуганно пролепетал тот.

Три дня комиссия копалась в бумагах, задавала неприятные вопросы, и всячески намекала на то, что Коваленко — хоть и заслуженный человек, но при таком наборе профессиональных болячек, как у него, самое правильное — немедленно лечь в госпиталь, тут же начав оформлять свой уход на пенсию. Подразумевалось:: «Вали на хрен, а не то — посадим!»

На 4-й день чуть ли не заплаканный Коваленко навсегда покинул райотдел.

О, сколько же оперов с облегчением выдохнули из себя воздух, провожая его взглядами!.. Сколько кровушки успел высосать из нас этот лысоватый упырь…

Оно конечно, лучше бы сделать другое: расстрелять его из автомата, растворить в серной кислоте, слить в унитаз и спустить в воду…

Но — и так хорошо!..

Хоть его харю больше не увидим…

…Внимательный читатель наверняка заждался: когда же я вспомню давнее дело про убийство Мильмана?..

Когда же скажу, что остались прямые улики, свидетельствующие, что это именно Скворцова его и замочила!.. Скажем — запись в её дневнике, или что-то из мильмановского барахла среди её вещей…

Не осталось таких улик!.. Во всяком случае — прямых…

Только — косвенные. Судите сами…

Первое — по своему характеру и образу жизни именно Алла такое и так сделать и могла.

Второе — как было установлено, Мильман в своё время несколько раз пользовался услугами «Эсмеральды». Следовательно, он МОГ знать Аллу.

Третье — однажды Скворцова намекнула Аврахову, что на её совести — страшный грех, которым её теперь шантажируют «эти страшные люди»… Не убийством ли Мильмана тот страшный грех являлся?

Четвертое, самое красноречивое — предыдущая квартирная хозяйка Аллы вспомнила, как в самом начале ноября предыдущего года Алла: «… пришла домой поздно вечером, возбужденная… Я сделала ей замечание — так она так нахамила мне!.. А утром смотрю: у неё на столе — бутылка французкого вина, пузатая такая… Названия не помню!.. Пустая бутылка, всё вылакала, мне — ни капли… Спрашиваю Аллку: хорошее ли вино хоть? Она скривилась: «Кислятина… «Я ещё подумала: «Зачем же покупала такое? Дорогое, небось…» А через два дня после этого мы опять поскандалили, и она от меня свалила…»

Бутылка дорогого французкого вина — вам это ничего не напоминает?..

…Разумеется, это ещё ни о чём не говорит, и ничего не доказывает.

Но — всё же!.. всё же!..

…Разумеется, подымать старое мильмановское дело и «привязывать» его к Скворцовой никто и не подумал: она же «безобидное дитя»!..

…Как только дело приобрело должные кондиции законченности — его для «шлифования» (а точнее — для окончательного заметания следов!) передали из районной в городскую прокуратуру. На последнем допросе Аврахов смотрелся бодро: наверняка ему и следователь Могилевский вешал лапшу на уши насчёт будущих перспектив.

Вскоре после передачи дела мне позвонили из городской прокуратуры, попросив немедленно перевезти к ним из нашей камеры вещдоков все вещи убиенной…

И тут я ступил: надо было предложить им самим найти машину для перевозки вещей, а я, подсуетившись, организовал райотделовский «уазик»…

В числе прочего — забрали из моего кабинетика и больше-экранный телевизор, к которому я успел уж привыкнуть!..

Жаль… А то, глядишь, не смоги найти транспорт городская прокуратура — и телик остался бы в моём пользовании…

Самого себя, выходит, своим усердием я и наказал!..

Теперь расскажу, как я вижу всю эту историю — с начала и до конца.

Предупреждаю сразу: это — ВЕРСИЯ, поэтому к некоторым из моих суждений следовало бы добавить — «предполагаю», «скорее всего», «мне так кажется», «я так считаю»…

Но уверен: именно так всё в реальности и было… Во всяком случае, ни одного противоречащего этой версии факта мне неизвестно.

…Итак, юная Алла Скворцова из маленького шахтёрского посёлка приехала покорять областной центр. Неопытна, необразованна, с ещё не развитым интеллектом, но — волевая, целеустремлённая несгибаемая… Девочка — Воин!..

Большой Город принял её неласково. Нормальный путь (вуз — врач — муж и дети — нормальная жизнь) с самого начала не сложился. Не хватало ума и знаний для жизненного успеха, слишком норовистой оказалась для пресмыкательства перед сильными мира сего, да и не повезло немножко…

Отступать ей — некуда. Она должна доказать домочадцам и самой себе, что — не ущербна, что многое МОЖЕТ!.. Конечно, за этим крылся мучительный и старательно преодолеваемый комплекс неполноценности девочки-полусироты, рассчитывающей в этой жизни только на свои скромные силы…