Но развалины были старые, и ничего нового из этого старого построить не удавалось. Каждый камешек, каждый кирпичик хранил память о старом городе Карфагене, и когда они начинали между собой складываться, у них получался старый город Карфаген.

Однако в пылу великой стройки никто этого не замечал. Каждый строитель-раб уже видел себя рабовладельцем, а женщины радовались: скоро их поведут продавать, и тогда они покажут этим мужчинам, чего стоит настоящая женщина!

— Сейчас я пройду по воде, как посуху, — сказал Учитель.

Ученики дружно выразили одобрение. Один Фома усомнился:

— Может, не ходить? А вдруг утонете?

— Он всегда сомневается! — зашумели ученики. — Валяйте, Учитель, если что — мы поддержим!

Учитель встал и пошел. По воде, как посуху.

— Встретимся на том берегу! — крикнул он восхищенным зрителям.

— А теперь я поднимусь по воздуху, как по лестнице, — сказал он на том берегу.

— А вдруг разобьетесь? — усомнился Фома, верный своему неверию.

Учитель взмахнул руками и оторвался от земли.

— Браво, браво! — кричали ученики. — Мы так и знали, мы так и верили!

— А теперь, — сказал Учитель, опускаясь с неба на землю, — меня распнут на кресте.

— Господь с тобой! — перекрестился Фома. — Как можно говорить такое?

На него зашикали.

— Меня распнут на кресте, — продолжал Учитель, — вобьют в меня гвозди…

— Слушайте! Слушайте!

— …из моих ран потечет кровь…

— Слушайте! Слушайте!

— …потом я умру. А потом воскресну.

Ученики затаили дыхание. В тишине раздался тревожный голос Фомы:

— А вдруг не воскреснешь?

— Это уже слишком! — возмутились ученики. — Учитель — и не воскреснет! Кто ж тогда воскреснет? Уж не ты ли, Фома?

Учитель подождал, пока они успокоились. Потом сказал:

— К сожалению, не все от меня зависит. Для того, чтоб меня распяли, меня нужно сначала предать. Кто согласен меня предать?

— Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я!

Ровно одиннадцать Я. Один Фома воздержался.

— Не все сразу, не все сразу! — замахал руками Учитель. — Для того, чтоб предать, одного вполне достаточно. Пусть это будет… — Учитель обвел взглядом учеников. — Ты, Фома!

Ученик рухнул на колени:

— Учитель! Я люблю вас. Учитель, я не могу вас предать!

— Он не может предать! Вы слышите? — шумели ученики. — Учитель, поручи это дело нам! Любому из нас!

Для того, чтоб воскреснуть, человек должен сначала умереть, это очевидная истина. Но неверный Фома этого не понимал — и он упирался, тянул всех назад, когда все остальные дружной толпой провожали Учителя на Голгофу.

В войне Пирра с римлянами был использован новый вид оружия — слоны. Огромные и непробиваемые, они двигались впереди конницы и пехоты, подавляя противника своей массивностью, а также неповоротливостью, которая не давала им обратиться в бегство.

В соседних странах был поднят о запрещении слонов как оружия массового уничтожения. Мирная страна Каледония предлагала вообще уничтожить слонов, чтобы не подвергать опасности будущее человечества. Каледонию поддерживала мирная страна Лангобардия.

Римляне упорно отказывались сдаться на милость победителя, хотя милость эта была велика. Честолюбивый Пирр предлагал побежденным мир на самых достойных условиях — честолюбивые подданные отказывались от мира. Честолюбивый Пирр отпускал пленных на родину — честолюбивые пленные возвращались обратно под стражу. В соседних странах обсуждался вопрос об обеспечении слонами северных государств, чтобы защитить север от южной опасности. В мирной Каледонии был акклиматизирован первый слон, второй слон был акклиматизирован в мирной Лангобардии.

Наступила знаменитая битва при Беневенте. Все было привычно и буднично, и слоны топтали людей, как топтали их в прошлой и позапрошлой битвах. И уже никто не ждал никаких неожиданностей, когда появилась первая неожиданность: стрелы, обернутые горящей паклей.

Слоны на минуту остановились, прервав победное шествие. А в следующую минуту (и это была вторая неожиданность), преодолев свою естественную неповоротливость, слоны повернулись и двинулись назад, топча свою собственную конницу и пехоту.

При виде столь массового уничтожения соседние страны подняли вопрос о новом оружии, которое в сочетании со старым приводит к таким ужасным последствиям. Говорили, что нужно либо сразу сжечь всю эту паклю, либо обеспечить ею мирные государства, чтобы им было чем защищаться и чем нападать.

Война продолжалась. Мирная Каледония перешла на строгий режим экономии, приберегая паклю на случай военных действий. Мирная Лангобардия вовсю торговала паклей и потихоньку откармливала слона.

Все началось при Ромуле и кончилось при Ромуле, будто и не было этих двенадцати веков триумфов и побед, будто не было величия Римской республики и могущества Римской империи, и славы, славы, немеркнущей славы ее полководцев, консулов, императоров и рабов.

Последний Ромул — Ромул Августул Момилл (что отличает его от первого просто Ромула) — живет на вилле, построенной еще знаменитым Лукуллом, которого, возможно, тоже не было, как и его современников — Цезаря и Суллы. А было — что?

Последний Ромул — Ромул Августул Момилл, пытается вспомнить — что было…

Сначала семь холмов и посреди них — волчица, кормящая мать, воспитавшая основателя вечного города (ничего нет вечного на земле — поздняя мудрость, неизвестная основателям). Первый Ромул построил город, и с этого, собственно, все началось… а может, и не с этого, потому что тот Ромул давно уже стал легендой.

Легенды, легенды… Много их накопилось за тысячу двести лет. Самнитские войны. Пунические войны. Дакийские войны. И в результате — владычество Рима на юге, севере, западе и востоке. Легенды говорят, что было такое владычество.

Варвар Одоакр, которому Ромул отдал престол в обмен на роскошную виллу Лукулла, называет все это римскими сказками.

— Чепуха! — смеется варвар Одоакр. — Каждый себе что-то придумывает. И если хотите знать, ваш Цезарь ничего не смыслил в политике, а Цицерон был никудышный оратор.

А похищение сабинянок? А мудрые законы Нумы Помпилея?

— Чепуха!

Одоакр сейчас в Риме король, поэтому он разбирается в римской истории. И может быть, действительно Цезарь был не того и Цицерон был не того.

Последний Ромул, Августул Момилл, готов с этим согласиться.

В конце концов, не он делал эту римскую историю, и если в ней что-то не так — пусть спрашивают с других. С Помпилиев. С Клавдиев. С братьев Гракхов. Ведь не он, Ромул, основал этот Рим — его основал тот, другой Ромул.

Выкормыш волчицы. Смешно сказать! И придумают же такое!

Последний Ромул смеется. Он представляет, как тот, первый строил город без лопаты и топора, без всякого нужного инструмента. С одной волчицей, смеется последний Ромул.

Без инструмента, смеется он, даже эту виллу не построишь. Правда, вилла построена хорошо, этот Лукулл, был он там или не был, видно, любил пожить. А кто не любит? Все любят. Да, чего там говорить, вилла неплохо построена. Сам Одоакр, король, останавливается здесь во время охоты.

Король Одоакр останавливается здесь, и Августул Момилл принимает его как настоящий хозяин и даже сидит с ним за одним столом. И тогда Одоакр называет его императором — в шутку, конечно, но не без основания, потому что Ромул ведь и вправду был императором…

Был или не был? Кажется, все-таки был.

Тарквиний Гордый, Помпеи Великий, Антонин Благочестивый… Доблестный Марий, потерпев поражение, сказал знаменитую фразу: «Возвести своему господину, что ты видел Мария сидящим на развалинах Карфагена». Непокорный Катилина, потерпев поражение, сказал знаменитую фразу: «Я затушу развалинами пожар, который хочет уничтожить меня». Последний Ромул смеется: от всей истории остались одни знаменитые фразы. А может быть, и их тоже не было?