Выборы
На выборах главного погонщика баллотировались два кандидата: Кнут и Пряник. Кнут в своей предвыборной программе обещал навести порядок твердой рукой, а Пряник — до отвала накормить население.
Пряника хочется больше, чем кнута, поэтому в погонщики прошел Пряник.
Прошел, но накормить всех не смог. Только самое ближайшее окружение.
И на следующих выборах в погонщики прошел Пряник. Но накормить всех не смог.
И в третий раз прошел Пряник, но накормить всех не смог.
Затем в погонщики прошел Кнут — и сразу все перестали быть голодными.
Этот древний обычай начинался с пастухов, которые пасли баранов. Но постепенно в пастухи стали пробиваться бараны — и тогда плохо стало и баранам, и пастухам.
Песочные часы
Когда песочные часы начинают счет времени, будущего у них много, а прошлого нет совсем. Но постепенно будущее из верхнего сосуда пересыпается в нижний, в котором песочные часы собирают прошлое.
Вначале песчинки падают беззаботно и весело, и кажется, что будущее играет в песочек. Но под конец начинаешь замечать, что это из него песок сыплется.
Будущее в верхнем сосуде, прошлое в нижнем, а где настоящее?
Оно вот здесь, в узком проходе, через который будущее сыплется в прошлое.
Может, потому в нем жить неудобно?
В будущем — просторно, в прошлом — просторно, а в настоящем — теснота, ни распрямиться, ни протолпиться. А когда протолпишься, глядь — ты уже проскочил.
Одна надежда: может, перевернут часы, и тогда прошлое снова станет будущим.
Два следа на песке
Встретились два следа на морском берегу. Один был большой и, очевидно, более старый: его оставили здесь целую минуту назад. А второй был поменьше, и отроду ему было две-три секунды.
Они соединились и составили один след, направленный в разные стороны, они соединили все встречи и расставания…
Время остановилось.
Это такая уловка времени: в счастливые минуты оно делает вид, что остановилось, а на самом деле идет все быстрей и быстрей… Не исключено, что время — это всего лишь розыгрыш, который придумало пространство.
Встретились навсегда — это разве не розыгрыш?
Бегут секунды — навсегда, навсегда!
Разлуки, встречи — навсегда, навсегда!
Но вот набежала волна — и никого нет. Как будто никогда не было…
Но ведь «никогда» — это тоже розыгрыш!
Смотрите: на песке у самого моря снова встретились два следа. И оба смотрят в разные стороны — так, что не поймешь, встретились они или расстались.
Пишется не то, что слышится
Почему лошадь не лягушка?
Лягушку назвали лягушкой от слова «лягать», хотя она в жизни еще никого не лягнула. Назвали бы лягушкой лошадь, это было бы понятно, потому что лошадь лягается. А разве лягушка лягается?
Конечно, правильней было бы назвать лягушкой лошадь.
А как тогда лягушку назвать?
Она сидит в своем болоте, спокойно сидит и никого не лягает. Такая смирная, безобидная…
Правда, не для всех.
Пролетит мимо мошка, а она ее цап! Проползет букашка, а она ее цап!
Почему бы лягушку не назвать цаплей? Раз она не лягает, а цапает, может, лучше ее назвать цаплей?
А как тогда назвать цаплю? Она ведь цапает не хуже лягушки. Причем не кого-нибудь, а лягушек. И если лягушку назвать цаплей, тогда не поймешь, кто же тут кого цапает…
Если мы лягушку назовем цаплей, а лошадь назовем лягушкой, они тут все перецапаются, и лягушка, чего доброго, цапнет лошадь.
Вот когда лягушке не поздоровится! Потому что лошадь лягается, она по-настоящему лягается, хоть ее никто не называет лягушкой.
Глупый король
Жил-был Глупый Король, у которого женой была Умная Королева. Умную Королеву несколько смущало то, что она жена Глупого Короля, но утешало ее то, что жена Глупого Короля все-таки Королева, а кто такая жена умного дворника? Дворничиха, не более того.
Однажды Глупый Король решил пойти войной на другого, Неглупого Короля и захватить его королевство.
— Сколько раз я его просил добровольно отдать мне свое королевство, — говорил Глупый Король жене. — Но он отвечал, что я ерунжу, что в случае чего я очучусь в незавидном положении. Но теперь я его убежу не словами, а превосходящей силой и техникой, я обезлюжу его королевство!
Умная Королева понимала, что Король не прав, потому что глаголы «убедить», «ерундить», «очутиться» и «обезлюдить» в первом лице единственного числа не употребляются. Но она не возразила Глупому Королю, потому что, если возражать Глупому Королю, можно, чего доброго, перестать быть королевой.
— Да, конечно, ты не ерундишь, ты его убедишь и обезлюдишь его королевство, — говорила Умная Королева, употребляя эти глаголы в том лице, в каком они обычно употребляются. Грамматически она была совершенно права, хотя по сути глубоко ошибалась.
— Я его побежу! Побежу! — кричал вдохновленный ею Король, и было неясно, победит ли он противника или, напротив, от него побежит.
Это выяснилось лишь тогда, когда Глупый Король пошел войной на короля Неглупого и не победил, а побежал, хотя готовился к совершенно другому. И Неглупый Король захватил его королевство, но, конечно, не обезлюдил его, потому что был неглуп и понимал, что глагол «обезлюдить» в первом лице единственного числа не употребляется.
А Умная Королева перестала быть Королевой, хотя очень умно угождала королевской глупости. Потому что нельзя беспредельно угождать глупости, самое умное угождение глупости в конце концов превращается в глупость.
Когда слова выходят в люди
Какой я был ДУБ, когда зеленел на опушке леса, когда стоял у дороги, подпирая высокие небеса! Каждое слово в языке что-то значит, и у меня тоже было высокое, благородное значение. Я обозначал ДУБ, и мне казалось, что это я зеленею в лесу, развесисто стою у дороги и окунаю листья в прозрачную синеву.
Разве это плохое значение? Но мне захотелось выйти в люди, обозначать что-нибудь человеческое, потому что ЧЕЛОВЕК, я слышал, самое высокое понятие на земле.
Теперь я обозначаю человека, но это не приносит мне радости…
Когда я впервые начал обозначать человека, какой-то ЛОПУХ, который тогда уже обозначал человека, сказал мне:
— Эх ты, ДУБ! Не брался бы за то, в чем не смыслишь.
Я, например, пока обозначал растение, был вполне приличным литературным словом, а теперь я кто? Грубое слово, просторечное. Хорошего человека таким словом не назовут.
Подошли другие, в прошлом приличные слова, которые, став обозначать человека, утратили свое былое приличие.
— Я когда-то обозначал шляпу, — сказал некий ШЛЯПА. — Эх, если б вы видели, какую я шляпу обозначал!
— А я обозначал размазню, — вздохнул РАЗМАЗНЯ. — Кашу такую, довольно питательную.
— А я тюфяк, — вспомнил ТЮФЯК.
Да, все мы когда-то обозначали что-то хорошее, приличное, по крайней мере… А с тех пор как стали человека обозначать…
— Неужели нельзя было назвать ЧУРБАНОМ умного человека? — сокрушается ЧУРБАН, мой теперешний родственник по значению.
Наивный он, ЧУРБАН. Уж на что, кажется, я ДУБ, а кого я обозначаю? И это при моем основном развесистом, цветущем значении!
Все мы идем в люди. И даже выходим в люди. Но в какие люди мы выходим — вот о чем стоит задуматься!
— Стоит, стоит задуматься, — пытается задуматься ПЕНЬ, мой теперешний родственник по значению.
